СССР - Идиатуллин Шамиль (книги полностью txt) 📗
Нина тут же доложила, что два вызова были от Федина с Шагаловым, но несрочные, еще звонили из института, из школы, но массированнее всех – почти каждый по разу – отметился дружный коллектив НТЦ, ожидавший нас на запоздалый сабантуй.
– Что значит нас? – туповато уточнил я.
– Я тоже уточнила, Галиакбар Амирович. Геннадий Ильич сказал, что не помнит точно, но то ли вы кого-то, то ли вас кто-то должен был привезти – и маринованное мясо еще, сказал.
– Маринованное мясо кого-то? – переспросил я, сообразив наконец, чего ради так мимически упражнялся в кабинете. Томилось потому что в чердачке припоминание, кого и с чем везти необходимо.
Нина остроумному вопросу вежливо улыбнулась и поинтересовалась, вахтовать ли дальше, поскольку Егоршев и Баранов уже разошлись и назвали дежурство излишним, Кузнецова и не будет, а ведь пятница.
– Не муслимам одним праздновать, идите, конечно, – рассеянно сказал я и спохватился: – А давайте в НТЦ, а, Нин? Ваш праздник тоже ведь, все права имеете, а. Мясо опять же, а?
Нина заулыбалась и мило, но твердо отказалась со ссылкой на заковыристые творческие планы, к моему облегчению, ибо представил я – запоздало – подробности ее доставки на сабантуй через Кузнецова. Надо, короче, бежать, пока еще чего не сболтнул.
И я сбежал, но прямо к Кузнецову не поехал, а сделал кружок по Северной и Прибрежной, на берегу хотел даже выйти для дополнительного успокоения, но это был бы совсем Штирлиц, 12-я серия, поэтому я ограничился интенсивным дыханием – и твердо направился к кузнецовскому дому.
Половецкие пляски оказались не то чтобы полезными, но своевременными. Поспел как раз вовремя. Кузнецов к приоткрытой двери не вышел, а проорал из глубин входить и паковать еду, пока он отмоется.
Я послушно вошел, отправился на кухню и завис над провиантом. Смотрелся он угрожающе – в собранном виде оленьи ноги выглядели покомпактней, а в итоге настрогалась кастрюля литров на двадцать, где Кузнецов или там Дашка ее взяли только. А ведь были еще здоровенный пакет хлеба, овощи и полмешка яблок. Щедр барин.
– Заяц яблоки раздает, раздает! – подтверждающе завопил Кузнецов, отмывшись наконец, и принялся нарастающим голосом рассуждать на тему сочетаемости южносибирских фруктов с западносибирским мясом, но тут добрался до кухни и обнаружил более актуальные темы для рассуждений.
– Ну ты даешь, блин! Я думал, все собрано, а ты здрасьте, как вещий Олег, щиты прибивать на ворота. Время не ждет, суббота наступает – чего делать будем? Алик, ау!
– Засем ругаесся, насяльника? – спросил я, накидывая опробованную улыбку.
– Ну люди же ждут, я ж сказал – собирай пока.
– А, извини, не услышал просто, – соврал я. – А что собирать-то – вроде все готово.
– Прям, все. Кастрюлю надо упаковать – перевернется ведь, зараза, там последний участок не сделали, я ж три раза говорил, а если на трамвайке, пешком упаришься, хлеб вон, овощи-фрукты нормально сложить...
– Надо – складывай, ты же знаешь как, а я дурак тут, тягловой силой как-нибудь, выносить буду.
– Самостоятельные все, копец, умные, ох, вы доизвлекаетесь, пока сгниет, заплеснеет картофель на корню,– отметил Кузнецов и принялся впихивать кастрюлю в синюю сумку. Сумка была явно мельче кастрюли, поэтому в других условиях я Кузнецову, пожалуй что, и посочувствовал бы, но сейчас любой загон был в моих интересах.
– Начальству все за всех делать приходится, да? – спросил я соболезнующе.
Кузнецов что-то коротко буркнул.
– А подчиненные все козлы, да? Пользуются хорошим отношением, а сами палец о палец не ударят, и не колышет их. Стоят руки в брюки, пока ты корячишься, да? – продолжил я, для убедительности сунув руки в карманы.
Кузнецов, неудобно обернувшись, внимательно осмотрел меня, хмыкнул и вернулся к упаковочному процессу.
– Так бы бросил все к чертовой матери – и пусть сами, уроды, выкручиваются, как хотят, и гори шапка Мономаха адским фиолетовым огнем, да?
– Да, – сказал Кузнецов, почти не отвлекаясь, кастрюля заклинила его руки в сумке, да еще перекосилась, украдкой тюкая в пол каплями майонеза. Сергей аккуратно, чтобы не выдернуть посуду на волю, выпрастывал кисти – тут бы ему и помочь, но не до того ж было.
– А бросить нельзя – все ведь на тебя завязано, пропадут балбесы, да?
– Алик, – сказал Кузнецов, мягонько, враскачку, вытягивая руки из брезентовых пут, – ты пьяный?.. Или вернуться решил?..
– Да какая разница, чего я решил, – сказал я весело. – Ты ведь человек, принимающий решения, а негров просим помолчать.
Кузнецов, матернувшись, водрузил кастрюлю вместе с сумкой на столик, легко водрузил, только вена на лбу проклюнулась, метнул в меня выразительный взгляд из-под вены, понял, что помощи не дождется, как-то умудрился придавить локтями углы сумки, торчащие ослиными ушами, и спросил, проворачивая прижатые к стальным бокам ладони:
– Ты меня на слабо хочешь взять, что ли?
– Типа того.
– А повод?
– А без повода. Интересно стало, каких глубин достигает моральное падение человека, который, тэ-скэть, административно возносится.
– Слава им не нужна и величие, – заявил Кузнецов, тряхнув освобожденными руками. – Что подписывать?
– Все бы вам подписывать, барин. Чего ты подписать опять хочешь?
– Ну, любую бумагу. Что там надо – отрекаюсь от престола, удаляюсь в отставку, завещаю печать и право финансовой подписи предъявителю сего?
– О как. Я устал, я ухожу. В натуре прямо?
– Обещал ведь – по первому требованию. А тебя, смотрю, не по-детски расперло, аж трясешься.
– Сам ты трясешься, – сказал я. – Ладно, проехали.
– Вот уж на хренки. Мне таких предъяв больше не нужно. Как ты там говорил: если не по-человечески, то что от Союза останется? От руки сойдет?
– Во завелся. Проехали, говорю.
– Тот, другой, он все стерпит и примет. Я как-то не готов.
Я вздохнул со вздрогом и предложил:
– Сергей, остынь. Нам на мероприятие ехать, людей поздравлять, а ты по потолку бегать собрался.
– Не я первый начал, – напомнил Кузнецов и мстительно добавил: – Вот твоим возвращением и поздравим. Алик – лучший подарок. Тебя же все любят, ты добрый и ласковый, а я злой мудилко.
– Тыр-тыр-тыр.
– Где писать, говорю?
– Да вон на полу напиши. Или в духовке.
– А, точно, – сказал Кузнецов.
Я испугался, что он действительно полезет в духовку, Но нет: в карман полез за «союзником», косо посмотрел на меня, пробурчал что-то, вытащил руку и извлек «союзник» все-таки из-за духовки, буркнул команду включения, бросил проекцию на стол, быстро связался с базой данных и в темпе – так, что я и вякнуть не успел бы, кабы было такое желание, – надиктовал приказ о своей отставке и возложении обязанностей на Камалова с немедленной постановкой кадрового вопроса перед советом Союза.
Сказал личный номер, дождался идентификации голоса, потом дополнительно поднес сканер «союзника» к руке и лицу и обернулся ко мне:
– Доволен?
– Орел, – подтвердил я, небрежно оперевшись о стеночку. – Тогда уж в рассылку сразу пусти.
По внутренним правилам Союза, утвержденным полтора месяца назад, до поступления в общую рассылку документ считался рабочим вариантом, поддающимся редактированию, дополнению и отзыву. Бумажка и бумажка – хоть утрись ею, хоть самолетик сделай. А передача документа в общую рассылку автоматически присваивала ему порядковый номер, копировала во все базы и обязательные папки и придавала окончательную юридическую силу. Полтора месяца назад я был не у дел и мог этого не знать. Вот только систему эту я и придумал, и фазы ребятам лично нарисовал. И результаты всех тестирований лично просматривал – потому что не гнать же меня, в самом деле.
Может, Кузнецов все эти тонкости и не пытался учитывать – просто не верил, что я такой нудный.
А верить надо. Хоть во что-то.
– Часто нас заменяют другими, чтобы мы не мешали вранью, – пробормотал он.
Четко сказал:
