Мертвые воспоминания (СИ) - Родионова Ирина (лучшие книги без регистрации .txt, .fb2) 📗
Галка все-таки проводила ее до кровати, крепко обняла на прощание — ни веса, ни тела, одни полые кости и легенькая, светлая душа. Галка уверяла себя, что мама выздоровеет, она всегда справлялась и выживала, выкарабкивалась, с чего бы этому измениться? Только вот Галка, видимо, и вправду выросла. Закрывать глаза и прятаться под мамину юбку не хотелось, мысли накатывали сами собой, тяжелые, неповоротливые — а если нет? На что хоронить, с кем договариваться о месте на кладбище? В каком платье мама захочет лежать? И не спросишь у нее, она изо всех сил ерничает и устраивает клоунаду, только бы не показывать ровно такой же страх. Она уже сидит с ними на одной кухне, смерть, не старуха с косой, а тяжесть, холодая и липкая, вдавливает в табуретку, только кружки с чаем ей еще не налил никто, ждут.
Галка должна была подготовиться ко всему. Она копила деньги, заводила разговоры издалека и пыталась представить, как будет жить без мамы. Плакала по ночам до икоты, и соседки орали на нее, но легче не становилось. Грудь забило будто бы монтажной пеной, и та схватилась камнем, только вырезать. Матери уже вырезали опухоль, и все равно рецидив, и новая химия, и равнодушно-спокойный голос врача, отсекающий любой намек на Галкину истерику: «Прогноз плохой. Готовьтесь».
И Галка готовилась. Пыталась готовить и маму, но та вообще готовку ненавидела и предпочитала решать проблемы по мере поступления. Разве она уже умерла? Вот и нечего пока об этом говорить.
— Постарайся дожить до следующей встречи, — шепнула Галка маме в волосы.
— Клянусь своей вечной молодостью! Или ходить мне лысой, — она снова улыбалась, и Галка смотрела на эту улыбку во все глаза, пыталась ухватить соскальзывающими пальцами. Ей казалось стыдным тянуться за мобильником, кричать «Не шевелись!», фотографировать, да и уйдет эта искренняя улыбка, стоит им чуть пошевелиться, вздрогнуть. Столько в ней было любви, что ни одна камера не справится.
Закрыв дверь, Галка прислонилась лбом к ледяному железу и выдохнула.
Она порой думала, что останется после ее, Галкиной, смерти — что передадут семье или волонтерам, какие воспоминания? Вот эти деньги, спрятанные в карман халата, и сильное жжение в груди, как от изжоги? Разборы вещей Анны Ильиничны, перебравшие с водкой учительницы, вороватая Кристина? Или мамины шутки, неизменные, даже когда сатурация падает на минимум, а гемоглобин невозможно отыскать во всем ее бледно-немощном теле?..
Но то, что там останется вот эта вот улыбка, Галка не сомневалась.
Маме давали два месяца, не больше. Она протянула полгода, а тут еще и новую химию попробовали, экспериментальный протокол… Надежда оставалась, съежившаяся и неразличимая глазом, но готовая в секунду вырасти под облака. Галка благодарила и небеса, и бога, в которого не верила, и космос, и судьбу — она готова была просить кого угодно, только бы мама пожила еще. Даже не выздоровела, нет, иллюзий Галка давно не питала.
Просто пожила.
Общага опустела на время учебы, только стучал кто-то ножом по разделочной доске в общей кухне. Галка сунулась в холодильник, увидела, что весь ее пакет упертая комендантша отправила на помойку, нашла контейнер одной из соседок и наугад выхлебала оттуда разваренной сладкой картошки в бульоне. Кто-то по глупости поставил на дверцу питьевой йогурт, и Галка воровато отхлебнула из него, ощутила малиновые зерна на языке, зажмурилась.
Ни на какую пару она, конечно, не пошла. Упала на кровать прямо в куртке, натянула колючее одеяло на подбородок и долго еще не могла уснуть, вспоминая новую встречу. Все молитвы выветрились из головы, выдулись стылым предзимним ветром, и Галка просто лежала, и обняв колени, с зажмуренными глазами.
Только бы мама еще пожила.
Глава 2. «Недопонимание»
Дана подъехала к подъезду и, вглядевшись в парковку, выдохнула — место, на котором отец любил оставлять свою колымагу, этой ночью оставалось пустым. Машины стояли всюду, молчаливые и мерзлые, как куски океанического льда: притирались капотами на земляных газонах, у подъездов и под окнами, в карманах, но отцовское место, узкое и вдали от деревьев, никто не успел занять. Дана думала об этом всю дорогу: поставь она машину не туда, и рано или поздно отец заметит этот.
Ей запрещалось даже смотреть на шестерку, и лишь поэтому Дана под присмотром друга сначала научилась водить на картодроме, потом тренировалась в городе, и в конце концов добралась до отцовской собственности. Не злоупотребляла, но иногда все же брала.
Тем более что сегодня ей все равно было не избежать войны.
Хлопок дверью прозвучал, как выстрел. В подъезде на ступеньках лежал мужик в теплом полушубке, и Дана с брезгливым страхом пробежала мимо, не принюхиваясь. Набрала полные легкие воздуха перед квартирой, словно собиралась шагнуть с каменной скалы в пропасть над затопленным железнорудным карьером, где так любила загорать с подругами в жарком, переполненном солнцем июле.
Задергались, заплясали губы — Дана даже полюбила масочный режим за то, что теперь могла прятать нервные тики под голубоватой тканью и не ловить на себе чужих взглядов, сочувственных или осуждающих. Хотелось сбежать: напроситься к девчонкам-волонтерам, к подругам, уехать в хостел или в другой город… Дана ненавидела эти мысли и гнала их от себя, едва только доносился этот слабый, дрожащий отзвук. Малодушие и трусость.
Заходи.
Она жила в этой квартире на третьем этаже всю жизнь, но так и не научилась перешагивать через порог спокойно, чувствовала, будто просовывает голую ладонь сквозь ржавые, колючие прутья. Вроде бы и обои те же самые, мягко-старые и выцветшие, и брат с сестренкой наверняка давно спят, и узорчатый палас листвой шуршит под ногами — это же знакомое, родное.
Но нет. Клетка.
В гараже они с Кристиной и Машей быстро разобрали короб, хоть вещи и цеплялись за двери, за разбросанные то тут, то там инструменты, за чужую память. Дана споткнулась о какую-то трубу и чудом не разбила себе лоб о нависающую балку. От холода коченели ладони, изо рта облаками рвался пар, над головой едва светило стерильно-белым, а через распахнутую дверь в железную коробку гаража заползал густой промозглый вечер. Маша торопилась домой, Кристина шипела из-за каждой мелочи, Галка была на работе. Но даже там, в холоде и вялых препирательствах, Дана чувствовала себя спокойно. Она готова была до утра разгружать вещи старенькой Анны Ильиничны, только бы не возвращаться сюда.
В квартире не шевелился даже воздух — Дана взмахнула рукой, разгоняя его, но он остался тихим и недвижимым. Плохой знак. Ни капающего крана в ванной, ни скрипа соседских шагов над головой, ни воя сигнализации с улицы. Мелкие спят, а родители наверняка смотрят с дивана телевизор. Быть может, они уже уснули, отец с утра уйдет на работу, и с Даной все будет хорошо.
Малодушие. И страх.
Разувшись, Дана пригладила колючий ежик волос, расслабила лицо — губы все еще не слушались. Она шагнула в большую комнату, и у кресла сразу вспыхнул детский ночник, розово-голубое мерцающее облако. Даже слабая вспышка резанула по глазам, и Дана заслонилась от нее рукой.
Отец сидел в кресле и смотрел, не отрываясь.
Широко расставленные ноги, барабанная дробь пальцев по мягкому подлокотнику, полый пустой звук — наконец хоть что-то зазвучало в комнате, а ведь Дана боялась, что звуки у нее забрали вместе со всем остальным. Она как-то издалека подумала, что отец сейчас разбудит мелких, но промолчала. Знала, что любые слова обернутся против нее самой.
Остановилась в проеме, будто все еще надеялась сбежать.
— Время видела? — глухо спросил отец.
Дана кивнула и склонила голову. Вот бы стать хлебной крошкой и юркнуть под плинтус в одну из щелей, из которых зимой тянуло по ногам и приходилось ходить в колючих шерстяных носках. Вот бы стать одной из тысяч пылинок, что мельтешат по комнате в солнечное утро — отец проорется и уйдет, не сможет ее найти. Вот бы…
Лицо его схватилось, как несвежий бетонный раствор, знакомое почти до судороги в пальцах. Сплошь в желваках и натянувшихся мышцах, белое, яростное — Дане хватило одного взгляда, чтобы это понять. Только глаза оставались матовыми. Немигающими.
