Учительница с того света - Некрасова Мария Евгеньевна (читать полностью книгу без регистрации .TXT) 📗
– Иди сюда, здесь и расскажешь!
Я вошла на кухню. Надежда, веселая, мыла под краном руки, непрозрачные от муки, и даже напевала. Вообще не сказать было, что это бесплотный дух, она прямо похорошела за эту неделю.
– Рассказывай скорее, да перейдем к неофициальной части, – она кивнула на огромное блюдо с пирожками и заварник на столе.
И я стала рассказывать. Эти дни не прошли даром, мне было что рассказать. Я шпарила весь курс от начала до конца, останавливаясь, когда позволяли, и переходя к следующей теме. Я отвечала на все ее подковыристые вопросы, один раз чуть не попалась, но поправилась вовремя. Рассказывала и удивлялась: сколько ж всего я знаю-то! Пироги черствели на глазах, меня это только подстегивало. Я вспоминала все новые и новые детали, которых нет в школьном учебнике, а я сумела накопать в дополнительных.
Закончила я, наверное, часа через три и привычно вжала голову в плечи. Сейчас как скажет свое обычное: «Ты можешь лучше, позанимайся еще!» – я ж с ума сойду! Надежда это заметила. Она всегда замечает, когда я волнуюсь, и специально медлит с ответом, чтобы помотать нервы. Мне кажется, она ловит от этого кайф.
– Сдала! – Она звякнула крышкой заварника, наверное, вместо хлопка пробки от шампанского, звук получился не менее торжественный. Мне надлежало визжать и прыгать, что я и сделала.
– Тащи журнал и давай пить чай. А потом пойдешь в школу.
– А мама?
– Уже едет. К вечеру жди.
Я раскопала классный журнал на книжной полке, здорово удивилась: до чего он пыльный. Притащила, приплясывая, еще не веря толком, что наконец-то все получилось! И – да! Журнал не вывалился из рук. Я смотрела, как она выводит в журнале свое «зачет» ломаным стариковским почерком и подпись. Мне, наверное, впервые за последний месяц стало легко.
Потом мы пили чай и болтали, но мне не терпелось сбежать в школу подкинуть журнал, и Надежда это заметила.
– Иди! Чего тебе со мной время терять, у тебя дела!
И я знала, что она не лукавит и правда не обидится, если я уйду.
Подкинуть журнал в учительскую и убедить директрису, что так и было, после зачета казалось плевым делом. Я ни минуты не боялась, что меня застукают или там не поверят. Летела в школу только с одной мыслью: еще несколько минут – и все наконец-то кончится. Ну и еще останется летние экзамены сдать в сентябре, но это ерунда после того, что учинила мне Надежда.
В школе было по-летнему пусто. У охранника опять новый журнал с кроссвордами (надо же, умнеет!). В зале на втором этаже орет гитара (точно наши репетируют! Надо потом зайти!). Я влетела на третий этаж, постучала в учительскую, не думая, что я скажу, если там кто-то будет. Но никто не ответил. Толкнула дверь (не заперта), вошла – никого. Быстро положила журнал на полку к остальным и вышла. Осталось убедить Марлидовну, что так и было.
Кабинет директора у нас на отшибе в самом дальнем конце коридора. Я слушала собственные шаги, кажется, специально чеканила, как на параде, чтобы показать себе и миру: я ничего не боюсь, у меня все получится.
С лестницы выскочил Димка и бросился на меня, как будто сто лет не видел:
– Юлька! Здесь?! Где пропадала?! Чего не выходишь, мы тебя потеряли!
Надо же!
– Я думала, вы обиделись на меня тогда в парке...
– Когда? Нет, что ты, мы тебя потеряли! Ты так давно не выходишь...
– Занималась много... Слушай, мне к директрисе надо, а потом я зайду. Вы же в зале?
Димка кивнул, посмотрел на меня как-то странно:
– Ты не пропадешь опять? – Вот, наверное, так скучно человеку на каникулах, что даже моей компании так остро недостает.
– Не дождетесь! Все, пошла. – Я постучалась в директорскую дверь и вошла, не дожидаясь ответа.
Марлидовна стояла у открытого окна, заложив руки за спину. С улицы в кабинет летел тополиный пух, а мне казалось, он уже свое отлетал. Пол кабинета был устлан пушинками – необычно и как-то неофициально. Уже и кабинет директора не смотрится так строго, да и директор...
– Юля! Рада тебя видеть, садись! Рассказывай, как ты, что ты, мы тебя потеряли... – Да что ж меня все теряют-то! Стоило пропасть всего на неделю, как все начинают скучать. Этак я, пожалуй, зазнаюсь.
– Отдыхать ездила, к тетке в Питер, – пробубнила я, не рассказывать же про Надежду. Директриса как-то странно кивнула:
– Понимаю... Ой, а я думала, в санаторий, с мамой. – И молча уставилась, мол: «Чего тебе?» А Тоха говорил, она предлагала мне сама принять зачет... А вот я сижу, а она не предлагает. Хорошо, что я на нее не понадеялась.
– Марлидовна, у меня вопрос: я слышала... Мне сказали, что зачет-то Надежда Евгеньевна мне поставила! В смысле, в журнал. А мне самой не сказала, наверное, хотела, чтобы я выучила получше. Вы же знаете, она с меня много требовала. Помните, сколько я к ней ходила? – Я слышала, что мямлю, и это было нездорово. А Марлидовна смотрела очень странно: жалостливо и с любопытством. Я побоялась, что она мне не поверит, и от ужаса затараторила:
– Может быть, это ошибка, что меня не допустили до летних экзаменов? Может быть, вы перепроверите?
Марлидовна смотрела на меня все так же: странно-жалостливо. А потом с чего-то спросила:
– Юля, а где ты сейчас учишься?
– Как это где? Лето...
– Я понимаю, а в минувшем году ты где училась?
– В школе, общеобразовательной и здесь.
– Здесь ты уже не училась. Я думала, ты берешь частные уроки, потому и пропала... Бабушка записывала твои задания, мы тебя ждали и на пересдачу, и на зачет, на летний экзамен...
– Бабушка?! Погодите! – Похоже, на Марлидовну действует жара. – Как не училась, когда я половину минувшего года бегала на зачеты к Надежде Евгеньевне. И она мне поставила, я знаю! Посмотрите в журнал!
А Марлидовна смотрела на меня так, будто это на меня действует жара.
– Юля, скажи мне, что случилось? Я тебе звонила все прошлое лето и осень. Хотела сама принять этот зачет, да и экзамены ты бы сдала в лучшем виде, никто не сомневался. А твоя бабушка говорила, что тебя нет в Москве...
– Какая бабушка, в конце концов?!
Но Марлидовна не слышала:
– А теперь, год спустя, когда тебя давно отчислили, ты приходишь и говоришь, что зачет у тебя есть. Кстати, журнал тогда потеряли, так что, может, ты и права... Но где ты раньше была, Юля?! Я потому и подумала, что ты берешь частные уроки...
И вот тут мне стало дурно. Захотелось, как в кино, хлопнуться в обморок или наоборот: бегать по кабинету, орать и швыряться мелкими предметами.
– Год спустя?!
– Год. Да что с тобой, Юля?! Нет, если ты хочешь, я тебя восстановлю, досдашь летние экзамены – и пожалуйста. На год отстанешь, конечно, от своих, но... – Она тараторила, а я все еще пыталась осознать: какой год? Меня не было-то неделю! Или две? Или год?
Под ногами носился тополиный пух, когда мы с Надеждой уезжали из Питера, его уже не было. И это Димкино: «Ты где пропадала, мы тебя потеряли?» Новый журнал у охранника. Про журнал было думать уж совсем невыносимо. Значит, я убила год на эту свистопляску с зачетом, и за это время меня выгнали из школы. Убила, сама не заметила как... А мама?! Ее, получается, нет уже год?!
Я вылетела из кабинета прямо в хоровод мальчишек из группы: Тошка, Леха и Пашка с Димкой были уже здесь.
– Подслушивали? Моей мамы нет дома уже год...
– Да. Мы думали, ты знаешь. Тоха ее искал. Мы все искали. – Он замолчал, а я и спрашивать не стала: если бы нашли, сказали бы.
И тут я наконец-то вспомнила о Надежде: кто мне все это устроил. Я же ей доверяла, я думала, ей не все равно, а она...
– Мне нужно домой! – Я проскользнула между Димкой и Пашкой и рванула вниз по лестнице. Охранник со своим новым журналом только буркнул:
– Не бегать.
А я бежала. Бежала и думала, что если мамы нет дома уже год, что если мальчишки искали – не нашли, как бы не опоздать мне, припирая к стенке Надежду. Я ей верила... Я ничего ей не скажу. Ни про потерянный год, ни про что: пусть только маму вернет, если это еще возможно. Потом я думала, что это, наверное, глупо – ничего не говорить, она небось сама знает, что она мне устроила, и сейчас злорадно потирает руки. Господи, ей-то это зачем?! Ах да: дух обретет плоть и вытеснит того, кем был вызван. Она вон и в группе уже за меня петь пыталась... Так, а мать при чем? По логике, она должна была избавиться от меня, а не от нее. Наверное, она ей просто мешала. Попробуй при матери поселись у нас дома да потретируй меня за плохо выученный урок! Мать не позволит, это ее прерогатива. А я... Да от меня она уже избавилась! Я год просидела, зубря историю музыки, пока Надежда жила моей жизнью. Интересно, что она будет делать сейчас? И зачем она вообще поставила мне зачет и сама отправила в школу? Держала бы дальше дома над учебниками... Нет, что-то она задумала. Я уже говорила, что это было самое длинное и самое дурацкое лето в моей жизни?
