ИЛИ – ИЛИ - Рэнд Айн (книги полные версии бесплатно без регистрации txt) 📗
Увидев проходящего мимо стрелочника, он спросил, показав на нее:
– Кто это?
– Дэгни Таггарт, – ответил тот.
Реардэн почувствовал, как от этих слов сжалось его горло. Он ощутил внутри движение какого-то потока, на секунду у него даже перехватило дыхание; затем этот поток спустился вниз сквозь все тело, неся с собой усталую тяжесть, отнимающую все чувства, кроме одного. Он полностью осознавал место, имя женщины и все, что этим подразумевалось, но все это словно образовало вокруг него кольцо. Реардэн чувствовал давление вокруг себя и понимал значение своего ощущения – для него единственной реальностью стало желание обладать этой женщиной, сейчас, здесь, на платформе, при солнечном свете, обладать ею перед тем, как будет произнесено между ними первое слово. Обладание должно послужить их первым шагом друг к другу, потому что этим было бы сказано все, потому что они давно заслужили это.
Она медленно повернула голову в его сторону. Ее глаза встретились с его глазами и остановились. Реардэн не сомневался, что она поняла смысл его взгляда и что этот взгляд заставил ее повернуться, хотя она не полностью осознала, что он означал. Она отвела глаза, и Реардэн увидел, как она что-то говорит человеку, стоявшему около платформы и что-то записывавшему в блокнот.
Он остро ощутил возвращение в реальный мир и давящий груз вины. В течение нескольких секунд он испытывал ненависть к себе – чувство, которое никто не может испытать в полной мере и остаться после этого в живых. Это чувство переживалось особенно остро потому, что какая-то часть его существа не хотела принимать на себя вину. От этого он считал себя тем более виноватым. Его вина не нашла словесного выражения, он лишь чувствовал ее: это его низменная натура, его порочность, постыдное желание, над которым он не властен, настигшее его в момент, когда он увидел красоту. Оно захлестнуло его с такой силой, о которой он и не догадывался; единственным выходом было скрыть свою страсть, ненавидеть себя, но не расставаться с ней, покуда он и эта женщина живы.
Реардэн не знал, как долго простоял там и какой ураган пронесся за это время в его душе. Остался лишь приказ самому себе: она никогда не должна узнать об этом.
Он дождался, чтобы она сошла с платформы. Человек с блокнотом исчез; тогда Реардэн подошел и спокойно представился:
– Мисс Таггарт? Я – Генри Реардэн.
– О! – Последовала пауза, потом он услышал сдержанное: – Добрый день, мистер Реардэн.
Он знал, хотя и не хотел признаться себе в этом, что ее заминка была отголоском его чувств: она была рада, что человек, чье лицо ей понравилось, достоин восхищения.
Реардэн заговорил о деле – более сурово и категорично, чем при общении с мужчинами.
Сейчас, глядя на дарственный сертификат, лежащий на столе, и вспоминая о стоящей на платформе девушке, Реардэн почувствовал, как эти два мгновения слились в одно и ослепительно вспыхнули. В этом пламени сгорели все сомнения, пережитые им в промежутке; и перед мысленным взором Реардэна вспыхнул ответ на все вопросы.
Виноват? Виноват даже больше, чем мне казалось тогда, виноват в том, что казнил себя за то, что было во мне самым прекрасным. Я проклял единство своего разума и своего тела, считал преступлением то, что мое тело откликнулось на систему ценностей, порожденную моим разумом. Я усомнился в том, что это – основа основ жизни, что это потребность плоти, как и устремление души, я считал свое тело безжизненной грудой мышц, а не средством постижения высочайшего наслаждения, объединяющего мою плоть с разумом. Этот дар, который я презирал, как постыдный, отвращал меня от проституток, но породил во мне желание в ответ на величие женщины. Желание, которое я считал непристойным, возникло не при виде ее тела, а от осознания, что великолепное тело излучает дух; я жаждал не ее тела, а ее личности. Я стремился овладеть не девушкой в сером, а женщиной, которая управляет железной дорогой.
Но я проклинал способность моего тела выражать мои чувства, я ненавидел себя, считая для нее оскорбительным самое чистое, что мог ей дать, так же как сейчас проклинают мой дар превращать работу своего разума в металл, так же как меня проклинают за умение преобразовывать материю в соответствии с моими потребностями. Я принял их законы и поверил, что духовные качества человека должны оставаться бессильным желанием, не выраженным в действиях, не ставшим реальностью, что жизнь тела должна быть жалкой, бессмысленной, унизительной; я признал, что человек, стремящийся к удовольствию, должен быть заклеймен как низшее животное.
Я нарушил их правила, но попал в расставленные ими сети – сети кодекса, созданного для того, чтобы его нарушали. Я не гордился своим неповиновением, считал его грехом, я проклял не их – себя; возненавидел не их систему правил, а саму жизнь; я скрывал свое счастье как постыдную тайну. Я должен был переживать свое счастье открыто, это наше право; должен был сделать ее своей женой – а разве не она моя настоящая жена? Но я обозвал свое счастье грехом и заставил ее пережить его как позор. Сейчас они хотят опорочить ее, но я опередил их. Я сам сделал это возможным.
Я сделал это во имя жалости к самой презренной женщине, которую знаю. Это тоже входит в свод их правил, и я принял это. Я полагал, что один человек в долгу перед другим, ничего не получая в ответ. Я считал своим долгом любить женщину, которая мне ничего не дала, предала все, ради чего я жил, требовала счастья для себя за счет моего счастья. Я считал, что любовь – это дар, полученный однажды и навсегда, не требующий, чтобы за него боролись. Точно так же, как они считают, что богатство вечно и его можно отнять и удержать без особых усилий. Я считал, что любовь – это дар, а не вознаграждение, которое нужно заслужить; они тоже думают, что вправе требовать незаслуженного богатства. Они уверены, что их потребность дает им право на мою энергию. Но ведь и я считал, что в несчастье Лилиан заключается ее право на мою жизнь. Из жалости к ней я десять лет истязал себя. Я поставил жалость выше своей совести, и это мой грех. Я совершил преступление, сказав ей: «По моим понятиям, сохранение нашего брака стало жестоким обманом. Но у меня не такие принципы, как у тебя. Я не понимаю их и никогда не понимал, но приму».
