Первая месса (СИ) - Дубинин Антон (серии книг читать онлайн бесплатно полностью txt) 📗
Абеля передернуло. И сейчас руки его брата пятнала крачиная кровь.
— На, — Адам бросил на камень перед ним половину добычи. — Ешь.
Сам он стремительно впился зубами в свой кус мяса, выгрызая его из покрытой перьями кожи. Абель с сомнением взял в руки теплый, кровоточащий обрывок плоти. На ощупь он был отвратительный, тошнотворно вонял рыбой. Абель брезгливо выбрал из крачкиного живота обрывки сине-розовых внутренностей, примерился — Господи благослови — где укусить. Он всегда ненавидел сырое мясо, хотя остальные ребята его жевали с удовольствием; даже от плохо прожаренного, с кровью, ему порой становилось нехорошо… Гастрит, конечно, и печень не в порядке, и еще какая-то врожденная брезгливость к сырому, полностью разделяемая пищеварительными органами. Но это пища, дар Господень, ее надо съесть ради поддержания жизни. Абель коротко помолился и, зажмурившись от отвращения, проглотил несколько кусков жесткого, омерзительно упругого мяса с рыбным привкусом. Потом — еще. Потом глаза его сами собой выпучились, и он едва успел отвернуться, чтобы немедленно вытошнить все съеденное едва ли не себе на колени. Поднял голову, тяжело дыша, не осмеливаясь встретиться взглядом с братом.
Адам смотрел на него со смешанными чувствами презрения и жалости. Но, к счастью, без гнева — должно быть, Абель выглядел слишком жалко, чтобы на него гневаться. Сам добытчик уже расправился со своей долей, и теперь протянул руку, чтобы забрать недоеденную братскую часть. Абель не хотел смотреть, как тот ест, и побрел к морю. Прополоскав рот и кое-как умыв лицо, он дотащился до деревянного настила. Там он лег лицом вниз и закрыл глаза, чтобы победить головокружение.
Моторки все не было. Адам, слегка приободрившись после удачной охоты, долго стоял на высоком валуне и вглядывался в серую даль. Под вечер дымка немного рассеялась, над горизонтом проглянул ослепительный лик солнца. Ветер утих; море стало безнадежно-гладким стеклом, по которому пролегла багрово-красная дорога. Тучи прорвались почему-то только на самом горизонте, остальное небо оставалось серо-стальным, и солнце, выпадавшее в огненную щель, посылало перед собой три длинных кровавых луча.
Абель, приподнявшись на ложе, смотрел на захватывающую красоту. Солнечный глаз засиял между облачных век, окрашивая кровью обрывистый берег острова и лицо больного мальчика, обращенное к нему. Никакой земли — малой ли, великой — видно не было, только на западе, на фоне солнца, обостренно-ясно выделялся вдалеке такой же каменный островок, над которым белыми хлопьями мельтешили птицы. Абель смотрел, как солнце валится в море, вот от него видна половинка, четверть, узкий краешек, потом остаются только три длинных луча снизу вверх, проницающие тучи уже не красным — почему-то золотым светом. Так на дарохранительницах порой рисуют Чашу Причастия: с тремя исходящими кверху лучами.
Адам тоже до боли в глазах вглядывался в закат. Потом — на восток, откуда наплывала сероватая тьма. То, что он увидел, было настолько безрадостно, что он спустился к брату молча, и так без единого слова улегся рядом с ним. Он видел море. И больше ничего.
— Знаешь, какой сегодня день? — тихо спросил Абель.
— Знаю. Четвертый. Четвертый, а если с ночью — то пятый день на этом долбаном… — Адам не договорил.
— Усекновение Головы Иоанна Крестителя, — не слушая его, продолжил младший брат. — Праздник то есть… Великий… Но хоть и праздник, а пост строгий, да еще к тому же на пятницу приходится…
Адам посмотрел на него с нескрываемым отвращением.
— Ясно. Раз у тебя пост, сегодня крачки не получишь. Если, конечно, мне удастся ее поймать.
— Ладно, — кротко согласился Абель. — Я ведь, кажется, того… совсем не могу их есть.
Адам посмотрел на своего брата критическим взглядом. Скверное зрелище, ничего не скажешь. От морской воды у него шелушилась кожа, но грязь почему-то не смывалась — вокруг глаз лежали черные разводы. Да это же не грязь, тоскливо подметил он — это круги под глазами, кожа стала такого цвета. Отчего так, от усталости? Или он вправду заболел? Не хватало тут еще подцепить какую-нибудь болячку!
— Ты себя хорошо чувствуешь? — спросил он тревожно. Думать о текущих вещах — например, о здоровье брата — было куда спокойнее, нежели о том, как скоро их все-таки отсюда заберут. Утешало одно: чем больше дней они продержатся, тем больше вероятность, что поиски переместятся западней… или восточней… В общем, ближе от берега материка к их треклятому булыжнику. Так говорит обычный здравый смысл, господа. Обычный здравый смысл, ничего более.
Абель кротко — пугала эта его кротость сильнее, чем темные пятна на лице! — кивнул в ответ.
— Нормально. Спасибо. Все хорошо. Я… тут полежу, ладно? Все равно от меня помощи никакой…
И снова закрыл глаза. Пальцы его шевелились в кармане, как будто что-то перебирая. Адам почувствовал изнутри холодные иглы страха, покалывающие где-то в области желудка. Чтобы не поддаваться их настойчивым уколам, он встал, полез на вершину. Если нечего делать, делайте хоть что-нибудь — правило, древнее, как мир, а главное — всегда помогает. Живот подводило со страшной силой. Адам набрал в опустевшую бутылку воды из ямки наверху и посмотрел ее на просвет: вода была скверная, желто-зеленая, с плавающими в ней тинистыми нитями — и вот чума! — с какими-то мелкими плавучими тварями, мелькавшими вверх-вниз, как пузырьки в минералке. Личинки насекомых? Лучше не знать. Прокипятить-то все равно не удастся. Он отнес воды брату и пошел бродить по берегу, смотреть, не пошлет ли чего хорошего Господь. Например, моторку со спасателями.
Моторки Господь не послал. Зато Адам обрел кое-что другое, хотя и менее спасительное: ночной прилив принес и бросил на каменный мыс пару длинных листов ламинарии, «морской капусты». Эту темно-зеленую, похожую на хвостовые перья гигантской птицы водоросль они с самого младенчества ели вареной вместо обычной капусты под уверения мамы, что она очень полезная, потому что богата йодом. На зиму листы ламинарии сушили на веревке, как полотенца, а потом растирали в порошок и посыпали ей еду — исключительно ради полезности, потому что вкус у нее был мерзкий. Но для Адама сейчас это был настоящий пир. Он выхватил оба листа из воды и потащил их к «лагерю», по пути откусывая целые полоски. Так, волоча за собой два полутораметровых полотнища водоросли, с длинным ее куском, свесившимся из жующего рта, Адам и явился к брату, который встретил его той же кроткой жутковатой улыбкой. От крыльев носа до самого подбородка у него пролегли две четкие морщинки, в которые набилась серая пыль. Адам не знал, как он сам выглядит — но подозревал, что не лучше.
Ламинария, казалось, пошла у Абеля намного лучше, чем сырая крачка. Он сжевал почти целый лист, погрыз жесткий стебель. Адама, признаться, несколько тошнило от ламинарии, желудок приветствовал ее изумленным бурчанием. Однако он сумел удержать еду внутри, конечно же — про Адама еще в детстве говорили, что он может переварить автомобиль! Это после того, как он случайно проглотил свой любимый стеклянный шарик, а потом тщетно искал его в ночном горшке — но так и не нашел, и отец серьезно сказал, что шарик переварился и усвоился. Адам никогда не травился, его не тошнило — за исключением случаев крайнего перепоя. Абель всегда был другой… Ему запрещали пить не кипяченую воду из колодца, есть много соленой и вяленой рыбы — а если он, ослушавшись, все равно пил и ел запретную пищу, потом мучился болями и рвотой. Однажды Абелю сделалось так плохо, что к нему даже привезли с берега доктора, толстую добрую фельдшерицу из Медвежьего Лога, которая объяснила перепуганным родителям, что у парня острый гастрит. Адам, подслушивавший за дверью их общей с братом комнаты, по молодости лет принял это слово за глагол — и потом так и говорил Абелю, поддразнивая его своей непрошибаемостью: «Мне-то можно воблы сколько угодно слопать, меня-то гастрить не будет!»
Однако сейчас, вспомнив, как брата гастрило в золотом детстве, и наблюдая его заострившееся лицо, Адам готов был серьезно задуматься: а вдруг это не такая уж смешная болячка?
