Исход. Том 1 - Кинг Стивен (бесплатные полные книги TXT) 📗
В последние три дня Ллойд начал смутно понимать символическую, талисманную сущность и силу ключа. Ключ был наградой за игру по правилам. При нарушении правил тебя могли закрыть на замок. К тому же с ключом приходят определенные прерогативы. Так, можно забрать у человека десять, двадцать или даже сорок лет жизни. А можно нанять и такого типа, как, например, Громила, чтобы избить до полусмерти. Можно даже отнять жизнь на электрическом стуле.
Но обладание ключом не дает им права уйти и оставить человека запертым, умирающим от голода. Это не дает им права заставлять его питаться дохлыми крысами и пытаться грызть сухую солому из матраца. Это не дает им права оставлять человека в конуре, где он будет вынужден съесть заключенного из соседней камеры, чтобы остаться в живых (если, конечно, можно будет дотянуться до него, вот так — ду-у-да, ду-у-да).
Есть определенные вещи, которые нельзя делать с людьми. Обладание ключом дает многое, но не больше. Его бросили умирать здесь ужасной смертью, хотя ведь могли и выпустить на волю. Он не был убийцей-маньяком, пускающим в расход первого встречного, что бы там ни писали о нем в газетах. Маленькие пакости — единственное, на что был способен Ллойд до встречи с Лентяем.
Поэтому он ненавидел, и ненависть требовала от него выжить… или хотя бы попытаться сделать это. Поначалу ему казалось, что ненависть и страстное желание выжить были бесполезными вещами, потому что все те, у кого был ключ, умерли от гриппа. Все они находились вне досягаемости его мести. Но по мере усиления голода Ллойд понял, что грипп не убил их. Он мог убить потерпевших, таких как он, он мог убить всяких там Громил, но не дерьмовых охранников, потому что у этого дерьма был ключ. Грипп не должен был убить начальника или всю охрану — надзиратель, сказавший, что все служащие больны, должно быть, был отъявленным лжецом. Не должны были умереть и офицеры, окружные шерифы или агенты ФБР. Грипп не затронул тех, кто обладал ключом. Он не посмел. Но Ллойд доберется до них. Если он проживет достаточно долго, чтобы выбраться отсюда, он обязательно достанет их.
Ножка снова зацепилась за штанину Траска.
— Давай, — прошептал Ллойд. — Давай, двигайся сюда… девушки поют веселые песни… весь ду-у-да-день.
Тело Траска медленно скользило по полу его камеры. Ни один рыбак не подсекал рыбу осторожнее, чем Ллойд подсекал Траска. Один раз штанина Траска разорвалась, и Ллойду пришлось зацепиться за другое место. Но, конечно, нога Траска оказалась достаточно близко, чтобы Ллойд мог протянуть руку сквозь решетку и подтянуть тело ближе к себе… если бы он захотел.
— Никаких претензий, — прошептал он Траску, прикоснулся к его ноге и погладил ее, — Никаких личных претензий, я не собираюсь есть тебя, приятель. Пока обстоятельства не вынудят меня сделать это.
Он даже не осознавал, что у него потекла слюна.
И вдруг в пыльном пепельно-сером сумраке Ллойд услышал нечто: поначалу звук был настолько далеким и таким странным — скрежетание железа по железу, — что ему показалось, будто это только сон. Сон и бодрствование стали для него теперь очень похожими: он почти бессознательно пересекал границу этих состояний.
Но когда раздался голос, Ллойд выпрямился на своей койке, глаза его, казавшиеся особенно огромными на обострившемся от голода лице, широко распахнулись. Голос звучал Бог весть как далеко, он доносился откуда-то из административного крыла, затем с лестничного пролета, затем в коридоре, соединяющем комнаты для свиданий с центральным блоком камер, где и находился Ллойд. И наконец достиг его ушей:
— Ку-у-у-у-ку-у-у-у! Есть кто-нибудь?
И странно, но первой мыслью Ллойда было: «Не отвечай. Может быть, он уйдет».
— Есть кто живой? Считаю: раз, два… Ладно, я здесь сам по себе и собираюсь отряхнуть пыль Финикса со своих ног…
Наконец паралич прошел Ллойд катапультировался с койки, схватил ножку от кровати в руки и стал колотить ею по решетке.
— Нет! — крикнул он — Нет! Не уходи! Пожалуйста, не уходи!
Голос, теперь уже ближе, теперь доносящийся с лестничного пролета между административным крылом и этим этажом:
— Мы съедим тебя, мы так тебя любим… и о, кто-то так… голоден. — Затем последовал ленивый смешок.
Ллойд, выронив ножку, схватился обеими руками за решетку. Теперь он уже слышал шаги, доносящиеся из коридора, ведущего к его блоку. У Ллойда чуть не хлынули слезы облегчения… после всего пережитого он был спасен… но в сердце его не было радости, только страх, все возрастающий ужас, заставивший Ллойда пожалеть, что он не промолчал. Промолчал? Боже мой! Что могло быть хуже голодной смерти?
Голод заставил его вспомнить о Траске. Тело Траска лежало на спине в пыльных, пепельных сумерках, одна нога его была просунута в камеру Ллойда, в области икроножной мышцы была заметна довольно значительная недостача. В мясистой части икры. Там же виднелись следы зубов. Ллойд знал, чьи зубы оставили эти следы, но сами воспоминания о завтраке, состоящем из филе Траска, были весьма смутными. Но все равно непреодолимое чувство отвращения, вины и ужаса захлестнуло его. Ллойд метнулся к решетке и толкнул ногу Траска обратно в его камеру. Затем, оглянувшись через плечо, чтобы убедиться, что обладатель голоса еще не появился, он потянулся через решетку, вжимаясь в нее всем телом, и потянул штанину Траска вниз, скрывая содеянное.
Конечно, спешить было некуда, потому что решетчатые двери, отделяющие камеры от административного крыла, были закрыты, а так как электричество не работало, то и кнопка автоматического открытия дверей не действовала. Его спаситель должен был вернуться назад и найти ключ. Он должен был…
Ллойд замычал, когда электрический мотор, заставляющий двери открываться, с визгом ожил. Тишина тюремных камер магически подчеркивала знакомый звук открывающихся дверей. Затем раздались спокойные, уверенные шаги по коридору между камерами.
Приведя Траска в порядок, Ллойд снова вернулся к Двери своей камеры; но теперь, сам не желая того, он отступил на два шага назад. Он посмотрел на пол коридора, и первое, что он увидел, была пара пыльных ковбойских ботинок с загнутыми носами и скошенными каблуками, и Ллойд сразу подумал, что и у Лентяя были точно такие же. Ботинки остановились перед его камерой.
Взгляд Ллойда медленно поднимался, охватывая вытертые джинсы, спускающиеся на ботинки, кожаный ремень с медной пряжкой (различные астрологические знаки внутри двух концентрических кругов), джинсовая куртка с рисунком на каждом нагрудном кармане — желтое улыбающееся лицо на одном и свинья в фуражке полицейского на другом, а под ней надпись: «КАК ТВОЯ СВИНИНКА?». Когда взгляд Ллойда добрался до темного румяного лица Ренделла Флегга, тот вскрикнул: «Ху!» Единственный звук, эхом отозвавшийся в вымерших тюремных камерах и вернувшийся обратно. Ллойд отпрыгнул, споткнулся о собственную ногу, упал и расплакался.
— Все хорошо, — успокоил его Флегг. — Эй, приятель, все в порядке. Все просто отлично.
Ллойд всхлипнул:
— Можешь выпустить меня отсюда? Пожалуйста, выпусти меня. Я не хочу повторить участь моего кролика, я не хочу закончить, как он, это просто нечестно, если бы не Лентяй, я по-прежнему осмеливался бы только на мелкие проступки, пожалуйста, выпустите меня отсюда, мистер, я сделаю все, что захотите.
— Ах ты бедняга. Выглядишь, как реклама летнего отпуска, проведенного в Дахау.
Несмотря на сочувствие, звучащее в голосе Флегга, Ллойд не мог заставить себя поднять глаза выше колен этого посетителя. Если он снова взглянет ему в лицо, то это убьет его. Это было лицо дьявола.
— Пожалуйста, — пробормотал Ллойд. — Выпустите меня, пожалуйста. Я умираю от голода.
— И сколько же времени ты торчишь здесь, приятель?
— Не знаю, — ответил Ллойд, вытирая глаза тощими пальцами. — Очень долго.
— И как тебе удалось выжить?
— Я знал, что меня ожидает, — объяснил Ллойд ногам, обтянутым голубыми джинсами — Я припрятывал пищу, которую нам приносили. Вот так.
