Душница. Время выбирать - Аренев Владимир (лучшие книги без регистрации txt) 📗
Даргин понял вдруг, что пялится на Пандору Эммануиловну, не осмеливаясь верить в услышанное.
– Но как же?..
– Ах, милый мой, – улыбнулась графиня, – это только кажется, что память у всех одинаковая! И я веду речь вовсе не о Божьем даре запоминания – но о способности вспоминать. Вот, к примеру, современные учёные полагают, что именно этим человек отличается от зверей.
– Но ведь звери способны обучаться, не попадать дважды в одни и те же ловушки. Известны случаи, и премного…
– Известны. Однако что позволяет нам утверждать, будто звериная память устроена так же, как наша? А если они не вспоминают? Если все эти «случаи» запечатлеваются в виде новых инстинктов? Да, пёс, чудом спасшийся от живодёров, в другой раз, едва их завидев, бежит прочь. Но понимает ли он, почему это делает? Ведь звери не обладают самосознанием – лишь набором биологических механизмов и способностью эти самые механизмы в течение всей своей жизни умножать. На основе опыта, разумеется. А память человека сложней – и значит, должна быть разнообразнее в своих проявлениях. Мы усовершенствовали дарованные нам природою возможности. Мы формируем (или в нас формируются) воспоминания, которые мы способны анализировать и трактовать, как нам то угодно. Способны и видоизменять, пожалуй. В то же время мы давно уже начали формировать некую общую память, память, которая лежит вне опыта каждого отдельного индивидуума. И при этом подытоживает главное в каждом из нас.
– Подразумеваете душницы? Тамошние «жизнеописания»?
– Именно, – кивнула графиня. Пламя свечей отразилось в её взгляде. Даргину сделалось не по себе. – Именно! Мы постепенно создаём человечество, единый организм следующего порядка, и формируем для него особый вид памяти. Которым оно будет руководствоваться, может быть, сперва слепо, подобно псу, который не подвергает анализу всплывающие из его звериной памяти приказы. Мы сделаем шаг назад, чтобы взять разбег и воспарить. Перейти в иное качество бытия, стать ближе к всеведущему и всемогущему Богу. Породить сознание, которое будет вечным, ибо тленные тела станут сменять друг друга, но общий разум человечества окажется в безопасности от сиюминутности вещного бытия. Но для этого нам нужно сделать первый шаг. Привести в согласие механизмы нашей памяти. Или смириться с тем, что новое бытие доступно не всем.
– С трудом представляю себе то, о чём вы говорите. В вашем описании будущее человечество походит скорее на пчелиный рой. Но, даже если и так, – с помощью чего вы намереваетесь привести механизмы нашей памяти к некоему общему знаменателю, о котором говорите?
– Неужели это не очевидно? Воспоминания всегда обманчивы. Никто не может утверждать, будто всё, что он помнит, происходило на самом деле. Но мы, люди, верим в то, что помним, а не в то, что было. Человечество же будет верить в то, что хранится в его материальной памяти, в душницах. В конце концов, что такое душа, если не наши воспоминания?
– И вот, – уточнил, пряча улыбку, Даргин, – вы желаете создать из человечества некое многочленное животное, которое…»
Дедов шар вдруг покачнулся и гневно стукнул о книжную полку.
Только через пару секунд Сашка сообразил, что это от сквозняка.
– Читаешь? – спросила мама. Она так и стояла, приоткрыв дверь, не решаясь войти. – Ну читай, читай, не буду вас отвлекать. Только не засиживайся допоздна, ладно? Завтра в школу.
Сашка пообещал, что не станет.
– Как он?
Сашка пожал плечами:
– Всё обычно, мам. Правда.
– Ну, спокойной ночи. – Она помедлила, словно хотела ещё что-то сказать, взглянула на дедов шар и вышла.
Сашка какое-то время просто сидел, уставясь на запертую дверь. Иногда ему казалось, что худшее из случившегося – не смерть деда, а то, как переживала её мама.
Теперь каждый вечер он читал вслух по три-пять страниц. С выражением, насколько это у него получалось. Дед не очень жаловал фантастику, тем более старую, но зачем-то ведь взялся за эту книгу.
Сашке было всё равно – зачем. Он не верил, что для деда сейчас это имеет значение. Это имело значение для мамы. И для Сашки. Проще читать каждый вечер по пять страниц зауми, чем разговаривать с дедовым шаром.
Он лёг пораньше и во сне снова оказался в душнице, снова потерялся в лабиринте стеллажей, а потом снова перепутал лифты и, вместо того чтобы ехать вниз, к колонне с рыцарем, отправился наверх.
Во сне он забрался на самую макушку башни, здесь не было никаких лесов и табличек: «Осторожно! Ремонтные работы». Мир внизу казался трёхмерной картой: сетка проводов-душеловов делила его на квадраты, ромбы, трапеции.
Сашка задрал голову к небесам, белым и плоским, словно крышка аптечки. Башня упиралась в них.
Там, где шпиль соприкасался с небесами, была видна тонкая чёрная царапина.
Рано или поздно, подумал Сашка, им придётся строить не вверх, а вширь.
Он заметил металлические скобы, тянувшиеся от площадки, на которой он стоял, вверх по цементному боку башни, к острию шпиля. Ветер просачивался под куртку, растекался вдоль спины, словно попавший за шиворот и растаявший снег. Чтобы не замёрзнуть, Сашка начал карабкаться по скобам.
Рядом появился кудлатый пёс. Он бежал по наклонной поверхности, словно по обычной прогулочной дорожке. В руке держал раздувшегося до размеров шарика снегиря, к лапкам которого была приделана цепочка. Снегирь блестел бусинами глаз и время от времени вздыхал. Потом начал едва слышно напевать знакомый мотив. Только Сашка не мог вспомнить, какой именно.
– И не вспомнишь, – сказал кот. Тоже с воздушным шариком, но в виде манекенной головы с париком на ней. И когда успел догнать?.. – Не вспомнишь, даже не старайся. В конце концов, что такое память, если не слепок нашей души?
Вдруг резкий порыв ветра развернул шарик с париком. Начал разворачивать. Сашка увидел ухо, щёку и могучий лоб.
Не манекен, понял он ясно и отчётливо. Не манекен. Живая.
Ветер дул, голова, покачиваясь, оборачивалась и всё никак не могла обернуться, а Сашка смотрел на неё, не отрывая глаз, и вдруг заскользил вниз, скобы оказались поручнями лифта, замелькали этажи, рядом было зеркало, в зеркале – голова, которая продолжала поворачиваться, и Сашка догадался, что она принадлежит ему, ему – и больше никому!..
Вскинулся, хватая ртом воздух.
Было тихо. Но в темноте как будто дрожало эхо знакомой, неузнанной мелодии.
Так иногда бывает: особенно если неожиданно проснуться.
– Слушай, – сказала Настя, – приходи завтра после уроков на день рождения. В «Теремок», который через дорогу.
Сашка пожал плечами и почему-то покраснел.
– Приду, конечно. Виш-лист есть или самому придумывать?..
Они мёрзли на остановке уже минут пятнадцать. Болтали про всякую ерунду, то и дело надолго замолкая. Словно каждый чего-то ждал или не мог решиться и сказать, о чём давно хотел.
Лил дождь, но под навесом никого не было. Шарики в их руках покачивались, вяло тянули за цепочки, как будто надеялись взлететь. За последние дни Сашка уже привык и не обращал на это внимания.
– Ну какой виш-лист… – сказала Настя. – Только чтобы не съедобное – зачем? Игрушку какую-нибудь. Можно, наверное, цветок красивый в вазоне, но чтобы недорогой, хорошо? А, ещё он аудиокниги со сказками любит. Иногда перестаёт плакать.
– А. – Сашка потёр пальцем задубевший нос. – А. Это брату: точно.
Приехала маршрутка, народу – полно.
– Ну я побежала.
– Ага.
Он посмотрел, как Настя, сложив зонтик, втискивается внутрь, и зашагал домой. По правде сказать, не очень-то спешил. Родители все эти дни по-прежнему спорили из-за дедова наследия. Отец хотел, чтобы они позволили редактору Антон Григорьичу разобрать рукописи, привести их в порядок и, может, издать. Мама была против. Деньги деньгами, но сперва нужно самим разобраться. Мало ли что там.
Только разбираться ни у папы, ни у мамы времени не было: чтобы держаться на плаву, и так работали с утра до вечера.
