Монстры - Джонс Стивен (список книг .txt) 📗
Воспоминания о мужчинах потускнели, стоило ему подумать о любимом существе.
Которая же из них, из этих покоившихся на уступе кож, была кожей Селки? Питерсон всплыл на поверхность, чтобы вдохнуть воздуха. Он понял, что пробыл под водой сутки или даже больше, потому что его начинала одолевать вялость. Мужские особи селки дышали чаще по сравнению с женскими, зато и плавали они глубже, но с какой целью это делалось — Питерсон еще не знал. Большую часть дня селки отдыхали в вертикальном положении, медленно кружа около скалы. Только в случае грозящей опасности они прерывали свой хоровод и устремлялись в укрытие. Питерсон плыл среди медленно вращавшихся селки, легонько расталкивая их локтями, он даже ткнулся в одну из них носом, чтобы разбудить, но не достиг цели.
Однажды утром обезумевшие мужские особи веером ринулись из глубины, спасаясь от опасности. Женские, выйдя из своего транса, бросились на другую сторону скалы. Море пульсировало от поднявшейся суеты. Питерсон, увлекаемый этим безумием, а также течением, неожиданно для себя обнаружил, что всплывает к поверхности, навстречу восходящему солнцу.
Появился кит-убийца. Его громадный силуэт целый час маячил у берега, потом отчалил восвояси. На море воцарилось спокойствие.
Питерсон полежал некоторое время на берегу, отдыхая на воздухе и борясь с искушением сбросить кожу и выпить вина, но мысль о боли останавливала. На берег вышла другая силки и стала молча наблюдать за ним. Женщина, скрывавшаяся под ее кожей, отличалась зрелыми округлыми формами. Было ясно, что она молода. Но вот это существо подало Питерсону знак, и он, соскользнув обратно в волны, последовал за ней. Они встретились в глубокой впадине.
— Кто ты такой? — спросила она. — Мне знакомо твое лицо, но ты не из Тех, Кто Ушел.
— Что случилось с Селкой?
Пока они кружили друг подле друга, он понял, что придуманное им для своей любовницы имя ничего не скажет этой селки, и постарался как можно отчетливее произнести морское имя любимого существа. Спустя некоторое время сознание его спутницы отреагировало на звуковую пульсацию.
— Она ушла в глубину. Большой Зуб.
— Но у вас есть частица ее кожи, разве не так?
— К коже нельзя прикасаться. В ней жизнь…
— Я знаю. Я хочу вернуть эту жизнь. Я хочу, чтобы она вышла на берег.
Селки казалась озадаченной.
— Не трогай кожу. Ты должен это знать. Она никогда не вернется, если ты тронешь кожу.
— В этой коже ее жизнь, — сказал Питерсон на языке селки. — Я знаю, что там ее жизнь. Она должна вернуться.
— Я не понимаю, — растерялась толстушка. — Ты знаешь, что она ушла в глубину…
— В Большой Зуб. Да. Я знаю.
Питерсону была ненавистна мысль о том, что Селку сожрал кит. Приятно было ощутить в своей душе человеческий отклик, почувствовать себя мужчиной под толстым слоем жира.
— Тогда не трогай кожу, — убеждала его молоденькая. — Ты знаешь, что случится.
— Только покажи мне кожу. А я сам решу, что делать. Пожалуйста.
— Кто ты? Я узнаю тебя. Но твое нутро мне незнакомо. Ты мужчина? А вроде бы похож на меня, женщину. Ты пугаешь меня.
— Я подруга, близкая подруга твоей погибшей соплеменницы. — Он снова четко выговорил морское имя Селки. — Тебе нечего меня бояться.
— Я покажу тебе кожу. Но если ты любишь свою подругу, не трогай ее.
Она увлекла Питерсона за собой вниз, к могильному уступу, показала тусклую сероватую ткань — это было все, что осталось от Селки, — и, словно сбегая с места преступления, взвилась по спирали вверх.
До Питерсона донеслись ее последние слова:
— Неужели ты женщина?
— Я Ушедшая, — ответил он, зная, что вводит свою спутницу в замешательство и все же чувствуя удовлетворение от истинности сказанного.
— Значит, привидение, — откликнулась юная селки, и ее пронзительное горестное пение еще долго звучало в глубине.
Питерсон приблизился к коже. Он обратил внимание на то, какая она чистенькая, какие ровные у нее края. Он ожидал увидеть рваные отметины, следы зубов, признаки смертельной борьбы. Однако эта кожа казалась аккуратно вырезанным куском, словно заготовленным кем-то впрок. Бережно зажав эту плоть в зубах, он высвободил ее из толстого узла стягивавших ее водорослей и перенес в кабину затонувшего бомбардировщика.
Воспоминания вновь нахлынули на него, извлеченные на свет из потайных уголков памяти живым присутствием его друзей в шкуре селки. Память воскресила их имена.
Джексон. Мюррей. Митчелл. Стивенс. Он хорошо помнил их. Он ясно видел этих мужчин, отчетливо слышал голос каждого из них, крик, и тишину, и мгновение смерти, и минуту молитвы. Митчелл молился. Во все время падения Митчелл твердил слова из Библии. Стивенс отчаянно матерился. Мюррей распевал какую-то странную песню. Джексон плакал и выкрикивал слова вечной любви к своей жене Мэри и детям. Они врезались в воду и пошли ко дну, до последнего цепляясь за жизнь в бесплодных попытках выбраться из ловушки, в то время как Питерсон с помощью парашюта благополучно опустился на остров. Он рыдал и вопил от ужаса всякий раз, когда его начинала преследовать мысль о том, какой ценой он спас свою шкуру. Даже после того, как от его друзей уже ничего не осталось.
На них заявило свои права море, затем — эта подводная скала, потом — этот уступ. Огромный, заклиненный в скале бомбардировщик обрел покой, а твари царства тьмы потянулись внутрь кабины, чтобы полакомиться нечаянной добычей. Кожу, тела, кости, сухожилия, генетические коды, энергию мысли, воспоминания этих мужчин — все впитали в себя алчные челюсти ненасытных обитателей этого прибрежного рифа.
Селки, поглотившие тела его друзей, объединились в сообщество. Время шло, они быстро размножались и продолжали жить здесь, привязанные к самолету и к острову силой человеческой жизни, которая пышным цветом разрасталась и давала побеги в их толстых мясистых телах.
В Селке Питерсон узнавал юмор Мюррея и влюбленного в свою семью человека, каким был Джексон. Она напоминала его даже своими человеческими взглядами на жизнь, словно была его сестрой. Питерсон всегда был близок с Джексоном, и ему оказалось очень легко сблизиться с этой женской особью селки, в которой было так много утраченного духа той дружбы.
Что же делать с этой кожей?
Лениво проплывая сквозь остов самолета, Питерсон понял, что так и не смог как следует разобраться в воспоминаниях Сиэлы, чтобы интуитивно понять процесс, в результате которого Селка могла возродиться из кожи. Если эта кожа была источником жизни, если кожа, веками хранившаяся на мелководье, могла вовремя регенерировать жизнь, которая когда-то в ней обитала, то Селка вернется.
Но как это сделать?
В воде возникло какое-то волнение. Железные кости самолета вздрогнули, затем сползли вниз. Извиваясь в холодной воде, Питерсон вгляделся в глубину, и рыбье чутье заставило его стрелой метнуться в сторону, когда в него ткнулась свирепая морда кита. Огромное тело скользнуло вниз, затем, выбив металлические перекладины самолета, опять взвилось вверх. Питерсон, до крови ободрав кожу, кое-как выбрался из остова. Увлекаемая течением бледно-розовая струйка поднималась сквозь мрак к серебрившейся вверху поверхности.
Кровь в воде… из глубины приходит шторм…
Питерсон с бешеной скоростью плыл вверх, зная, что где-то над ним были маленькие фигурки остальных селки, стройные даже теперь, когда они рванули в безопасные укрытия. Поднимаясь с глубины и борясь с течением, он ощутил вокруг себя бурление, которое усиливалось с каждой секундой от быстрого приближения чего-то чудовищно громадного. Питерсон крутанулся вокруг своей оси и, пронзительно вскрикнув, отвел взгляд от пасти убийцы. Кит ошеломительным рывком выхватил мужчину со спасительной траектории и сжал его своими челюстями. Встряхнув и покрепче сдавив его зубами, он снова погрузился вниз, в сумрак морской пучины.
И все же кожу Питерсона кит не прокусил, несмотря на то что царапина продолжала сочиться кровью.
