Указка - Кошкин Алексей (читать лучшие читаемые книги TXT) 📗
— Это ты здесь живешь? Ты мне только бумагу подпиши! И я тебя отпущу.
Чего, думаю, он такой добрый? Даже кобуру не расстегнул. Ну, подхожу к нему маленькими шажками. Он мне бумагу протягивает. Я спросил:
— В чем дело?
Полицейский весь как-то расплылся. Такой ласковый стал:
— За свет не платишь? Раз. За телефон? Два. Бродяг к себе пускаешь? Три. Грязь разводишь, сороконожек. Машину не ремонтируешь. А это позор для настоящего американца… — Тут он назвал меня вонючим русским и сказал: — Городские власти у тебя дом отбирают со всем имуществом. Так что подписывай и убирайся…
Дом…
Тут я как заору на него! Это на полицейского-то.
Никогда так не орал. Все словосочетания вспомнил. И перемешал их так и сяк. Потом вспомнил, как в Лас-Вегасе ругаются. Снова перемешал. Он все ласковей смотрит. Кобуру расстегнул. Мне сначала наплевать было. Я еще пару слов сказал, а потом думаю: ну, вот… Тогда я как будто слезливости в голос подбавил и власти штата несколько раз обругал. Вспомнил, что полиция любит, когда власти штата ругают. Он на свою машину оглянулся, где его дружки сидели, и говорит:
— Пять секунд тебе, чтобы подпись поставить. И штраф сто долларов за оскорбление должностного лица. Если не хочешь, чтоб тебя в участок отвезли.
В участок…
Я быстро так посмотрел вдоль улицы. Может, хоть канадец какой поедет с автоматом или араб появится, почему-то забывший бороду сбрить. Да где там! Канадцы только когда не надо появляются. А арабов и вообще уже не осталось. Это я так просто, в отчаянии головой вертел. Потом зубы сцепил и подмахнул эту проклятую бумагу. И вообще, черт с ним, с домом. Действительно, сороконожек много.
— Сто долларов, — говорит этот тип. И снова на машину оглядывается.
Тут я соврал ему. Одну сотенную я в автобусе разменял, когда билет покупал. И у меня восемьдесят с чем-то мелочью осталось. Я и говорю:
— У меня восемьдесят.
Он лапу свою протянул. Сам тюфяк жирный, и лапу хорошо так протянул, удобно. Ох, как бы я ему вделал! Потом пистолет бы забрал и пистолетом по шее… Если бы не те два придурка в машине… Да где там! Они меньше, чем по трое, сейчас не ездят. А откуда я знаю, может, в машине у них автомат. И рация есть. В общем, отдал я ему эти проклятые восемьдесят баксов. Потом спрашиваю:
— А где тот старик, который на кухне сидел?
Этот тип только буркнул: увезли, мол. И велел убираться поживее. Потом повернулся и в дом пошел. За вещами, конечно. Выбирать для себя самые дорогие. Хрен ему. Все дорогие вещи я давно продал. Фотография, где я с семьей, у меня вместе с документами лежит. А деньги в кроссовках, конечно. Что я, дурак, их дома оставлять?..
Пошел я в закусочную. Меня там знали и не стали стрелять. Я десятку за вход отдал и говорю:
— Позвонить бы. Мобильник есть у кого-нибудь?
Там за столиками человек пять сидело. Все жуют, друг на друга не смотрят. В любой момент готовы на пол упасть, это если что начнется. Я их, кажется, чуть ли не напугал. Жевать перестали, а глаз не подняли. Потом один говорит:
— Что толку в этих мобильниках? Спутники-то все попадали. Еще на той неделе вся связь вырубилась…
А я ждал чего-то такого. Да и вообще, сколько можно! Интернет накрылся, по телевизору один канал идет, а мобильники все работали и работали. Я говорю:
— Ну, тогда ладно. Есть тут нормальный телефон?
Мне на стенку показывают. Смотрю — а там не телефон, а какой-то ржавый унитаз с проводами. Наушник взял — работает.
Я думал, долго ждать придется. Нет, трубку сразу взяли:
— Полицейский участок. Напоминаю: за розыгрыш, неверную информацию или ложный вызов по законам штата Нью-Йорк полагается смертная казнь…
— Плохо, Вовка, — говорю, — ты в законах разбираешься. Не смертная казнь, а пожизненное заключение…
Вовка помолчал секунду:
— А, это ты… Понимаешь, все время распространители звонят. Героин по сниженным ценам… А тебе чего?
Ну, я объяснил ему, что меня из дому выгнали.
— Можно, — спрашиваю, — к тебе подъехать? Пока квартиру не найду?
Слышу, он запыхтел и говорит:
— Да нет… Не надо. Понимаешь, я тут уезжаю на пару дней… Да и вообще, соседи у меня… Тут такой хиппи есть, Роджер его зовут. Он тебе не понравится. А главное, ты ему тоже не понравишься…
— Ладно, — говорю. — Я пока пустую квартиру найду.
Он сразу повеселел как-то.
— Да, — кричит, — а если тебе что-то нужно будет, звони. Я для тебя что угодно достану. Хоть машину, хоть катер… А хочешь, пистолет тебе продам? С пистолетом не пропадешь…
— Успеется, — говорю. — Ты не знаешь, как Алексу позвонить?
— А Алекс уехал уже…
— Да ты что? Алекс уехал?..
— Месяц назад, — сказал Вовка. — Его сначала эти, в консульстве, пускать не хотели. У него ведь на руке татуировка «Ненавижу Россию»…
Да, думаю, удивительно, что Алекс уехал. Он ведь всегда какой-то такой был идейный. Говорил, что Америку даже сейчас любит, когда бардак кругом. Впрочем, ладно, трепаться мы все умеем…
Я подумал, подумал. В центр надо ехать. Ну, я на метро пошел. Из всего метро только линия «N» осталась. Хорошо хоть, что поезда часто ходят, один в полтора часа. Ночью где-нибудь в пустом Центре Рокфеллера отсижусь…
ГЛАВА ПЯТАЯ
Андрей Иванович ощущал беспокойство. Его племянник наотрез отказался заниматься физкультурой. Если так будет продолжаться, от Кабинетова трудно будет скрыть нерадивость Сенечки. А Петр Леонидович бесконечно терпеть не будет. Ему перед товарищем Советовым отчитываться. Кто сколько километров пробежал, с какими результатами. Ну да результаты — бог с ними, даже у самого редактора они не очень-то олимпийские, не говоря уже об Андрее Ивановиче. Но бегать-то все равно надо. Доказывать усердие в стремлении соответствовать образу всесторонне развитой личности, настоящего русского, гражданина Обновленной России. А также демонстрировать своим товарищам полное понимание необходимости выполнения президентской программы оздоровления населения.
Но Сенечка отказывается демонстрировать.
— Я еще не гражданин России, — сказал он. — До рассмотрения моего дела осталось полгода. На меня эти лыжные правила не действуют…
Андрей Иванович заглянул в Конституцию, в популярное издание. И правда, не действуют…
Редактор Кабинетов попросил Сенечку подготовить какой-нибудь новогодний материал. Интересный и в то же время с политической подоплекой. У Сенечки моментально готов замысел.
— Хотите историю про лидера оппозиции, который оставляет своих единомышленников праздновать Новый Год, а сам в это время крадет деньги из партийной кассы и удирает в Китай? Но случается новогоднее чудо, и вора ловит за шиворот сам Дед Мороз, отбирает деньги и жертвует их голодающей Японии?
— Пожалуй, не стоит, — сказал Кабинетов. — Лучше что-нибудь из жизни.
— Тогда я расскажу о том, чему сам был свидетелем, — сказал Сенечка. — Как в Майами к Рождеству построили ледяной городок. Там всегда собиралось много людей, ведь в непраздничное время у них так мало радостей. Сделали дорогую автостоянку. И однажды вечером шведские террористы взорвали на ней бомбу. Люди побежали и подавили друг друга. Их хваленая полиция ничего не смогла поделать. А власть, чтобы не создавать панику, солгала, что это был взрыв русской петарды…
Петр Леонидович подумал:
— Ладно… Только не перегибайте палку. Не надо слишком уж пугать читателей ужасами жизни на Западе…
В работе нередко возникали задержки. От полуденного гимна и до оздоровительной вечерней закуски в редакции нечего было делать, потому что еще не принесли материал. Антоша глядел на фотографию президента, потом вставал и снова напевал гимн. Витька играл с компьютером в поддавки. Тоня Алексеевна красила ногти.
Евгений Викторович появлялся с первым материалом в пятом часу.
— О человеческой халатности, — сообщал он.
«Кто из нас не был в здании Управления Повышением Цен на Нефть? Кто из нас не обращал внимания на величественный вестибюль с мраморными колоннами в два ряда и фресками, изображающими интеграцию нашего нефтяного рынка в Юго-Восточную Азию? Нас поражали поистине китайская аккуратность и предупредительность охранников и почти узбекская обязательность чиновников. Мы всегда гордились зданием УПЦН как украшением и одной из основных достопримечательностей нашего города.
