Томминокеры. Трилогия - Кинг Стивен (читать полную версию книги txt) 📗
Ее ферма. Все. Остановить его, прежде чем он сможет сделать еще что-нибудь. Голос Хейзл принял эту мысль, усилив ее — как в дуэте.
Ферма Бобби, идите туда. Все.
Удары мысленного голоса Кьюла превратили дуэт в трио. Радиус действия голоса начал расширяться по мере усиления.
Все. Остановите его.
Голос Эдли. Голос Ньюта Берринджера. — Прежде, чем он сможет сделать еще что-нибудь.
Об этом Гарденер думал в тот момент, когда люди, побывавшие в сарае, слили свои голоса в один голос, в один приказ ясный и не подлежащий обсуждению… хотя никто из жителей Хэвена даже не думал обсуждать его.
Остановите его прежде, чем он успеет навредить кораблю.
Розалия Снехан оторвалась от кухонной раковины, даже не позаботившись выключить воду, льющуюся на рыбу, которую она чистила к ужину. Ее муж, коловший дрова на заднем дворе и едва не отрубивший себе несколько пальцев, когда раздались вопли Бобби, присоединился к ней. Без единого слова, они забрались в машину и двинулись по направлению к ферме Бобби. Сворачивая на дорогу, они едва не столкнулись с Элтом Баркером, выруливающим со своей автозаправки на старом «Харли». Фриман Мосс сидел за рулем своей цистерны. Он чувствовал неопределенное сожаление — Гарденер внушал ему какую-то симпатию. В Гарденере было что-то, что папаша Фримана называл «изюминкой» — но это не помешает Фриману выпустить кишки из ублюдка. Энди Бузман вел свой «Олдсмобиль» Дельта 88, его жена сидела возле него, мирно сложив руки на своей сумочке. В ней находился молекулярный возбудитель, который в течение 15 секунд на участке в 2 дюйма диаметром мог нагреть до двух тысяч градусов любое вещество. Она надеялась, что ей удастся сварить Гарденера, как рака. Дайте только мне подойти к нему на расстояние в 5 футов, все время думала она, только 5 футов, это все, что я прошу. На большем расстоянии приборчик становился ненадежным. Она могла бы улучшить дальнобойность до полумили, но только Энди натурально приходил в бешенство, если по крайней мере шесть чистых рубашек не висело у него в шкафу. Лицо же Бузмана расплылось в неподвижной яростной улыбке, сухие губы обнажили несколько оставшихся у него зубов. Я еще покрашу тебе забор, сволочь, думал он, и, увеличив скорость «Олдсмобиля» до 90 миль в час, начал обгонять ряд машин, движущихся к ферме Бобби. Все слышали Приказ, звучащий сейчас, как громовая литургия: остановите его, прежде чем он успеет навредить кораблю, остановите его, остановите его!
4
Гард стоял над трупом Бобби, наполовину свихнувшись от боли, горя и потрясения… и внезапно челюсти его снова растянул зевок, едва не своротивший ему скулы. Он заковылял к раковине, пытаясь, безуспешно, двигаться прыжками. Выпитый наркотик уже давал о себе знать. Каждый раз, когда он наступал на раненую лодыжку, он чувствовал себя так, как будто железный коготь, впившийся в его тело, погружался еще глубже. Сухость в горле усиливалась. Тело отяжелело. Мысли теряли обычную остроту; казалось, что они растекаются, как яичный желток. Добравшись до раковины, он снова зевнул, и на этот раз сознательно наступил на разбитую лодыжку. Боль прорезала туман в его голове, как остро отточенный нож.
Слегка повернув кран, он набрал стакан теплой — почти горячей — воды. Порылся в шкафчике над головой, опрокинув коробку гвоздики и бутылочку с кленовым сиропом на пол. Его рука обхватила картонную коробку с солью, с изображением маленькой девочки на одной из сторон. Когда идет дождь, тут течет, подумал он сонно, это верно. Он отрывал уголок коробки в течение времени, которое показалось ему годом, и, оборвав, насыпал в стакан достаточно соли; чтобы вода помутнела. Размешал пальцем. Выпил залпом. Такое впечатление, будто тонешь.
Его вырвало голубоватой соленой водой. В этой жидкости он заметил и нерастворившиеся кусочки голубых таблеток. Некоторые выглядели более или менее целыми. Сколько же она заставила меня проглотить?
Его стошнило снова… и снова… и снова. Это было повторение на бис взрывоподобной тошноты в лесу — какое-то изношенное устройство в его мозгу вновь запускало рефлекс задержки дыхания — жуткая икота, от которой можно умереть.
Наконец она утихла и исчезла совсем.
Таблетки в раковине. Голубоватая вода в раковине.
Кровь в раковине. Огромное количество.
Он пошатнулся, наступил на больную лодыжку, закричал и упал на пол. Он обнаружил, что смотрит в остекленевший глаз Бобби над бугристой линолеумной поверхностью, и закрыл глаза. Сознание немедленно начало покидать его… но на фоне наступающей темноты обозначились голоса. Нет — хор голосов, слившихся в один. Голоса людей, бывших в сарае.
Они идут за ним. Он никогда не сомневался, что они придут за ним. Он никогда не сомневался, что они придут за ним… в свое время.
Остановите его… остановите его… остановите его'.
Вставай или им не придется тебя останавливать. Они застрелят тебя, или распылят, или сделают с тобой все, что им захочется, пока ты отдыхаешь тут на полу.
Он поднялся на колени, затем, опираясь на стол, встал на ноги. Он подумал, что в ванной можно было бы найти какое-нибудь средство, снижающее сонливость, но усомнился в том, что его желудок выдержит еще одно издевательство, после того, что он только что совершил над ним. При других обстоятельствах эксперимент стоил бы свеч, но Гарденер побоялся, что взрывоподобная тошнота, раз начавшись, теперь уже не прекратится.
Только не останавливайся. Если станет совсем плохо, сделай несколько шагов на разбитую ногу. Это прочистит тебе мозги.
Прочистит ли? Он не знал. Он знал лишь, что ему нужно двигаться и как можно скорее. Он не был уверен, как долго он еще будет способным двигаться.
Наполовину прыгая, наполовину ковыляя, он добрался до кухонной двери и оглянулся последний раз. От той Бобби, которая раз за разом спасала Гарденера от его наваждений, не осталось ничего. Рубашка ее еще дымилась. В конце концов ему удалось спасти Бобби от ее собственных наваждений. Просто увезти ее из пределов досягаемости.
Застрелил своего лучшего друга, хорошенькое дельце, а?
Он приложил ладонь ко рту. В желудке заурчало. Он закрыл глаза и подавил тошноту, прежде чем она началась.
Он повернулся, открыл глаза и двинулся через зал. Его замысел состоял в том, чтобы, отыскав какую-нибудь мебель попрочнее, прыгать в ту сторону и хвататься за нее. Боже, если ты есть и если ты милостив ко мне, позволь, чтобы все эти предметы оказались прочными, и тогда он пройдет этот, казавшийся бесконечным путь по комнате, как Моисей со своим народом проделал путь через пустыню.
Он знал, что люди скоро должны прибыть сюда. Он знал, что, если он все еще будет здесь, когда они появятся, то все будет кончено не только с его намерениями, но и с ним самим. Они боятся, что он навредит их кораблю. Ну что же, — раз вы сами об этом заговорили, то это именно то, что он и собирается сделать, тем более что там он будет в наибольшей безопасности.
Также он знал, что он пока не может туда попасть.
Сперва он закончит со своими делами в сарае.
Он выбрался на крыльцо, где он и Бобби с Питером, спящим на досках между ними, засиживались допоздна летними вечерами. Просто сидели на крыльце, пили пиво, команда «Ред Сокс» играла свой матч в Фенвэе или Комиски Парк, или еще где-то у черта на куличках, но главным образом в радиоприемнике Бобби: маленькие бейсболисты, бегающие между лампами и резисторами. Сидели на крыльце, с банками пива в ведре холодной колодезной воды, разговаривали о жизни, смерти, боге, политике, любви, литературе. Кажется, пару раз они говорили и о возможности жизни на других планетах. Гарденеру, казалось, что он вспоминает подобный разговор, но, может быть, это только его усталый мозг водил его за нос. Они были счастливы здесь. Казалось, что все это было очень и очень давно.
Только мысль о Питере занимала его усталый мозг. Питер — это его первая цель, к нему он должен совершить свой первый прыжок и ухватиться за него. Это не совсем правильно — нужно попытаться освободить Дэвида Брауна прежде чем положить конец страданиям Питера, но Дэвид Браун не смог бы прибавить ему сил, в которых он сейчас очень нуждался. Питер — это совсем другое дело.