Источник - Ламли Брайан (книга регистрации .TXT) 📗
Он не мог сказать, откуда взялась его первичная идея. Возможно, из какой-нибудь старинной медицинской книги, возможно, из сознания кого-то из его давно умерших друзей, а может быть, даже это был проблеск ясновидения. Так или иначе, он помнил этот сон в деталях. Длинный зал с кирпичными стенами и тяжелыми деревянными столами, составленными в сплошной ряд. На последнем столе привязан распластанный на спине голодный человек; голова его крепко зажата между двумя досками, кожаный ремень, захлестывающий лоб, не дает откинуть голову назад; челюсти его насильственно раскрыты.
Он лежит там, тощий, как скелет, находится в сознании, грудь его тяжело вздымается, ноги и руки спутаны ремнями, а какие-то мужчины в длинных белых халатах и женщина с длинным кинжалом наблюдают за ним и, поджав губы, многозначительно кивают друг Другу. Потом эти мужчины (возможно, врачи?) остаются в стороне, а женщина с кинжалом кладет свое оружие на самый дальний от человека стол. Она выходит через изгибающийся аркой дверной проем, а потом возвращается с блюдом тухлой рыбы.
Картины эти были очень живыми: то, как она осторожно брала кусочек гнилой рыбы и водила им прямо перед лицом этого мужчины, как она мазала тухлятиной стол возле него, а потом мерно продвигалась вдоль столов, добросовестно рисуя полосу, идущую по всему ряду. В конце ряда столов стояла ширма, где она потом заняла свое место, усевшись с этим огромным ножом, и, совершенно спокойно прильнув к дырочке в ширме, ожидала дальнейшего развития событий. Он помнил, как ее глаза были прикованы к разинутому рту привязанного мужчины. Потом начиналась самая неприятная часть сна: когда из мужчины начинал вылезать солитер и его сегментированное ленточное тело дюйм за дюймом показывалось из дергающейся в конвульсиях глотки, покачиваясь, улавливая запах тухлой рыбы. Это существо было слепым, но по-своему сообразительным и обладавшим хорошим аппетитом; оно распластывалось на столе, водило головкой туда-сюда, постепенно продвигаясь вперед, и один за другим из задыхавшейся глотки человека появлялись снабженные крючками сегменты, вонзая крючки в плоть, стремясь выбраться наружу. Хотя человек этот умирал с голоду из-за жившего в нем червя, червь тоже голодал, потому что врачи не кормили человека пять или шесть дней!
Гарри слишком хорошо помнил этот сон.
Существо вначале растянулось во всю длину одного шестифутового стола, потом второго, третьего, и, казалось, шести столов будет недостаточно. Оно вытянулось уже на двадцать пять футов, когда наконец показался раздвоенный скорпионий хвост, который оставлял за собой след из слизи и крови. В этот момент один из врачей напрягся и потихоньку, по дюйму стал продвигаться вперед.
Мужчина на столе хрипел и давился; солитер тихо полз вперед, но стал продвигаться поживей, когда запах тухлой рыбы усилился. Женщина с кинжалом наготове поджидала его, губы ее приоткрылись, обнажив зубы в дикой ухмылке предвкушения...
Паразит добрался до тарелки и приподнял свою плоскую головку... Кинжал блеснул серебром в умелых руках женщины, рассек мягкую хитиновую оболочку и примитивные внутренности существа... Врач прихлопнул ладонью рот мужчины, не давая отчаянно извивавшимся останкам червя забраться обратно в него... На этом моменте Гарри непременно пробуждался с криком.
Сейчас он пришел в себя, услышав, что сидящая напротив него за столом в своем замке леди Карен задает ему какой-то вопрос. Он надеялся, что ему удалось прикрыть от нее ткань своего сознания и она не смогла прочитать живые воспоминания, которые запечатлелись у него в памяти.
— Простите, я задумался. Что вы сказали?
— Я сказала, — повторила она с улыбкой, — что вы являетесь моим гостем в течение трех ночей и вскоре настанет четвертая, но до сих пор не сообщили мне, зачем вы пришли — пришли по собственной воле — в мой замок.
"Ради своего сына”.
— Потому что в трудный момент вы оказались другом Обитателя, — солгал он, скрыв свой внутренний голос, — и потому что я очень любопытен и хотел осмотреть ваш замок. — “И кроме того, потому что, если я смогу исцелить тебя, я смогу исцелить его”.
Она пожала плечами.
— Но вы уже осмотрели мой замок, Гарри. Вы осмотрели его практически весь. Остались некоторые вещи, которые я не стала вам показывать, потому что вы нашли бы их... неприятными. Но все остальное вы уже видели. Так что же вас удерживает здесь? Вы не желаете есть мою еду и даже пить мою воду. Здесь, собственно, нет ничего для вас, за исключением, пожалуй, опасности.
— Вашего вампира? — приподнял он брови.
«Твоего солитера, который вцепился в твое сердце, в твои внутренности и в твой мозг?»
— Конечно... Хотя я больше не считаю его “своим вампиром”. Мы являемся единым целым. — Она рассмеялась, но невесело, а за ее сверкающими зубами мелькнул змеиный язык. Глаза ее были обычного темно-алого цвета. — Да, я долго боролась с ним, но в конце концов это оказалось бесполезным. Поворотным пунктом стала битва в саду Обитателя, когда я поняла, что он сдался и смирился с тем, что я такова, какая есть. Была битва, была сила, была кровь. Осторожно выжидавший и до сих пор наблюдавший, он проснулся и развернулся во всю мощь. Но я не должна так думать, поскольку теперь мы представляем собой единое существо. И я стала настоящей Вамфири.
— Вы меня предупреждаете? — спросил он. Она отвела взгляд в сторону, беспокойно встряхнула головой и вновь поглядела на него.
— Я просто говорю, что вам, пожалуй, было бы лучше уйти. Возможно, вы действительно отец Обитателя, но вы невинны, Гарри Киф. А здесь не место для невинности.
«Я — невинен?»
— Когда я уснул в своей комнате, — сказал он, — мне снилось, что я сижу у окна и смотрю, как перед закатом солнце золотит дальние пики гор. И вдруг я неожиданно проснулся” так как мне показалось, что вы стояли возле меня.
— Да, стояла, — вздохнула она. — Гарри, я хотела вас. “Меня? Или моей крови?"
— Каким образом?
— Любым. Это тело принадлежит женщине, и у него женские желания. Но я — Вамфири, и у меня желания вампиров.
— Вам не обязательно пить кровь.
— Это не так. Кровь — это жизнь.
— Тогда к этому времени вы должны были уже умереть или лишиться сил, потому что вы ничего не ели. Не ели ничего, пока я находился здесь.
Сам он ел в саду, путешествуя туда и обратно через бесконечность Мёбиуса, но все это скорее следовало назвать перекусыванием на ходу, чем едой, так как он не хотел терять ее из виду, не хотел упустить... чего-нибудь.
Когда она вновь заговорила, голос ее был холоден.
— Гарри, если вы настойчиво желаете остаться... я не могу нести за это ответственность.
Прежде чем он успел ответить, она встала и выскользнула из огромного зала, исчезнув с гордым видом. Раньше Гарри не следил за ней и не пытался шпионить, но должно было настать время и для этого, и он понял, что оно настало.
— Куда она идет? — спросил он давно мертвых хрящевидных существ, останки которых украшали замок.
Резная кость на перилах лестницы, ведущей с верхних уровней, ответила ему:
— Она спускается в свою кладовую, Гарри. Ее рука и сейчас лежит на мне.
— В кладовую?
— Туда, где, как и покойный Драмал Прокаженный, она хранит несколько полуживых трогов.
— Она сказала мне, что освободила всех своих трогов, отослала их по домам.
— Но не этих, — ответили перила, которые когда-то были тротом. — Этих держат для того, чтобы превращать во что-нибудь, а во время осады их едят.
Гарри спустился на три уровня ниже, увидел, как Карен плавно проплывает в темный проем дверной ниши, и последовал за ней. Она активизировала какого-то трога, достав его из кокона. Гарри оставался в тени, не выдавая себя мыслями. Он наблюдал за тем, как Карен раскладывала трога на столе. Существо это едва ворочалось, не вполне проснувшись. Оно покорно распласталось, с готовностью откинув свою безобразную доисторическую голову.
Она открывала рот... разевала пасть! Кровь обагряла ее десны, стекая с серповидных клыков, впивавшихся в судорожно пульсирующую гортань бедного существа. Нос ее сжался, расплющился, а глаза в сумеречном освещении светились, как рубины.
