Зверь (СИ) - Михалин Александр Владимирович (прочитать книгу txt) 📗
Глава 23. Мимикрия
Только очень наивный человек может рассчитывать бесследно затеряться в настоящем большом городе. Однако только в по-настоящему большом городе и можно затеряться. И я постарался, как мог. На окраине города я выскочил из машины и ушёл в квартал полуразрушенных незаселённых домов. Избегая тупиков, стараясь не приближаться к группкам бродяг, я быстро прошёл квартал насквозь. И растворился в однообразье новостроек. Разумеется, за мной оставался след, который можно было найти. И я был уверен, что найдут. Неизбежно предстояло измениться, не меняясь и спрятаться, не прячась. Другого выхода я придумать не мог.
Он внешне совершенно походил на меня до моего океанского отпуска: простоватый, мешковатый, несуразно задумчивый, круглые очки, а без очков — прищуренные глаза, средний рост, полнота, одышка на лестнице уже со второго этажа, высокий в залысинах лоб, капельки пота на лице. Про таких, как мы, датская королева Гертруда сказала: «Толст и одышлив…» Мы с ним походили на Гамлета. Образ — подарок человеческой памяти. Гамлет тоже надевал очки, если что-то читал. И потел, если действовал. Из-за внешней схожести со мной я его и выбрал. Нас с ним можно было бы принять за братьев, если поставить рядом. Но я не собирался вставать рядом, наоборот, я сделал всё, чтобы никогда не встать с ним рядом. И никогда не стоять ни в каком ряду.
Отделение сберегательного банка располагалось в середине жилого квартала. Сюда приходили каждый день сотни людей со всего окрестного жилого микрорайона. Я сидел на лавочке у входа в банк и ждал человека похожего на меня. Сюда все ходили со своими паспортами, а мне очень был нужен новый паспорт. Меня искали и хотели убить. Если бы я поселился в гостинице по своему паспорту, или хотя бы просто купил железнодорожный билет, уже через пять минут пришли бы меня убивать. И вот я искал новый паспорт под себя. Только очень наивный человек мог надеяться успешно скрываться без документов в настоящем большом городе — одних денег для этого явно недостаточно.
Он пришёл вечером второго дня, я сразу узнал в нём второго себя — себя по документам. Расчетливая частица настоящего меня одобрила мой выбор, именно этого одобрения я только и ждал. Дальше всё пошло легко и просто. На улице я приставил пистолет к его спине, велел не шуметь и делать, что прикажу, и повёл его в его собственную квартиру, неподалёку. Он совсем не сопротивлялся, не пытался звать на помощь, только потел и боялся. Страх расходился от него тёплыми волнами и вызывал тошноту даже у меня, шагающего рядом. Он сначала думал, что я собираюсь его убить, то есть упорно не хотел принимать никакой другой версии развития событий. И только когда мы оказались в его подъезде, в его лифте, что-то вроде удивления расплылось в нём. Слишком странным показалось ему что-то в предполагаемом месте казни.
Он далеко не сразу попал ключом в замочную скважину. В квартире — весьма скромной квартире — никого не было, я знал это из его мыслей. Но он вдруг начал удивляться тому, что я ничего не спрашиваю у него, действуя так, как будто мне давно известны все подробности его жизни. Знакомые стены и привычная обстановка сделали его чуточку уверенней, он почти созрел для переговоров. Он даже осмелился первым заговорить, задать простой, но не дающий ему дышать вопрос:
— Вы меня убьёте?
— Зависит от тебя. Только от тебя. От того, сумеем мы договориться или нет.
Требовалось излагать коротко, любое многословие уменьшило бы порцию запуганности в его крови. Я сказал ему, что могу, конечно, прекратить его жизнь, а когда его жена через час войдёт в квартиру, она найдёт в любимом кресле труп мужа с дыркой в упрямом лбу. Но он может продать мне свой паспорт. Прямо сейчас. Дорого. И забыть о происшедшем недели на три. А потом получить новый документ. А меня бы и след простыл.
Его мысли медленно раскатывались в сторону согласия, но глупый аргумент всё же прозвучал:
— А вы меня не пристрелите потом, когда я паспорт отдам?
— Если бы хотел, давно бы пристрелил. В подъезде. Или другом месте поглуше. А паспорт у тебя лежит в левом боковом кармане плаща, идиот.
Я и впрямь с самого начала не собирался его убивать. Потому что охотник, а не палач. Сама его жизнь висела на нём медленной казнью. А вдобавок, где-то во мне подспудно теплилось что-то вроде сочувствия к этому существу, так, возможно, похожему на прежнего меня, к этой баранисто-незамысловатой добыче.
Обменявшись ещё несколькими фразами, мы пришли к соглашению. Я вынул и выложил на телефонный столик слегка тощую пачку денег. Он протянул мне скользкой рукой свой паспорт, и я невольно обтёр его обложку о полу куртки.
Уходя, я сказал просто и веско:
— Смотри, я знаю, где ты живёшь.
Он наблюдал в глазок двери дрожащим глазом, как я садился в лифт. И сердце его замедляло свои удары. Я видел, что он не обманет. Он уже начинал понемногу радоваться полученным деньгам. Он не имел гамлетовской сути. Но, окажись он на моём месте, крючок пистолета давным-давно уже был бы им нажат, а я — уже остывал бы мёртвый.
В свете уличного фонаря я рассматривал страницы гербовой книжицы, запоминал своё новое на некоторое время имя. Я вглядывался в лицо с паспортной фотографии, и мне казалось, что я смотрю на лицо прежнего себя. Этот прежний я не имел в себе ни капельки настоящего меня. И может быть я зря не освободил его от этой жизни.
На ночь меня принял по новому паспорту попавшийся в каком-то переулке отель, весь пропахший хозяйственным мылом и освежителями воздуха.
Глава 24. Возвращение в город
Человек, чьим телом я овладел, не жил постоянно на берегу тёплого океана — он тут «отдыхал», «проводил отпуск», «наслаждался». «Наслаждаться отпуском» в понимании людей значило высыпаться, свободно бродить по берегам, греться на солнышке, плавать в океане, есть, когда голоден, пить, когда хочется, не думать о суете и условностях — то есть собственно и жить-то нормальной жизнью. Но всё дело было в том, что представления о нормальной жизни у людей окончательно оказались извращены. Отпуска случались нечасто — мой человек приезжал на океан всего-то во второй раз в жизни, ему «не хватало средств». «Не миллионер». Поэтому-то через несколько дней я в образе человека должен был «вернуться домой» к «привычному» для меня «жизненному ритму», куда-то в северный город. Я толком не понимал, что такое «город», в багаже унаследованных от человека воспоминаний тут лежала какая-то бесформенная куча понятий и определений, но решил, что увижу — разберусь. Между прочим, я должен был «лететь на самолете», хоть даже и не представлял себе, как это я смог бы «лететь». Летают птицы. Полёт без крыльев — падение.
Одно время меня очень интересовали птицы, все эти чайки, носящиеся над водой. Я учился метать в них камни. По-настоящему что-то метать или бросать можно только в воздухе — вода слишком плотна для этого, в воде инерция любого движения мгновенно затормаживается, брошенный камень не летит в цель, а почти сразу начинает падать на дно. В воздухе совсем иное дело, в воздухе можно прицеливаться и попадать. Я, когда охотился на чаек, набирал на дне камней, всплывал, поднимал щупальце в воздух, сжимал его, как пружину, прицеливался и выстреливал камень распрямляющимся щупальцем. Очень часто попадал. Сбитую птицу я сначала не торопясь разбирал по пёрышку, по косточке, узнавал, как птица устроена, и только после — съедал. Мелькала у меня мыслишка тоже отрастить себе крылья и полетать, но я сразу отказался от того сумасбродства: чтобы поднять своё тяжелое тело в воздух мне пришлось бы отращивать колоссальные крылья, да ещё и вырастить себе скелет — пустая трата сил, я и так неплохо летал в толще вод океана.
Но, оказалось, что люди летают в открытом небе, так же, как и плавают в открытом океане — в брюхе самодвижущегося металлического искусственного сооружения. На «самолётах» или «аэробусах». Настоящим полётом такое назвать нельзя — собственно поддерживалось постоянное состояние падения. Я очень чувствовал это падение в самолёте. Зачем я полетел? Хотел испытать, наверное, что такое «город», каково это, когда много-много людей вокруг и близко. Ну и что-то ещё, невнятное…
