Тьма - Герберт Джеймс (книга жизни TXT) 📗
— Кто?
— Рация.
— И правда. А все-таки удобная эта штука, рация. Никогда не знаешь, когда она заверещит. — Они опять прошли несколько шагов в молчании. — Слишком много их, понимаешь?
— Чего, шлемов?
— Да нет, идиот. Хулиганов футбольных. Их много, а нас мало. Нам уже с ними не справиться. И раньше, бывало, являлись несколько смутьянов на матч... а теперь их большинство. Со всеми не управиться.
— Да, много психов развелось.
— Нет, они просто идут на поводу у своих главарей. Их затягивает сама атмосфера.
— Будь моя воля, я бы такое с ними сделал! Дел хмыкнул:
— Тебе не позволят, сынок. Они же просто жертвы окружающей среды.
— Окружающей среды? Лично я не видел среди них ни одного рахитика. А вот хорошая порка, черт возьми, пошла бы им на пользу.
— Ну, это не позиция. Нельзя расстраивать наших доброжелательных работников социальной сферы.
Издевательская усмешка молодого полицейского осталась незамеченной, так как они вошли как раз в темный, не освещенный фонарем участок. Он искоса взглянул налево, где во мраке маячило огромное, стоявшее на отшибе здание.
— От этого дома меня почему-то всегда в дрожь бросает, — произнес он.
— Да, и у меня тоже к нему душа не лежит.
— Еще одна компания буйнопомешанных.
Дел кивнул в знак согласия:
— Похоже, эта улица свое получила.
Молодой полицейский оглянулся.
— Интересно, чья сегодня очередь?
Дел усмехнулся:
— Нет она заслужила немного мира и покоя, эта улица. Хлебнула бед. Не думаю, что здесь остался хоть один убийца.
— Будем надеяться, что ты прав, — ответил молодой, и полицейские продолжили свой ночной обход. Когда они миновали дом под названием «Бичвуд», звук их шагов стал почти не слышен.
Джули налила в чашку подогретое молоко и отпила немного для пробы. Она ничего не имела против, чтобы молоко обожгло глотку этого старого ублюдка, но тогда бы он всю ночь прохныкал. А она не была уверена, что сможет это выдержать.
Шесть лет она служила у него на побегушках: шесть лет нянчилась с ним, успокаивала, убирала за ним грязь и... делала кое-что еще. Сколько он еще протянет? Когда она пришла сюда из частного агентства по уходу за престарелыми, ей показалось, что старику осталось жить года два, самое большее — три. Но он ее надул. Шесть лет! Искушение подсыпать ему что-нибудь в суп или молоко было почти непреодолимым, но она понимала, что надо соблюдать осторожность. Обстоятельства сочтут подозрительными. Его завещание сразу укажет на нее, никому другому он свои деньги не оставит. Он не был богачом — Джули это знала, — но у него хватало средств, чтобы все эти годы платить ей жалованье, не имея никаких явных источников дохода; кроме того, он владел домом, в котором они жили. Боже, когда он умрет, она превратит этот дом в картинку!.. Возможно, устроит в нем фешенебельный дом престарелых. Он ведь достаточно большой. На Уиллоу-роуд всего несколько таких старых викторианских особняков, знававших лучшие времена, но все они поглощены общей серостью позднее появившихся домов. Да, из этого получится превосходный дом престарелых. Пять-шесть стариков, и чтобы никаких сложных заболеваний — это слишком хлопотно. И совсем немного персонала. Сама-то она не станет больше прислуживать! Ее единственной обязанностью будет следить, чтобы все шло как положено. Сколько же у старика денег? Ее глаза жадно сверкнули в полумраке кухни. Он довольно часто намекал насчет «небольших сбережений», которые откладывал, как говорил, специально для нее. Джули пыталась выведать — окольным путем, разумеется, — какую сумму составляют эти «сбережения», но старый болван только лукаво хихикал и потирал нос морщинистым пальцем. Хитрый старый ублюдок.
Она поставила кружку с молоком на поднос рядом с его микстурой, ложкой и целым набором пилюль. Господи, да он бы наверняка рассыпался, схвати она его разок да хорошенько встряхни. При ее комплекции это было бы нетрудно, тем более что от него давно уже остались одни кожа да кости. Половина этих таблеток была совершенно бесполезна, но они вызывали у него ощущение, что о нем заботятся. Большого вреда от них не будет. Сколько же это еще продлится? Сколько еще протянет этот упрямый старый болван, а главное, сколько она еще выдержит? «Терпение, Джули», — приказала она себе. Игра стоит свеч. Видит Бог, она непременно спляшет на его поганой могиле. Может, эта зима его доконает. Старый скряга не верил в центральное отопление, а электрокамин с одним нагревательным элементом, стоявший в его комнате, давал тепло разве что краешку ковра возле его кровати. Уходя за покупками, она довольно часто оставляла окно спальни открытым или незаметно прокрадывалась к нему в комнату глубокой ночью и открывала его, пока он спал, не забывая закрыть рано утром до пробуждения старика. Если он не схватит воспаления легких до конца зимы, значит, вообще не собирается умирать и проживет еще целую вечность. Но ей надо быть осмотрительной: иногда он выглядел отнюдь не слабоумным.
Джули вышла с подносом из кухни и стала подниматься по лестнице в спальню. В темноте она оступилась, и молоко выплеснулось на поднос. Она мысленно прокляла скаредность старика. В доме повсюду царил унылый полумрак, ибо он настаивал, чтобы Джули экономила на освещении. А когда какая-нибудь лампа перегорала, получить разрешение на покупку новой стоило немалых трудов. Он скрупулезно проверял каждый предъявленный ею счет, причем внезапно при этом оживлялся и его беспомощность таинственным образом исчезала; несомненно, он подозревал, что Джули его обманывает, а список ее еженедельных расходов считал вымыслом от начала до конца. Коварный старый пердун! Только за микстуры и пилюли, которыми она его пичкала, он готов был платить без всяких возражений и считал, что в них залог его жизни.
Когда она вошла, Бенджамин посмотрел на нее слезящимися старческими глазами из-под высоко натянутого одеяла. Приспустив его под подбородок, старик улыбнулся беззубым ртом.
— Благослови тебя Бог, Джули, — сказал он, любуясь тем, как она ловко закрывает дверь своим широким задом. — Ты чудесная девушка.
Она подошла с подносом к кровати и подвинула лампу на маленьком столике, чтобы освободить место. Все тени в комнате покачнулись и заняли новое положение.
— Ну вот, — сказала она, тяжело опускаясь на край кровати. — Сперва микстуру, потом таблетки. Их можно принять с молоком.
— Помоги мне сесть, Джули, — сказал он притворно слабым голосом.
Джули мысленно чертыхнулась, прекрасно зная, что он в состоянии усесться сам. Она встала, взяла его под мышки и, приподняв, придала его почти невесомому телу сидячее положение, взбив подушки у него за спиной. Желтый, сморщенный и липкий, он расплылся в улыбке. Джули отвернулась.
— Микстуру, — сказал он.
Она встряхнула пузырек и налила в ложку немного лекарства. Бенджамин широко открыл рот, став похожим на птенца, разинувшего клюв в ожидании червяка. Джули сунула ложку ему в рот, борясь с желанием пропихнуть ее всю в эту куриную глотку, и он с шумом всосал тягучую жидкость.
— Еще одну, и будете умницей, — сказала она, совершая над собой усилие.
Он состроил капризную детскую гримаску и опустил нижнюю челюсть.
Когда он проглотил вторую порцию, Джули поскоблила ложкой его заросший седой щетиной подбородок и отправила пролитые капли обратно в рот. Теперь очередь за пилюлями, которые возлагались на его скользкий дрожащий язык, как кусочки церковной просвирки, и смывались теплым молоком. Затем Джули промокнула его рот косметической салфеткой, и он съехал на спину с видом полного довольства.
— Ты обещала посидеть со мной, — лукаво напомнил он.
Она кивнула, зная, на что он намекает. Это небольшая жертва, на которую приходится идти ради денег старого ублюдка.
— Ты так добра ко мне, Джули. За все эти годы только ты по-настоящему заботилась обо мне. Ты — это все, что у меня осталось, дорогая. Но ты об этом не пожалеешь, обещаю, ты не пожалеешь. Ты будешь прекрасно обеспечена, когда я умру.
