Тайга слезам не верит - Буровский Андрей Михайлович (читать книги онлайн без сокращений TXT) 📗
Минут через пять оказалось, Павел вполне может вдохнуть воздух ртом… потом и обеими ноздрями… Уже не выворачивало желудок, в животе перестало болезненно сокращаться, успокаивались легкие, судорожно сжавшиеся, не пропускавшие в себя зловония.
— Слушай, как их не выселили еще, твоих гениев?
— А их и выселяли, ты как думаешь! Их выселяют, а они мантры поют.
— Мантры? Что такое мантры?
— Это песни такие, священные.
— От злых духов?
— Да! И от злых людей тоже. Их как выселять придут, они споют, и выселять уже больше и некому.
Дверь квартиры на четвертом этаже была даже чуть приоткрыта.
— Нас что, ждали?
— Нет, тут всегда открыто. «Зло не в силах повредить великому мудрецу», — прочитала наизусть Ирина, и лицо у нее стало отрешенным. Павел покосился чуть испуганно.
— Здрасьте… — сказал вежливо Паша, оказавшись в заваленном какими-то свертками и баулами, полутемном страшноватом коридоре. Но говорить было некому.
— Обычно они вон там… Нет-нет, не разувайся…
— Ну и грязища…
— Понимаешь, они живут в мире высших сущностей…
Под ногой что-то пакостно чвякнуло.
— И потому какают на пол?! Ира, ты же умница, ты что несешь!!!
— Вот сейчас все поймешь, все узнаешь…
В комнате тоже оказалось полутемно: окно завешано темно-синим покрывалом, в два слоя. Шкафы, а в них какие-то банки, книги, препараты, корни, блюда. Очень много ткани, свисающей со шкафов и с вешалок. Очень много непонятных предметов на полу, между которыми приходится лавировать. И очень, очень много пыли.
— Слушай, Ирка, почему так грязно?!
— Это не пыль… не просто пыль. Это информация.
— Что-о?!
— Ну, на пыли информация записывается. Принцип голографии, понимаешь?
Павел уже ничего не понимал, только смотрел с безумным видом. Сверток грязного белья на одной кровати вдруг явственно зашевелился.
— Вот он…
Зрелище никак не проявлявшего себя, даже не дышавшего свертка, вдруг ставшего человеком, само по себе удивительно… Но Павел уже ничему не удивлялся.
А человек все вставал — маленький, толстый и злой, с каким-то помятым лицом, в длинной темной бархатной хламиде, похожей больше всего на ночную рубашку, только крой ее больше подходил для торжественного богослужения. Вставал, вставал, щелкнул зажигалкой, зажег свечу. Не слишком-то религиозен был Павел, но неужто церковная свеча здесь уж так необходима?
А человек до конца встал с кровати, кряхтя втиснул обширный зад в кресло.
— Ну и зачем пожаловала, дочь во боддисатве Читтадхья? И кто этот юноша, чей лик напоминает мне мерзкую рожу одного моего хулителя и низводителя? Одного, так и не постигшего всей силы оскаленной морды Яньло?
— Читтанья-видал, я узнала удивительную новость. В одной пещере есть шар, который светится и исполняет желания… А что Павел сын Михалыча, так ведь он не виноват…
Голос Ирины замер на вопросительной нотке. Павла неприятно удивило, что изменился не только тон, Ирина стала употреблять торжественные выражения, и принялась как бы подвывать на концах фраз, чего не делала никогда.
— Во многих пещерах есть шары, исполняющие желания знающих… — старательно пытался говорящий сделать свой надтреснуто дребезжащий баритончик гулким и густым. — Что же в этом нового?
— Я точно знаю, что такой шар есть, и знаю, в какой пещере его надо искать.
— В любой пещере можно искать все что угодно, если твои флюиды идут в правильном направлении, и если ты не забыл мантры и мастурбации… то есть тьфу! медитации.
— А что, есть такие шары? Которые исполняют желания? — не выдержал, влез Павел.
— Я же рассказывала, что было в той пап… — Ира вовремя поймала себя за язык.
Читтанья-видал кинул на Павла весьма неприязненный взгляд.
— Узнаю… узнаю голос одного пошлого материалиста… Ходют тут, болтаются тут всякие… Ничего не смыслящие в медитациях.
— И в мастурбациях, — подсказал Павел.
— И в мастурбациях, — подтвердил Читтанья-видал без малейшего чувства юмора. — А такой шар я тебе покажу… Показать?
— Покажите.
— Тогда так… Мы с Иришей сейчас отвар сварим. Призовем Асмагошу, помолимся Тунзухе, и вперед. — Читтанья-видал выдвинул один ящичек шкафа, второй. Запахло остро и пронзительно, перебивая запах пыли. — А ты пока что погуляй, с полчасика. Мы тут сами управимся.
Нельзя сказать, что Павлу так уж хотелось оставлять Ирину тут одну, в компании странного дяденьки, но тут, как видно, свои нравы… И сама Ирка скорчила рожу, махнула ему в сторону двери:
— Ну ладно…
Павел снова оказался в полутемном, невероятно захламленном коридоре. С одной стороны — там вроде бы располагалась кухня, несло какой-то странной химией, слышались шипение, приглушенные голоса, какие-то мелодичные позвякивания.
Газовая плита в этой кухне стояла несколько странно — прямо посреди комнаты. Окно тоже было занавешано, но горел свет, и было видно — на полотне то ли выткан, то ли нарисован страхолюдный то ли череп, то ли голова разлагающегося трупа. Но притом живая, с горящими ненавистью багрово-синими глазами, с языком ящерицы, рвущимся изо рта-клюва.
Тут тоже стояли этажерки с непонятными предметами, банки с веществами, пробирки, колбы и кастрюли.
Один — длинный, невероятно тощий, с лицом морщинистым и темным, как печеное яблоко — сливал какие-то две жидкости. В банке ворчало, булькало, плюхало об стенки, словно состав был живой. Второй дядька, с неприятным лицом нездорово-белого цвета, весь в вулканических прыщах, отбирал что-то из банок и коробок, скидывал в большущую медную ступку с какими-то значками или иероглифами на боку.
— Подержи-ка…
Дядька сунул ступку Павлу, и он с уважением принял ее в руки — такую тяжелую, старинную… Так и почитал бы Паша старинную вещь и ее владельцев, этих двух колдунов, да вот неуемный семейный дух подвел все-таки Павла. Ну не мог он не осмотреть ступки внимательней! А как осмотрел, тут же нашел на донышке: прямоугольное углубление и надпись «Made in Hong Kong».
Дядька скинул в ступку еще несколько корешков, сильно изогнутых, бледных, словно бы тянущих к небу свои изломанные веточки. Павел начал мять тяжелым пестиком скрипучие корешки; в красноватом полусвете Павлу показалось, что корешки шевелятся, двигают отростками. Что за наважденье, право слово! Павел растирал корешки в серо-рыжую труху, смешивал их с ломким прахом красно-рыжих, черноватых, синих стеблей высушенных трав, с серовато-желтыми, тоже сушеными листиками. Пахло неприятно и остро, начала кружиться голова — то ли от запаха, то ли от нехватки кислорода. Дотерев, Павел проигнорировал недоуменное:
— Куда же ты?!
И сразу вышел в ванную. Хотелось умыться, холодной водой вымыть лицо. Что это?! В ванне спала какая-то страшная тетка невероятных размеров, и эта тетка начала подниматься из ванны, как только Павел открыл дверь.
Пашка вылетел, словно ошпаренный, и вернулся в кухню, чтоб умыться. Несколько минут он косился еще на дверь ванной, но никто не появлялся в коридоре.
Мужики в кухне трудились, не обращая на него внимания. Пахло еще резче, еще неприятнее. Павел вышел в главный коридор. Дикий грохот вдруг донесся из дальнего угла квартиры. Павел двинулся в ту строну уже из чистого любопытства, да и подумалось: «Может, все-таки надо помочь?».
В комнате было так же захламлено и грязно, как везде, но уж по крайности светло. Молодой человек стоял в углу на голове.
— Простите… Тут что-то упало… Был сильный шум…
— Я и упал, — неприязненно ответил молодой человек, так и стоя себе на голове. — Ну, что тебе еще?
Посрамленный Павел тут же вышел. Только много позже Ирина разъяснила ему экзистенциальную трагедию впечатлительного юноши. Оказалось, что на голове стоял Интеллект Станиславович Побитов, сын и наследник всех отваров, заклятий и мантр Станислава Прокоповича Побитова.
Дело в том, что всеми любимый Интеллюша обладал многими качествами российского интеллигента, в том числе и полным отсутствием мужских качеств — по крайней мере воли и характера. И был не в силах остановиться вовремя, выполняя волю любимого, по заслугам уважаемого папочки. Интеллюша был не в силах ограничить себя минимальным числом необходимых мастурбаций и все время перегибал палку. Да так перегибал, что когда Интеллюша становился на голову после четвертого-пятого семяизвержения, он вполне непроизвольно засыпал — прямо так, стоя на голове, после чего, естественно, в доме и раздавался невероятной силы грохот.
