Обсидиановая бабочка - Гамильтон Лорел Кей (читать книги онлайн бесплатно регистрация TXT) 📗
– Вижу. За что?
– За что я тебе дала ногой по морде? – спросила я.
Он кивнул, и мне показалось, что при этом еле заметно вздрогнул. Отлично.
– А почему ты меня не предупредил насчет жертв? Не сказал, что меня ждет?
– Я туда вошел неразогретым, – сказал он. – И хотел посмотреть, сможешь ли ты это выдержать.
– У нас не конкурс крутых, Эдуард. Я с тобой не состязаюсь. Я знаю, что ты круче, умелей, хладнокровней. Ты победитель, идет? И перестань гнать мачистскую дурь.
– Не уверен, – тихо возразил он.
– В чем не уверен?
– Кто круче. Я ведь тоже не всю палату сумел осмотреть с первого захода.
Я посмотрела на него пристально:
– Ладно, ты хочешь схватиться один на один. Пойдет. Но не сейчас. Нам надо раскрыть преступление. Нам надо сделать, чтобы этого больше ни с кем не случилось. Когда снова станем хозяевами своего времени, тогда, если захочешь, снова начнешь выяснять, кто дальше плюнет. А пока мы не раскрыли дело, брось это на фиг или я всерьез разозлюсь.
Эдуард медленно встал. Я отодвинулась от него. Никогда не видела, чтобы он использовал боевые искусства, но от него я всего ожидаю.
Услышав звук, я отодвинулась так, чтобы видеть одновременно и Маркса, и Эдуарда. Звуки издавал Маркс – резкие, отрывистые. Я не сразу поняла, что он смеется, смеется навзрыд, аж побагровел весь, еле переводя дыхание.
Мы с Эдуардом оба на него уставились.
Когда Маркс смог что-то произнести, он сказал:
– Вы бьете человека ногой в лицо, и это вы еще сердитесь не всерьез. – Он выпрямился, прижимая руку к боку, будто там у него шов. – А что вы делаете, когда всерьез сердитесь?
Я почувствовала, как лицо у меня становится пустым, глаза – оловянными. На миг я дала Марксу заглянуть в зияющую пустоту, где у меня должна была бы находиться совесть. Я не собиралась этого делать, как-то само собой вышло. Может быть, меня сильнее потрясла палата и пациенты, чем я думала. Единственное оправдание, которое я могу привести.
Маркс резко сделался серьезным. Он попытался глянуть на меня коповским взглядом, но внутри ощущалась неуверенность, почти граничащая со страхом.
– Улыбнитесь, лейтенант. Удачный день – ни одного убитого.
Эта мысль дошла до него не сразу, потом отразилась на лице. Он в точности меня понял. Никогда нельзя даже намекать полиции, что можешь убить, но я устала, и мне все еще предстояло вернуться в палату. А, хрен бы с ним.
Эдуард произнес своим голосом, низким и пустым:
– И ты еще спрашиваешь, почему я с тобой состязаюсь?
Я перевела на него взгляд такой же мертвый, как у Эдуарда, и покачала головой:
– Я не интересуюсь, почему ты состязаешься со мной… Тед. Я только сказала, чтобы ты это прекратил, пока мы не раскроем дело.
– А потом?
– А потом видно будет, так ведь?
На лице Эдуарда я увидела не страх – а предвкушение. И в этом-то и была разница между нами. Он любит убивать, я – нет. А пугало меня то, что сейчас, быть может, это была единственная оставшаяся меж нами разница. И мне она не казалась такой существенной, чтобы кинуть камень в Эдуарда. Да, у меня по-прежнему было больше правил, чем у Эдуарда. Оставались вещи, которые он способен сделать, а я – нет, но даже этот список за последнее время укоротился. Какое-то близкое к панике чувство рвалось у меня наружу. Не страх перед Эдуардом или тем, что он может сделать, но мысль, не свернула ли я уже за последний поворот, не стала ли просто монстром? Я сказала доктору Эвансу, что мы – хорошие парни, но если мы с Эдуардом играем за команду ангелов, кто же может быть на другой стороне?
Некто, готовый живьем освежевать человека без какого-либо инструмента. Тот, кто отрывает органы у мужчин и груди у женщин голыми руками. Каким бы плохим ни был Эдуард, какой бы плохой ни стала я, существуют еще твари и похуже. И мы готовы отправиться на охоту за одной из них.
8
Я действительно вернулась в палату и ни черта нового не узнала, осмотрев трех последних жертв. Столько мужества потрачено зря. Ну, не совсем зря. Я себе доказала, что могу туда войти снова без тошноты или обморока. Произвело ли это впечатление на Эдуарда и Маркса, мне было все равно. Главное, можешь ли ты произвести впечатление на себя.
То ли на доктора Эванса я тоже произвела впечатление, то ли ему надо было передохнуть и выпить чаю, но он меня позвал в комнату отдыха врачей и сестер. Вообще-то такого кофе, который нельзя пить, не бывает, но я надеялась, ради Эванса, что чай все-таки лучше. Хотя сомнительно. Кофе был из банки, а чай – из пакетиков с веревочками. От пакетированного чая или кофе многого ожидать не приходится. Дома я сама мелю кофе, но сейчас я от дома далеко и благодарна хотя бы за теплую горечь.
Пришлось добавить сливок и сахара, и тут я заметила, что кофе дрожит в чашке. И еще мне было очень зябко. Нервы, просто нервы.
Если у Эдуарда и были нервы, то вряд ли это бросалось в глаза, если судить по тому, как он пил черный кофе, прислонившись к стене. Сахаром и сливками он пренебрег, как настоящий мужчина. Он морщился с каждым глотком, и, пожалуй, не от того, что кофе был горячий. Губа у него слегка распухла от моего удара, и мне это было приятно. Ребячество, но что поделаешь?
Маркс расположился на единственном в комнате диване и дул на кофе. Себе он сливки и сахар положил. Эванс сидел на единственном стуле, не слишком удобном, и вздыхал, помешивая чай.
Эдуард глядел на меня, и я наконец поняла, что он не сядет, пока не сяду я. Ну и черт с ним. Я опустилась на стул – не совсем удобно с его слишком прямой спинкой, зато стоял он так, что мне были видны все присутствующие в комнате и дверь тоже. У дальней стены находился небольшой холодильник – старая модель, окрашенная в странный коричневатый цвет. В угловой стойке стояла кофеварка, еще одна кофеварка, где ничего не было, кроме горячей воды, умывальник и микроволновая печь.
Доктор Эванс залил чай горячей водой. В открытом пакете лежали пластиковые ложечки, и еще была большая кружка с этими бесполезными мешалками для кофе. Можно было выбрать сахар, нутрасвит и еще какой-то заменитель сахара, о котором я никогда не слышала. На столе остался засохший кружок искусственных сливок, которые кто-то когда-то пролил и поставил туда кружку. Я разглядывала все эти мелочи, стараясь отвлечься. Несколько секунд мне хотелось только прихлебывать кофе и не думать. Я все еще сегодня ничего не ела, а сейчас мне уже и не хотелось.
– Вы сказали, что у вас есть ко мне вопросы, миз Блейк, – нарушил молчание доктор Эванс.
Я вздрогнула, и Маркс тоже. Только Эдуард остался неподвижно стоять, прислонившись к стене, глядя на нас синими глазами, будто напряжение и ужас совершенно его не касались. А может быть, просто притворялся. Я уже не знала.
Я кивнула, пытаясь собраться.
– Как они все остались в живых?
Он чуть склонил голову набок.
– Вас интересует технически, как это удалось сделать? Медицинские подробности?
Я покачала головой:
– Нет, я о другом. Если один человек, пусть два выживут при таких повреждениях, я еще поверю. Но вообще-то человек вряд ли может выжить, или я не права?
Эванс поправил сползавшие очки, но кивнул:
– Нет, вы правы.
– Так как же выжили все шесть?
Он нахмурился:
– Кажется, я не понимаю, что вы хотите сказать, миз Блейк.
– Я спрашиваю: каковы шансы выжить шестерым людям разного пола, возраста, происхождения, физической формы и так далее при одинаковом объеме повреждений у каждого из них. Насколько я понимаю, выжили только ободранные жертвы?
– Да. – Доктор Эванс внимательно смотрел на меня светлыми глазами, ожидая продолжения.
– Почему они выжили?
– А потому что живучие, – сказал Маркс.
Я посмотрела на лейтенанта, снова на доктора:
– Это правда?
– Что? – спросил доктор.
– Что они живучие?
Он опустил глаза, будто размышляя.
– Двое мужчин регулярно занимались спортом, одна женщина была марафонской бегуньей. Трое остальных вполне обыкновенные. Одному мужчине под шестьдесят, и он никаким спортом не занимался. Другой женщине около тридцати, но она… – Он посмотрел на меня. – Нет, их не назовешь особо живучими индивидами, по крайней мере в физическом смысле. Но я убедился, что очень часто люди, не обладающие физической силой или какой-нибудь еще, дольше всего выдерживают под пыткой. Крутые мужики обычно сдают первыми.
