Том 2. 1960-1962 - Стругацкие Аркадий и Борис (библиотека книг txt) 📗
Вибрация усиливалась, и спадала, и снова усиливалась. Юра представил себе «Тахмасиб», километровое сооружение из титановых сплавов, похожее на гигантский бокал. Сейчас вдоль всего тела корабля, от грузового трюма до кромки отражателя, волной проходят судороги вибрации. То усиливаются, то спадают… Тут не надо быть сверхчутким, чтобы разобраться, что к чему. Если бы так завибрировал, скажем, окситановый датчик, все было бы ясно — надо отрегулировать компрессор или хотя бы сменить гаситель… Юра отчетливо ощутил, как корабль заваливается набок — это стало заметно по давлению на ступню. «Тахмасиб» разворачивался сначала плавно, а потом начались рывки. От каждого рывка тряслась голова и все, что в голове.. Что же это, думал Юра, упираясь изо всех сил в косяки. Что же у них там, а?..
И тут в страшной глухой тишине раздались шаги. Неторопливые, уверенные, незнакомые шаги, а может быть, Юра просто не узнавал их. Он смотрел вдоль коридора, а шаги все приближались, и вот из–за поворота появился Жилин в рабочем комбинезоне, с плоским ящиком тестера на груди. Лицо у него было серьезное и как будто недовольное, на глаза падал светлый чуб. Жилин подошел вплотную и, похлопав Юру по коленке, сказал негромко:
— Ну–ка…
Он хотел войти в вакуум–отсек. Юра открыл и закрыл рот, но ногу не убрал. Это был Жилин, милый, славный, долгожданный Жилин, но Юра ногу не убрал, а вместо этого спросил:
— Что там у вас?
Он хотел произнести это небрежно, но на последнем слоге глотнул, и впечатление было испорчено.
— Да что у нас может быть…— неохотно сказал Жилин.— Пропусти–ка меня,— сказал он.— Мне там нужно взять кое–что…
В голове у Юры была каша, и в этой каше из собственных Юриных принципов и понятий в целости оставалась одна только инструкция.
— Подождите, Ваня,— пробормотал он и нажал кнопку вызова.
Капитан не отвечал.
— Юрка,— сказал Жилин,— да что с тобой, братец? Пропусти же меня, я оставил в скафандре…
— Не могу,— сказал Юра и облизнул губы.— Как я могу?.. Вот сейчас капитан отзовется…
Жилин внимательно смотрел на него.
— А если не отзовется?
— Почему же не отзовется? — Юра уставился на Жилина круглыми глазами и вдруг схватил его за рукав.— Что случилось?
— Да ничего не случилось.— Жилин вдруг заулыбался.— Так не пропустишь?
Юра отчаянно замотал головой.
— Ведь нельзя же, Ваня… Ты же должен понять! — Он дажеперешел на «ты» от избытка чувств, ему очень хотелось расплакаться и в то же время было отчего–то хорошо и спокойно, и он знал, что ни за что не пропустит Жилина.— Ведь ты сам был стажером.
— Да–а…— неопределенно протянул Жилин, разглядывая его.— Соблюдаем букву и дух инструкции?
— Не знаю…— пробормотал Юра. Ему было стыдно и вместе с тем он знал, что ногу он не отпустит. «Если тебе действительно надо войти, то не стой так,— мысленно взывал он к Жилину.— Бей меня в челюсть и бери, что тебе тут нужно…»
— Капитан Быков слушает,— раздалось из радиофона.
Юра все еще не в силах был собраться с мыслями.
— Алексей Петрович,— сказал Жилин в радиофон,— я хочу пройти в вакуум–отсек, а стажер меня не пускает.
— Зачем тебе понадобился вакуум–отсек? — осведомился Быков.
— Я оставил там «сириус» в прошлый раз… В скафандре забыл.
— Так,— сказал Быков.— Стажер Бородин, пропустите бортинженера Жилина.
Быков выключился. Юра с огромным облегчением убрал ногу. Он только сейчас заметил, что корабль больше не вибрирует. Жилин ласково посмотрел на него и похлопал по плечу.
— Ваня, вы только не сердитесь…— пробормотал Юра.
— Наоборот! — сказал Жилин.— На тебя исключительно интересно было смотреть.
— У меня такая каша в голове…
— Вот–вот…— Жилин остановился перед своим скафандром.— На этот случай и сочиняются инструкции. Хорошее дело, правда?
— Не знаю. Я теперь что–то перестал понимать, что к чему. Что хоть случилось?
Жилин снова потускнел.
— Что у нас могло случиться? — сказал он сквозь зубы.— Искусственное питание. Таблетки вместо котлетки. Учебная тревога, стажер Бородин, только и всего. Рутинная, не реже одного–двух раз в течение рейса. В целях проверки знания инструкций. Великая вещь — инструкция! — Он вытащил из скафандра белый цилиндрик толщиной в палец и со злостью грохнул шторой.— Бежать мне пора отсюда, Юра. Бежать со всех ног, пока не надоело.
Юра глубоко вздохнул и посмотрел в коридор. Красные огни больше не горели. Пол больше не вибрировал. Юра увидел, как из каюты вышел Юрковский, посмотрел на Юру, величественно кивнул и неспешно скрылся за поворотом.
Жилин проворчал:
— Рыба ищет, где глубже, а человек — где хуже. Понял, Юрка? Здесь все хорошо. Тревоги учебные, аварии понарошку. А вот кое–где — похуже. Гораздо хуже. Туда и надо идти, а не ждать, пока тебя поведут… Ты меня слушаешь, стажер? По инструкции ты меня должен слушать.
— Подождите, Ваня,— сказал Юра, сморщившись.— Я еще, кажется, не очухался…
8. ЭЙНОМИЯ.
СМЕРТЬ–ПЛАНЕТЧИКИ
— Стажер Бородин,— сказал Быков, складывая газету,— пора спать, стажер.
Юра встал, закрыл книжку и, немного поколебавшись, сунул ее в шкаф. Не буду сегодня читать, подумал он. Надо наконец выспаться.
— Спокойной ночи,— сказал он.
— Спокойной ночи,— ответил Быков и развернул очередную газету.
Юрковский, не отрываясь от бумаг, небрежно сделал ручкой. Когда Юра вышел, Юрковский спросил:
— Как ты думаешь, Алексей, что он еще любит?
— Кто?
— Наш кадет. Я знаю, что он любит и умеет вакуумно варить. Я видел на Марсе. А вот что он еще любит?
— Девушек,— сказал Быков.
— Не девушек, а девушку. У него есть фотография девушки.
— Я не знал.
— Можно было догадаться. В двадцать лет, отправляясь в дальний поход, все берут с собой фотографии и потом не знают, что с ними делать. В книгах говорится, что на эти фотографии нужно смотреть украдкой и чтобы при этом глаза были полны слез или уж, во всяком случае, затуманивались. Только на это никогда не хватает времени. Или еще чего–нибудь, более важного. Но вернемся к нашему стажеру.
Быков отложил газету, снял очки и посмотрел на Юрковского.
— Ты уже кончил дела на сегодня? — спросил он.
— Нет,— сказал Юрковский с раздражением.— Не кончил и не желаю о них говорить. От этой идиотской канцелярщины у меня распухла голова. Я желаю рассеяться. Можешь ты ответить на мой вопрос?
— На этот вопрос лучше всего тебе ответит Иван,— сказал Быков.— Он с ним все время возится.
— Но поскольку Ивана здесь нет, я спрашиваю тебя. Кажется, совершенно ясно.
— Не волнуйся так, Володя, печенка заболит. Наш стажер еще просто мальчик. Умелые руки, а любить он ничего особенно не любит, потому что ничего не знает. Алексея Толстого он любит. И Уэллса. А Голсуорси ему скучен, и «Дорога дорог» ему скучна. Еще он очень любит Жилина и не любит одного бармена в Мирза–Чарле. Мальчишка он еще. Почка.
— В его возрасте,— сказал Юрковский,— я очень любил сочинять стихи. Я мечтал стать писателем. А потом я где–то прочитал, что писатели чем–то похожи на покойников: они любят, когда о них либо говорят хорошо, либо ничего не говорят… И я подался в космос.
— Стихи ты писал и в космосе,— заметил Быков.
— М–да–а,— сказал Юрковский, задумчиво улыбаясь.— А теперь вот не пишу. Прошла молодость. Да. К чему это я все?
— Не знаю,— сказал Быков.— По–моему, ты просто отлыниваешь от работы.
— Нет–нет, позволь… Да! Меня интересует внутренний мир нашего стажера.
— Стажер есть стажер,— сказал Быков.
— Стажер стажеру рознь,— возразил Юрковский.— Ты тоже стажер, и я стажер. Мы все стажеры на службе у будущего. Старые стажеры и молодые стажеры. Мы стажируемся всю жизнь, каждый по–своему. А когда мы умираем, потомки оценивают нашу работу и выдают диплом на вечное существование.
— Или не выдают,— задумчиво сказал Быков, глядя в потолок.— Как правило, к сожалению, не выдают.