Дьявольское кольцо - Буровский Андрей Михайлович (бесплатные книги полный формат .txt) 📗
Сергеич курил почти беспрерывно, шепотом ругался черными словами и прикидывал, как бы перебросить в XV век взвод коммандос со спецподготовкой, навести там настоящий порядок. Михалыч поглотил почти ведро овощного рагу и пытался корректировать кровожадные затеи Бушкина.
Володя и Вася помогали то тому, то другому. В целом, молодежи идея карательной экспедиции не была чужда, хотя и смущали мысли о том, что потомки язычников неизбежно сами станут христианами — так сказать, в исторической перспективе. По здравом размышлении оказывалось, что собственные предки были не лучше… не обсуждая даже, что все участники событий в Польце тоже какие ни есть — а предки.
Математиков сон тоже не брал. Там горели какие-то высокие костры причудливой формы, грозили попалить палатки, раздавался то визгливый смех, песни непристойно пьяными голосами, то шли какие-то шумные беседы в кругу своих, свои бурные выяснения, что же случилось и что надо делать дальше.
Впрочем, математикам хватало своей компании, и никого, кроме друг друга, им и на дух было не нужно.
И уже за полночь, у почти погасшего костра, придвинувшись к пышущим жаром угольям, сдвинув головы, искатели кольца принимали какое-то решение.
А парой часов раньше, в стороне, на залитой росой траве, Миша и Маша принимали свое решение… для реализации которого и забрались в палатку пораньше и сравнительно тихо уснули. Володя беспокоился о них и даже пытался давать таблетки «от головы». Он всерьез опасался, что дети могут заболеть от сцен, которым были свидетелями. Не видал он фильмов ужасов, которые с таким упоением смотрели спецдетки спецродителей на спецдачках и в спецквартирках!
Дети думали проснуться сами, будильник ставили для очистки совести. Но не будь будильника — проспали бы. Немного полежали, проверяя, не подняли ли кого. Но было совершенно тихо, разве что в палатке Михалыча с Сергеичем слышался приглушенный смех, тихий разговор. А весь лагерь, вообще-то, мирно спал.
Стояла почти полная луна, все таяло в летучем серебре: берег реки, лес, гигантский «бублик» древнего Польца, палатки лагеря. Мир был серебряным и черным, потому что там, где не падал лунный свет, лежали тени — разные оттенки серого и черного, то блестящие, а то совсем густые. И еще мир был мокрым, потому что выпала роса, и кеды детей моментально и сильно промокли.
У входа в башенку, по идее, должен был спать сторож… То есть не спать, конечно, должен был сидеть и караулить. Миша ожидал, что сторож будет, но что он пристроится спать. Но сторожа вообще не было. Поставленный сторожить совершенно не считал, что в его карауле есть хоть какая-то необходимость.
Сторожить вход и выход из лагеря, следить, чтобы сюда не проникли никакие посторонние элементы, смысл еще был. А вот во внутреннем контроле смысла не было, потому что ученые ничего и никогда не нарушали, куда не велено не лазили и ничего не пытались стащить. И караулить тот же главный корпус не имело никакого смысла. Ну вообще никакого. Дежурный дождался, когда все лягут, и залег спать сам, ловко привалившись в палатку к девушкам-лаборанткам.
И дети вошли в павильон, удивляясь, что никто не охраняет. Для Миши не было проблемы зажечь свет, включить питание машины.
Он знал и то, что машине надо дать несколько минут, — пусть она нагреется, поработает на холостом ходу. Сколько именно дать, он не знал, и определил наугад: ну пусть будет 10 минут… Двигатель мягко запел. Миша усадил в контейнер Машу, залез сам, набрал нужную дату на пульте. И только выждав время, потянув на себя тумблер, услышал за спиной какой-то крик. И было только серое, противное мельтешение, наплыв чего-то неопределенною… пока внезапно не исчезла пелена и не открылся древний город. Нельзя сказать, что Миша с Машей так уж сразу все и рассмотрели. Несколько минут им пришлось привыкать к темноте, потому что луна здесь была на ущербе.
Стали видны дома — бревенчатые стены, солома крыш, длинные черные тени. Забелело в полутьме полотно улицы. Миша помнил, что надо вывернуть штырь — главный тумблер, приводящий контейнер в движение. И все, и можно выходить. Под ногами захрустел песок и камешки. Справа шли заборы и дома, слева — широкая улица. Как будто впереди становилось просторнее… вроде бы площадь.
— Стой, кто идет!
Крик упал внезапно, словно выстрел. Для детей эффект был такой, как будто что-то взорвалось.
Из угольной тени справа отделился словно бы особый, автономный сгусток черноты, и это сопровождалось, как ни странно, каким-то громыханием и лязгом. Советскому ребенку не надо обьяснять, что такое охрана. И трудно найти дитя, не имеющее опыта убегания от дворников, сторожей, а то и милиционеров.
Чем хороша была ночная улица — по ней, ровной и твердой, легко было бежать. И, конечно же, сытые, здоровые дети бежали налегке быстрее, чем средних лет человек в полном вооружении. Дети пролетели мимо контейнера машины времени, бежали мимо темных домов, все дальше от площади с домом батюшки Ульяна, свернули в первый же попавшийся проулок. Лязг бегущего стихал позади. Дети даже и не очень запыхались. Казалось бы, время было сообразить, куда сворачивать, чтобы снова выйти к площади.
Миша уже прикидывал, куда сворачивать, уже взял за руку сестру, когда где-то впереди, совсем не там, откуда убежали, тоже послышался лязг, какой-то механический шорох. В нескольких десятках метров впереди, похоже, за изгибом кривой улички, вспыхнул, замерцал огонек — там разжигали факел.
В проулок, скорее! Пусть те, кто спереди и сзади, сходятся на пустой улице!
Дети пробежали совсем немного, когда ухо приняло другие звуки. И звуки, надо сказать, уже совсем нехорошие — частый, быстрый топот по земле и словно бы повизгивание… или более серьезный звук? Например, подавленное, перешедшее в повизгивание рычание? Миша увидел не так уж много — мчащиеся со страшной быстротой темные, чернее ночи, приземистые силуэты, нехорошее зеленое сверкание. И скорее инстинктивно, по наитию повалил Машу, упал рядом с ней, успел крикнуть что-то в духе: «Не шевелись!» Топот накатился, он был тут. Какие-то крупные звери бегали взад и вперед, возбужденно подвывали, подлаивали… хотя почему-то негромко. Фонтанчики песка из-под лап прилетали по головам.
Потом звери уселись вблизи, слышалось только дыхание могучих организмов после бега. Миша боялся поднять голову и не знал даже, двое зверей или трое? Тогда, вдоль улицы как будто бы, бежало двое…
Нарастали звуки трения, постукивания металла о металл, звуки шагов, совсем другого, не звериного дыхания. Вроде бы отсветы огня заплясали на песке, перед самым Мишиным лицом. Миша рискнул поднять голову. Прямо перед ним, шагах в трех, сидела собака невероятных размеров. Мохнатая четырехугольная голова показалась Мише с перепугу длиной чуть ли не с метр. Глаза излучали мерцающий, зеленый огонь, язык на тридцать сантиметров выпал изо рта. Собачища подалась вперед, высунула с хлюпаньем язык… Судя по всему, собака внимательно наблюдала за руками Миши… И Миша охотно втянул бы их под туловище… если бы был уверен, что ему это позволят сделать… вдруг как раз подбирать под себя руки было категорически нельзя?
Миша скосил глаза на светящийся циферблат. Было 32 минуты третьего. В три минуты третьего Миша потянул рычаг и положил для себя, что прогреваться мотор будет десять минут. Выходя из контейнера, Миша тоже взглянул на часы, по устоявшейся привычке, и было тогда 18 минут третьего. В прошлом дети находились в общей сложности 14 минут.
А совсем рядом разлетался песок под тяжелыми двуногими шагами, бил в глаза свет, шипели факелы, скрипел, лязгал металл, и тяжело дышали люди.
Было какое-то неуловимое мгновение между тем, когда подошедшие остановились и когда Миша почувствовал острие между лопаток. Не удар, не попытку причинить боль. Просто под лопатку ему приставили лезвие… а уже потом два человека взяли его за руки и подняли. Третий, стоя сзади, быстро обыскал его, но все, найденное в карманах, тут же засунул обратно. Миша понял — искали оружие. И все это время Миша ощущал между лопаток невероятно острое, плотно приставленное лезвие.
