Н. - Кинг Стивен (читать книгу онлайн бесплатно без txt) 📗
Я оставил машину на парковке у кладбища, как когда-то Н. Стоял жаркий летний полдень. Слышались редкие и отдаленные птичьи голоса. Сто семнадцатое шоссе было пустынным, лишь одинокий лесовоз пролетел мимо на бешеной скорости, взъерошив волосы у меня на голове волной раскаленного воздуха и обдав густым дымом выхлопа. Я остался на дороге один-одинешенек. Вспомнилось детство, походы к «Убей-мосту» с маленькой удочкой на плече; я вышагивал с ней, как с карабином. Не боялся же я тогда? Приказал себе и теперь не бояться. Приказать — одно, а не бояться — совсем другое. Думаю, что у меня были все основания бояться. Копаться в чужом диагнозе, выискивая первопричину невроза — не очень-то приятное занятие.
Я стоял перед цепью с одним вопросом в голове — действительно ли мне это надо? Действительно ли я хочу вторгнуться на чужую территорию? Пройти под запрещающий знак? Забраться в чужую навязчивую фантазию, которая, кстати, может, и убила моего пациента? Хочу ли я держать все это в голове, чтоб самому стать одержимым? В лесу выбор не казался таким уж однозначным, как утром, когда я натягивал джинсы и рыжие горные ботинки. Утром все казалось так просто: пойду посмотрю, насколько реальность похожа на то, что выдумал Н., или просто откажусь от мысли написать статью (или книгу). А что такое «реальность»? Кто я такой, чтобы утверждать: мир, данный в ощущениях доктору Б., реальнее мира, данного в ощущениях бухгалтеру Н.?
Ответ, впрочем, казался очевидным: доктор Б. не совершал самоубийства; он не считает, не трогает, не переставляет все вокруг себя без разбора; доктор Б. уверен, что числа — не важно, четные или нечетные — всего лишь числа. К тому же доктор Б. не считает, что весь мир лежит на его плечах. А вот бухгалтер Н. так считал. Из вышесказанного следует, что восприятие окружающей действительности доктором Б. значительно более реалистично, чем таковое же у бухгалтера Н.
Но стоило мне забраться сюда и почувствовать мощь и спокойствие этого места даже стоя на перекрестке, не пересекая границы, обозначенной цепью, как до меня дошло: а выбор-то на самом деле проще. Либо я отправляюсь по заброшенной дороге к полю Аккермана, либо разворачиваюсь и топаю по асфальту к машине. Уезжаю отсюда. Забываю о книге (которую мог бы написать), о статье (которую бы уж точно написал), забываю об Н. и продолжаю спокойно жить.
Вот только. Только…
Если я уеду (я пока говорю если), это будет значить, что на каком-то уровне, где-то глубоко в подсознании, где древние суеверия ходят рука об руку с животными страстями, я разделяю убеждение Н. в том, что поле Аккермана хранит тонкую ткань между мирами, защищенную кольцом волшебных камней, и что если я туда пойду, то вновь запущу в действие некий жуткий процесс, включусь в ужасную битву, которую Н. смог остановить (для себя) только самоубийством, да и то лишь временно.
Это означало бы, что я покорно принял (той же самой частью подсознательного, где все мы — словно муравьи, бездумно возводящие свой подземный город) на себя роль следующего хранителя врат. Что я избран. А таким мыслям стоит лишь проникнуть в голову…
— Жизнь моя превратится в кошмар, — произнес я вслух. — Я никогда больше не смогу смотреть на мир по-старому.
Простая, казалось бы, задача стала вдруг неразрешимой. Иногда нас незаметно заносит в края, где выбор перестает казаться простым, а последствия принятия ошибочного решения грозят катастрофой. Возникает угроза жизни — или психическому здоровью.
А может, и не было никакой свободы выбора? Может, свобода — лишь видимость?
Отбросив эти мысли в сторону, я протиснулся за один из столбиков, на которых висела цепь. И пациенты, и коллеги (последние, надеюсь, в шутку) называли меня колдуном. Никакого желания поддерживать такую репутацию у меня нет. Вот смотрю на себя в зеркало, пока бреюсь, и думаю: перед тобой человек, которым в ответственнейший момент жизни руководил не собственный разум, а бред умершего пациента.
Поперек дороги не лежало никаких деревьев, я лишь заметил несколько берез и сосен в канаве у дороги. Может, то был валежник этого года, может, прошлого или позапрошлого — я ведь не лесник, как я могу разбираться в таких вопросах? Деревья упали, и их оттащили в сторону.
Я добрался до холма; ближе к вершине лес расступался, открывая обширное пространство, заполненное знойным летним небом. Я словно побрел по сознанию Н. На полпути к вершине остановился. Не затем, чтобы перевести дыхание, а чтобы спросить себя еще раз — в последний раз! — действительно ли я хочу идти дальше. Постоял и пошел вперед. Лучше бы я повернул назад…
Поле было на месте. Вид, открывшийся на запад, завораживал, как Н. и описывал; у меня аж дыхание перехватило. Даже при том, что ярко-желтое солнце пригревало высоко в небе, а не сидело красным шаром не горизонте. И камни стояли на месте, метрах в сорока вниз по склону. Согласен, можно нафантазировать, что они расположены по некой окружности; однако в них нет ничего похожего на круг Стоунхенджа. Я пересчитал камни. Как Н. и говорил, их было восемь. Правда, еще он говорил — семь…
Хотя трава внутри группы камней и выглядела слегка пожухлой и желтоватой по сравнению с высокой, по пояс зеленью на остальном поле, назвать ее мертвой было нельзя. Я заметил, что подножие холма теряется и переходит в бесконечный смешанный лес, где уживаются и дуб, и ель, и береза.
Подойдя ближе, обратил внимание на небольшие скопления кустов сумаха. Их я бы тоже не назвал засохшими, хотя листья действительно были не зелеными с красноватыми прожилками, а черными и какими-то бесформенными. Как-то не так выглядели контуры кустов; на них стало трудно смотреть. Глаз ждет упорядоченных форм, а эти… оскорбляли глаз. Не знаю, как лучше объяснить.
Метрах в десяти от места, где я стоял, в кустах что-то белело. Подойдя ближе, заметил конверт и понял: это Н. оставил мне. Если не в день самоубийства, то незадолго до. Душа ухнула в пятки. Нахлынуло ясное осознание того, что, решив прийти сюда (грешил ли я на самом деле?), я совершил ошибку. И еще, что я был запрограммирован на эту ошибку изначально — ведь меня долгие годы учили верить не инстинктам, а разуму.
Чушь. Я ведь понимаю, что это бредовые мысли.
Конечно (и в этом весь смысл!), Н. тоже все это знал, однако продолжал обманывать себя.
Наверняка даже в тот момент, когда пересчитывал полотенца, готовясь к…
Пересчитывал, чтобы убедиться: их — четное количество.
Вот черт. Сознание иногда выкидывает такие номера… У теней появляются лица.
Конверт лежал в прозрачном полиэтиленовом пакете, чтобы не намок. Прямо на конверте виднелись ясные и четкие буквы: «ДОКТОРУ ДЖОНУ БОНСАНУ».
Я достал конверт из пакета, затем взглянул на камни на склоне. Все так же восемь. Естественно! Правда, не было слышно ни птиц, ни насекомых. День затаил дыхание. Тени застыли неподвижно. Теперь я знаю, что имел в виду Н., говоря о путешествии во времени.
В конверте что-то лежало. Оно скользило взад-вперед. Мои пальцы поняли, что это такое. Я разорвал конверт, и он упал мне на ладонь. Ключ.
И записка. Всего два слова. Извините, док. Его подпись, конечно. Только имя. Всего три слова. Нехорошее число. Если верить самому Н.
Положив ключ в карман, стоял и смотрел на кусты. Нет, что-то они совсем не похожи на кусты сумаха — черные листья, ветви перекручены, они так похожи на руны, или буквы…
Но не КТХУН же!
…понятно, пора уходить. Хватит с меня. С кустами что-то произошло, что-то их искорежило. Некий катаклизм в природе привел к отравлению почвы, ну так мне-то какое дело? Кусты — это вообще ерунда, главную роль здесь играют камни. Их восемь. Ты провел эксперимент и обнаружил, что мир таков, каким ты и хотел его увидеть, каким ты его знал и каким он всегда был. На поле слишком тихо? Оно тебя угнетает? А чего ты хотел после всех россказней Н. об этом месте? Они, да еще мысли о его самоубийстве давят на твой разум. А теперь вернись в нормальную жизнь; плевать на тишину, на ощущение (оно лишь в твоем воображении; висит, словно грозовая туча) того, что в тишине что-то затаилось. Возвращайся в нормальную жизнь, доктор Б.
