Черная камея - Райс Энн (книги онлайн полные .txt) 📗
Помню, что в отчаянии провел полчаса на телефоне, безуспешно пытаясь дозвониться до Моны. В больнице даже не признались, что она среди их пациентов. А слуги в доме на Первой улице тоже отказались предоставить мне хоть какую-то информацию. Наконец мне удалось вызвать к трубке Майкла, который только и сказал, что Мона больна и что я должен за нее молиться, но о том, чтобы повидаться с ней, не может быть и речи.
Я взвился под потолок. Я был готов тут же отправиться в Мэйфейровский медицинский центр и отыскать ее там, обшаривая палату за палатой, когда Майкл внезапно произнес, словно прочел мои мысли:
«Квинн, послушай меня. Мона просила не пускать тебя к ней. Она несколько раз брала с нас слово, что мы не позволим тебе ее увидеть. Мы разобьем ей сердце, если нарушим слово. Мы не можем так поступить. С твоей стороны было бы эгоистично явиться в больницу. Прошу меня понять».
«Святые небеса, вы хотите сказать, что она не только чувствует себя больной, но и выглядит как больная. Ей хуже. Она...» – я не смог говорить.
«Да, Квинн. Но мы не перестаем надеяться. Мы далеки от того, чтобы оставить надежду. Мы пытаемся повернуть болезнь вспять. У нее хороший аппетит. Она хорошо держится. Слушает аудиокниги. Смотрит кинофильмы. Много спит. Все идет, как надо».
«Она знает, что я вернулся?»
«Да, знает, и передает, что любит тебя».
«Можно мне послать ей цветы?»
«Разумеется можно, и не забудь написать на карточке “Для Бессмертной Офелии”, хорошо?»
«Но почему мне нельзя поговорить с ней по телефону? Почему нам нельзя воспользоваться электронной почтой?»
Наступила долгая пауза, после чего он сказал:
«Она слишком слаба для этого, Квинн. И она не хочет этого делать. Но так будет не всегда. Ей станет лучше».
Как только я повесил трубку, сразу заказал тонны цветов, бессчетные корзины касабланских лилий, маргариток, цинний и прочих цветов, какие только помнил. Я надеялся, они заполнят ее одиночную камеру. На каждой карточке следовало написать большими буквами «Моей Бессмертной Офелии».
Помню, что после я забрел в кухню с затуманенной головой от смены часовых поясов и горя и увидел, что Томми играет в слова с маленьким Джеромом; мне показалось невероятным, что такой маленький парнишка в столь юном возрасте может играть в эту игру, но потом я понял, что Томми в действительности просто учит его самым простым словам, таким как «дом», «стол», «стул», «чай» и так далее.
Помню, что зашел в кладовку и, увидев Жасмин, спросил: «Кто его родители?» – думая, что это один из ее маленьких племянников, но услышал в ответ: «Мы с тобой». Помню, что чуть не лишился сознания. Не буквально, конечно. А еще она сказала мне: «Его второе имя – Тарквиний».
Помню, вернулся в дом, чувствуя себя как на крыльях, и принялся пристально рассматривать сына и приемного тринадцатилетнего дядю, сознавая свое особое, неповторимое положение благодаря этим двум маленьким существам, а когда рядом появилась Жасмин, я обнял ее и поцеловал, и она оттолкнула меня, тихо пробормотав, что глупостей больше не будет и мне следовало бы это знать.
Я как пьяный добрался до спальни тетушки Куин, где она уже устроилась в своем шезлонге под одним из своих белых атласных одеял, в неглиже с перьями, которые колыхались в обе стороны, повинуясь движению веера. Тетушка сказала:
«Мальчик, мой дорогой, ступай спать. Ты белый как мел. Я поспала в самолете, а ты нет. Ты же на ногах не стоишь!»
«Шампанское найдется? – воскликнул я. – Вели принести шампанского. У нас есть что отметить».
«Подойди ко мне!» – велела Жасмин, влетевшая следом. Но меня уже было не остановить.
«А вот и шампанское!» – сказал я, обнаружив в ведерке охлажденную бутылку и рядом лишний бокал. Тетушка Куин радостно пила из своего.
Который час? Какая разница? Я выпил и рассказал ей о Джероме, а Жасмин тем временем впилась в мою руку отточенными коготками и нашептывала проклятия мне на ухо, на что я не отреагировал ни единым звуком.
Тетушка Куин была сверх меры счастлива!
«Превосходно! – объявила она. – А ведь все это время, Тарквиний, я считала тебя девственником! Приведите же ко мне этого ребенка. А ты, Жасмин, меня просто изумляешь. Почему, скажи на милость, ты нам не написала, ничего не рассказала! Теперь, помимо всего прочего, нужно позаботиться, чтобы ребенок был обеспечен».
Таким образом, красивого маленького инфанта привели и представили королеве, а я, захмелев от счастья, выпил еще два бокала шампанского, прежде чем окончательно лишился связной речи. К этому времени моему сыну сообщили, что я его отец. Томми тоже узнал новость – тетушка Куин настояла, заявив, что в нашем доме нет секретов, что так гораздо лучше для всех нас.
Помню, как, шатаясь, подошел к кровати тетушки и какая-то добрая душа стащила с постели многочисленные расшитые одеяльца и будуарных кукол, чтобы я мог рухнуть лицом вниз в белоснежные подушки, и та же добрая душа сняла с меня ботинки, и вскоре я, тепло укрытый от прохлады кондиционера, уже крепко спал.
И мне приснился Гоблин. Это был ужасный сон: Гоблин страдал и не мог до меня добраться. Я видел полупрозрачное жуткое существо, которое изо всех сил старалось стать видимым, но без моей помощи оставалось неясным, расплывчатым, несчастным. В этом сне я вел себя холодно и жестоко по отношению к Гоблину.
Я танцевал с Ревеккой. Она сказала: «Я не воспользуюсь тобой для своей мести. Ты был слишком хорош».
«Кем в таком случае ты воспользуешься?» – спросил я, но в ответ она лишь рассмеялась. Ревекка ушла, а с ней ушла и музыка. Я открыл глаза.
Рядом со мной лежала тетушка Куин. На ней были очки в серебряной оправе. Она читала дешевое издание «Лавки древностей», которое я дал ей в самолете.
«Квинн, Диккенс – безумец», – заявила тетушка.
«О, это точно, – сказал я. – Дальше пойдет еще хуже, вокруг маленькой Нелл так и будут сгущаться черные тучи. Только не бросай читать».
«Ни за что», – сказала тетушка, уютно прижавшись ко мне.
Перья ее неглиже щекотали мне нос, но я не возражал. Мне нравилось, что ее хрупкая рука так близко от моей. Если бы я захотел, то мог бы читать книгу одновременно с ней. Я вдыхал аромат ее сладких духов. Она могла бы купить какие угодно духи, но предпочитала «Шантильи» из местной лавчонки – слаще которых во всем мире не найти.
Помню, что увидел в окне фиолетовое небо.
«Господи, почти стемнело, – сказал я. – Я должен съездить в Хижину Отшельника! Я должен увидеть свой шедевр».
«Тарквиний Блэквуд, ты не поедешь ни на какие болота в такой час».
«Ерунда, я должен, – сказал я и поцеловал ее в лоб, а потом в мягкую напудренную щеку. – И Мона, и Гоблин для меня недоступны, но потерю Гоблина, должен признать, я не оплакиваю. А сейчас я просто должен туда поехать и заявить свои права на то, что сотворено по моей воле».
Помню, последовали протесты, но я был к ним глух.
Я торопливо поднялся в свою комнату, зашел в гардеробную и, все еще окончательно не протрезвев, натянул новую пару джинсов, новую рубашку и новые ботинки (все это купила по моим новым размерам Большая Рамона, как только узнала о нашем возвращении домой), а потом я достал из ночного столика пистолет тридцать восьмого калибра и спустился вниз. В кухне я захватил бутылку воды, большой нож, в гараже взял фонарик, после чего направился к пристани.
Разумеется, я нарушал условие моего дерзкого, дикого партнера – впрочем, я ведь на них и не соглашался. Я для себя, а не для кого-то, заново отделал Хижину Отшельника, привнеся многочисленные новшества. Я для себя, а не для кого-то, заказал чудесную обстановку, которую скоро увижу. Я не боялся его, разве что испытывал мрачное любопытство перед встречей – возможно, надеялся, что нам удастся спокойно поговорить, обсудить «наш» маленький домик и выяснить в конце концов, действительно ли между нами заключена сделка, так как это я, а вовсе не он, добился всех этих чудесных изменений.
То, что рядом не было Гоблина, для меня не имело значения. Я был уверен, что сам справлюсь, без его помощи. Хижина Отшельника принадлежала мне, и только мне.
