Незнакомцы - Кунц Дин Рей (онлайн книги бесплатно полные .TXT) 📗
— Ради бога, заткнитесь! — совершенно явственно воскликнуло привидение. — Вы напрасно думаете, что можете здесь спокойно плести интриги.
Все помещения шенкфилдского армейского испытательного полигона, находящегося на расстоянии восемнадцати миль к юго-западу от мотеля «Спокойствие», все его лаборатории, офисы, штабные кабинеты, кафетерий, спортивный зал и комнаты отдыха были спрятаны глубоко под землю: там легче было поддерживать нормальную температуру и влажность в суровых условиях негостеприимной невадской пустыни с ее невыносимой летней жарой и суровой зимней стужей, чем в обычных наземных строениях. Но еще более важны соображения безопасности при частых испытаниях химического и бактериологического оружия, цель которых — изучить влияние солнечного света, ветра и других природных факторов на структуру и эффективность смертоносных веществ. Если бы комплекс был построен на поверхности земли, малейшее внезапное изменение направления ветра поставило бы под угрозу здоровье и жизнь персонала полигона, превратив людей в подопытных морских свинок.
Отсутствие окон и постоянный гул вентиляторов ни на минуту не позволяли обслуживающему персоналу подземного городка забыть о том, что они находятся в толще земли.
«Боже, как я ненавижу эту преисподнюю!» — подумал полковник Леланд Фалькирк, сидя в одиночестве за металлическим столом в своем временном офисе в ожидании телефонного звонка.
Бесконечное жужжание и шипение системы воздухоснабжения вызывало у полковника головную боль. Вот уже который день он жевал аспирин, как конфеты. Сейчас он вновь достал из пузырька две пилюли, налил в стакан ледяной воды из стоящего на столе металлического сифона, но, вместо того чтобы проглотить и запить водой таблетки, принялся их медленно разжевывать.
От горечи во рту его едва не стошнило.
Но рука полковника не потянулась к стакану с водой.
Он также и не выплюнул аспирин.
Он терпел.
Одинокое несчастное детство и последовавшая за ним еще более убогая юность научили Леланда Фалькирка тому, что жизнь тяжела и несправедлива и только дураки верят в надежду и спасение души, выживают лишь терпеливые и упорные. С ранних лет он принуждал себя стойко переносить боль, страдания и лишения, решив, что таким образом закалит свое тело и волю. Он умышленно проверял свою неуязвимость, прыгая с парашютом в джунгли без всяких припасов, компаса и спичек, без оружия, с единственной целью выбраться живым. Таким образом он проводил почти каждый свой отпуск и находил такое времяпрепровождение очень полезным, потому что возвращался к месту службы еще более закаленным и уверенным в себе.
Сейчас он грыз аспирин, сперва перемалывая его зубами в порошок, а потом слюной превращал в едкую кашицу.
— Звони же, черт бы тебя побрал! — рявкнул он на телефонный аппарат на столе. Полковник ждал сообщения, которое позволило бы ему выбраться из этой норы на белый свет.
В ОРВЭС — Организации реагирования на внутренние экстремальные ситуации — он чувствовал себя боевым офицером более, чем в любом другом подразделении армии США. Полковник не выносил штабной работы и старался поменьше бывать в офисе даже на основной своей базе в Колорадо, так что эти крохотные, лишенные окон каморки в Шенкфилде навевали на него смертельную тоску.
Если бы не особый характер его теперешней миссии, он организовал бы командный пункт в хранилище на Скале Громов: там, во всяком случае, помещения были попросторнее, с высокими потолками, не то что эти напоминающие склеп кельи.
Но в сложившейся ситуации он вынужден был держать своих парней подальше от Скалы Громов, на что были две причины. Во-первых, он не хотел вообще привлекать внимание к хранилищу, поскольку оно было секретным. Живущие вокруг Скалы Громов скотоводы наверняка задумались бы, заметив направляющуюся в закрытую зону роту ОРВЭС в полной экипировке, а это было нежелательно. Позапрошлым летом он сумел ввести общественность в заблуждение, использовав Шенкфилд как приманку для пронырливых журналистов, и теперь, на пороге нового кризиса, он намеревался повторить тот же маневр. Вторая причина того, что полковник предпочел обосноваться на полигоне в Шенкфилде, была гораздо серьезнее: дело было в том, что Леланд Фалькирк сомневался в надежности персонала хранилища. Он не верил никому из работавших там людей, не чувствовал себя там спокойно, потому что не исключал, что их всех могли... подменить.
Аспириновая кашица уже так долго была у него во рту, что он перестал ощущать ее горький вкус. Его больше не подташнивало и ему не нужно было бороться с рвотными позывами, поэтому теперь он мог выпить воду, что и сделал, осушив стакан в четыре глотка.
Ему вдруг пришло в голову, что он уже давно переступил грань между творческим использованием боли и наслаждением от нее. Еще задаваясь этим вопросом, он уже знал на него ответ: да, в определенной степени он стал мазохистом, и произошло это не вчера. Конечно, он был дисциплинированным мазохистом, он не позволял боли овладеть собой, но сам контролировал ее, однако при всем при том он все-таки был мазохистом. Вначале он обрекал себя на боль, чтобы закалить себя, но постепенно стал получать от этого удовольствие. Этот самоанализ так увлек его, что он очень удивился, обнаружив, что стакан пуст.
Ему вдруг представилось, как лет эдак через десять он заколачивает себе по утрам под ногти бамбуковые побеги, чтобы немного встряхнуться и дать сердцу толчок. Эта абсурдная картинка была столь же мрачной, сколь и забавной, и полковник расхохотался.
Еще год назад Леланд не стал бы подвергать себя столь критическому самоанализу, как не стал бы и смеяться. Но в последнее время он начал замечать в своем характере новые и порой весьма приятные качества, что одновременно и радовало, и настораживало его, хотя и не удивляло: после всего увиденного и пережитого позапрошлым летом, всего того, что происходило в настоящий момент на Скале Громов, он уже не мог оставаться прежним полковником Фалькирком и не пересмотреть свой взгляд на жизнь и некоторые привычки.
Наконец зазвонил телефон. Полковник схватил трубку, надеясь, что это звонят из Чикаго. Но звонил Хендерсон из Монтерея, штат Калифорния: доложить, что операция в доме семьи Салко пока проходит гладко.
Позапрошлым летом Джеральд Салко с супругой и двумя дочерьми снял в мотеле «Спокойствие» два номера, но ему не повезло: он оказался там в неудачное время. И вот теперь у всех Салко отмечалось резкое ослабление блокады памяти.
Число объектов, чье состояние претерпевало быстрые изменения, постоянно росло, что беспокоило специалистов по промыванию мозгов из ЦРУ, обещавших в позапрошлом июле, что осечки не будет: гарантией служил их богатый опыт аналогичных операций за рубежом. Но, как показало время, пережитое потрясение было слишком глубоко, чтобы люди его напрочь забыли: вытесненные воспоминания безжалостно разрушали «Блокаду Азраила». Однако специалисты по контролю памяти не сдавались, утверждая, что повторная трехдневная процедура обеспечит безусловное молчание всех объектов.
ФБР и ЦРУ незаконно подвергли семью Салко еще одной промывке мозгов, о чем и докладывал в данный момент полковнику по телефону агент ФБР Кори Хендерсон, пытаясь заверить его, что все идет хорошо. Однако Леланд не верил ему, убежденный, что этот путь изначально был обречен на провал, по той простой причине, что секрет, который они столь усердно пытаются скрыть, относится к тайнам, сохранить которые невозможно.
Кроме того, в этой акции было задействовано слишком много подразделений — ФБР, ЦРУ, ОРВЭС и ряд других, так что выходило чересчур много вождей и мало индейцев.
Но Леланд был хорошим солдатом. Неся ответственность за военную часть операции, он намеревался выполнить свою задачу до конца, даже если она и обречена на неудачу.
— Когда вы возьметесь за остальных свидетелей в мотеле? — спросил Хендерсон, называя словом «свидетели» всех тех, кто подвергся промыванию мозгов. Леланд находил это слово весьма удачным, поскольку, помимо своего очевидного значения, оно имело некий мистическо-религиозный оттенок: увиденному «свидетелями» из мотеля наверняка позавидовали бы сектанты-пятидесятники, мечтающие увидеть лик Божий, — настолько парализующим, удивительным, обескураживающим и устрашающим было это зрелище.
