Исход. Том 1 - Кинг Стивен (бесплатные полные книги TXT) 📗
Абигайль закончила под бурю оваций и новые выкрики «Еще!». Она снова вышла на сцену и, когда толпа успокоилась, она сказала:
— Большое вам всем спасибо. Надеюсь, вы не сочтете меня навязчивой, если я попрошу позволения спеть еще одну песню, которую я специально разучила, но никак не думала, что исполню ее именно здесь. Но это самая лучшая из известных мне песен, учитывая, что президент Линкольн и эта страна сделали для меня и моих родных еще до моего рождения.
Теперь присутствующие затихли и слушали очень внимательно. Вся ее семья застыла рядом с левым проходом, как пятно ежевичного сока на белом носовом платке.
— Учитывая то, что произошло тогда в разгар Гражданской войны, — спокойно продолжала Абигайль, — моя семья смогла переехать сюда и жить по соседству с такими прекрасными людьми.
Затем она заиграла и запела «Звездно-полосатый стяг», и все встали и слушали, и снова появились платочки, а когда она допела, гром оваций чуть не снес крышу.
Это был самый знаменательный и значительный день в ее жизни.
Абигайль очнулась около полудня, выпрямилась, щурясь от солнечного света, — старая женщина в возрасте ста восьми лет. Затекшая спина ныла, теперь она будет болеть весь день, — уж в этом-то матушка Абигайль разбиралась.
— Отличный день, — произнесла старушка и осторожно поднялась. Она стала спускаться по ступенькам крыльца, осторожно держась за расшатанные перила и морщась от боли в спине и покалывания в ногах. Теперь кровообращение у нее было не то, что раньше… да и как оно могло остаться неизменным? Время от времени Абигайль приказывала себе не засыпать в кресле. Но она все равно задремывала, и сразу все прошлые события вставали перед ней, и это было чудесно, уж намного лучше, чем смотреть телевизор, но зато какую цену ей приходилось платить, просыпаясь… Она могла читать себе нотации сколько угодно, но она была как старая собака, которая так и норовит поудобнее умоститься подле камина. Как только матушка устраивалась на солнышке, то сразу же засыпала, и ничего тут не поделаешь. И с этим она уже больше не спорила.
Старушка спустилась по лестнице, остановилась, чтобы «дать ногам возможность догнать себя», затем отхаркалась и сплюнула на землю. Наконец, почувствовав себя как обычно (не считая боли в спине), она медленно направилась в туалет, сооруженный ее внуком Витфором позади дома еще в 1931 году. Она вошла внутрь, плотно закрыла дверь и накинула крючок, будто снаружи разгуливали целые толпы народа, а не пара дроздов, и уселась. Через мгновение она стала мочиться, удовлетворенно вздохнув. В старости приходит еще одно, о чем никто и не подумает рассказать (или, может быть, никто просто не прислушивается к этому?) — перестаешь понимать, когда хочется писать. Такое впечатление, вроде бы ты растерял внизу в мочевом пузыре всякую чувствительность и, если не быть внимательным, ты узнаешь об этом только тогда, когда уже нужно менять одежду. Не в привычке Абигайль было ходить грязной, поэтому она отправлялась посидеть здесь шесть или семь раз за день, а ночью ставила горшок под кровать. Муж ее правнучки, Джим, однажды сказал ей, что она как собака, которая не может пропустить ни одного телеграфного столба, чтобы не отсалютовать ему струйкой, и Абигайль смеялась так, что слезы брызнули у нее из глаз и потекли по щекам. Джим работал рекламным агентом в Чикаго и всегда так изящно шутил… по крайней мере, был таким раньше. Абигайль предполагала, что он умер, как и многие другие. Молли тоже. Благослови их, Господи, теперь они уже радом с Иисусом.
В последний год Молли и Джим были почти единственными, кто приезжал навестить ее. Остальные, казалось, забыли, что она вообще существует, но Абигайль вполне могла понять это. Она пережила свое время. Она напоминала динозавра, которому давно уже пора скинуть мясо с костей и занять свое место в музее (или на кладбище). Абигайль могла понять их нежелание навестить ее, но она никак не могла понять, почему они не хотят навестить землю. Осталось не так уж и много, нет, всего несколько акров из огромного пространства. Однако это по-прежнему принадлежало им; это была их земля. Но черное население, кажется, больше не волновала земля. Действительно, были такие, которые, казалось, стыдились ее. Они уехали пробивать себе дорогу в городах, и большинство из них, такие как Джим, например, действительно неплохо устраивались… но как у нее болело сердце от мысли, что все эти чернокожие отвернулись от земли!
Молли и Джим хотели устроить ей современный туалет с унитазом два года назад и обиделись, когда она отказалась. Она попыталась объяснить им причины отказа так, чтобы они поняли, но единственное, что могла сказать Молли, было следующим: «Матушка Абигайль, тебе уже сто шесть лет. Как, ты думаешь, я чувствую себя, зная, что тебе приходится сидеть на корточках, а на улице всего десять градусов тепла? Разве ты не знаешь, что холод вреден тебе?»
— Когда Господь захочет, тогда Он и призовет меня, — ответила Абигайль. Она вязала в тот момент, и они, конечно, подумали, что смотрит она на свое вязанье и не заметит, как они закатили глаза.
Есть вещи, которые невозможно менять. Похоже, это еще одно, чего не знает молодежь. В 1982 году, когда матушке Абигайль исполнилось сто лет, Кэти и Дэвид предложили купить ей телевизор, и она приняла этот подарок. Телевизор был чудесной машиной для времяпрепровождения, особенно когда живешь в одиночестве. Но когда Кристофер и Сюзи приехали и сказали, что они хотят провести в ее домик водопровод, она отказалась, точно так же как ранее отклонила предложение Молли и Джима соорудить у нее смывной туалет. Они спорили и доказывали, что ее выкопанный колодец обмельчал и что он совсем пересохнет, если выдастся еще одно такое же засушливое лето, как в 1988 году. Все это было так, но она продолжала стоять на своем. Они подумали, что старая женщина свихнулась, что она слой за слоем лишалась разума, как слой за слоем сходит краска с пола, но сама Абигайль считала, что разум ее действует отлично, как и всегда.
Она поднялась со стульчака, притрусила известью очко туалета и медленно выбралась на солнечный свет. Она содержала туалет в чистоте, но все равно это было одно из тех старых, неуютных мест, которое, как ни старайся, оставалось весьма убогим.
Как будто голос Бога стал нашептывать ей в ухо, когда Крис и Сюзи предложили ей подсоединиться к городскому водопроводу… голос Господа прозвучал снова, когда Молли и Джим предложили ей этот фарфоровый трон с ручкой смыва на боку. Господь действительно разговаривает с людьми; разве Он не разговаривал с Ноем о ковчеге, о том, какова должна быть его длина и вместимость? Конечно же, он обсуждал с ним все подробности. И Абигайль верила, что и с ней Он разговаривает, но не из пылающего куста или огненного шара, а спокойным, тихим голосом, говорящим: «Абигайль, тебе понадобится твой ручной насос, качающий воду. Можешь наслаждаться электричеством сколько хочешь, Абби, но держи свои керосиновые лампы в полном порядке, а фитили в готовности. И холодный погреб поддерживай так же, как делала это твоя мать. И помни, не позволяй молодежи уговорить тебя согласиться на что-нибудь, что, как ты знаешь, будет против Моей воли, Абби. Они твои дети, но я твой Отец».
Она остановилась посередине двора, вглядываясь в море растущей кукурузы, которое разбивала только грунтовая дорога, тянущаяся на север. Через три мили от ее дома грунтовка переходила в гудронированное шоссе. Урожай кукурузы в этом году должен быть отличным. Плохо, что некому будет убирать его. Печально было думать, что в этот сентябрь красные комбайны так и останутся стоять в гаражах, грустно, что люди не будут с любовью и радостью трудиться на этой земле. Тоскливо от мысли, что впервые за последние сто восемь лет она не будет наблюдать за тем временем, когда лето в Хемингфорд Хоум перейдет в языческую бесшабашную осень. Абигайль с пронзительной нежностью и любовью принимала это лето, потому что оно было ее последним летом — старая женщина ясно чувствовала это. И не здесь она обретет вечный покой, а где-то далеко на западе, в неизвестной стороне. И это было горько.
