Стажеры(изд.1991) - Стругацкие Аркадий и Борис (читать бесплатно полные книги TXT) 📗
Комов рассеянно-благодарно кивнул мне,взял в обе руки чашу с глинтвейном, погрузил в нее лицо и стал шумно прихлебывать, покряхтывая, обжигаясь и с наслаждением отдуваясь.
— И грунт здесь хрупкий,— продолжала Майка,— он бы не выдержал таких сооружений. Это же десятки, а может быть, и сотни тысяч тонн!
— Да,— произнес Комов и со стуком поставил пустую чашу на стол.— Что и говорить, странно.— Он сильно потер ладони.— Замерз, как собака,—сообщил он. Это был опять совсем другой Комов— румяный, красноносый, доброжелательный, с блестящими веселыми глазами.— Странно, странно, ребята. Но это еще не самое странное— мало ли странного бывает на чужих планетах.—Он повалился в кресло и вытянул ноги.— Сегодня меня,знаете ли, трудно удивить. За эти четыре часа я наслышался такого… Кое-что нуждается,конечно, в проверке. Но вот вам два фундаментальных факта,которые,так сказать,уже теперь лежат на поверхности. Во-первых,Малыш…его зовут Малыш… уже научился бегло говорить и понимать практически все,что говорят ему. Это мальчишка, который за всю свою сознательную жизнь ни разу не общался с людьми!
— Что значит— бегло? — недоверчиво спросила Майка. — После четырех часов обучения — бегло?
— Да,после четырех часов обучения— бегло!—торжествующе подтвердил Комов. — Но это во-первых. А во-вторых, Малыш пребывает в совершенной убежденности, что он — единственный обитатель этой планеты.
Мы не поняли.
— Почему же единственный?— спросил я. — Какой же он единственный?
— Малыш совершенно убежден,— с ударением произнес Комов,— что,кроме него, на этой планете нет ни одного разумного аборигена.
Воцарилось молчание. Комов поднялся.
— У нас много работы,— сказал он. — Завтра утром Малыш намерен нанести нам официальный визит.
ГЛАВА ШЕСТАЯ. НЕЛЮДИ И ВОПРОСЫ
Мы проработали всю ночь. В кают-компании был оборудован импровизированный диагностер с индикатором эмоций.Мы с Вандерхузе собрали его буквально из ничего.Приборчик получился маломощный,хилый,с безобразной чувствительностью, но кое-какие физиологические параметры он мерил более или менее удовлетворительно,а что касается индикатора, то фиксировал он у нас только три основные позиции:ярко выраженные отрицательные эмоции (красная лампочка на пульте), ярко выраженные положительные эмоции (зеленая лампочка) и вся остальная эмоциональная гамма(белая лампочка).А что было делать?В медотсеке стоял прекрасный стационарный диагностер,но было совершенно ясно,что Малыш не согласится так,ни с того ни с сего,укладываться в матово-белый саркофаг с массивной герметической крышкой.В общем,к девяти часам мы кое-как управились, и тут во весь рост встала проблема дежурства на посту УАС.
Вандерхузе, как капитан корабля, отвечающий за безопасность, неприкосновенность и все такое прочее, категорически отказался отменить это дежурство.Майка, просидевшая на посту вторую половину ночи, естественно, льстила себя надеждой,что уж она-то присутствовать при официальном визите будет непременно. Однако она была горько разочарована. Выяснилось, что квалифицированно работать на диагностере может только Вандерхузе.Выяснилось дальше,что поддерживать в рабочем состоянии диагностер, в любую минуту рискующий потерять настройку,могу только я. И наконец,выяснилось, что Комов по каким-то своим высшим ксенопсихологическим соображениям считал нежелательным присутствие женщины на первой беседе с Малышом.Короче говоря, бледная от бешенства Майка снова отправилась на пост, причем сохранивший полное хладнокровие Вандерхузе не преминул проводить ее приемным раструбом диагностера,так что все желающие могли убедиться:индикатор эмоций действует —красная лампочка горела до тех пор,пока Майка не скрылась в коридоре. Впрочем,на посту УАС можно было слышать,что говорится в кают-компании,через интерком с усилителем.
В девять пятнадцать по бортовому времени Комов вышел на середину кают-компании и огляделся.Все было готово. Диагностер был настроен и включен, на столе красовались блюда со сладостями,освещение было отрегулировано под местный дневной свет.Комов коротко повторил инструкцию по поведению при контакте,включил регистрирующую аппаратуру и пригласил нас по местам.Мы с Комовым уселись за стол напротив двери, Вандерхузе втиснулся за панель диагностера, и мы стали ждать.
Он явился в девять сорок по бортовому времени.
Он остановился в дверях. Вцепившись левой рукой в косяк и поджав правую ногу. Наверное, целую минуту он стоял так,разглядывая нас по очереди сквозь прорези своей мертвенной маски.Тишина была такая, что я слышал его дыхание — мерное,мощное, свободное,словно работал хорошо отлаженный механизм.Вблизи и при ярком свете он производил еще более странное впечатление. Все в нем было странным: и поза— по-человечески совершенно неестественная и вместе с тем непринужденная, и блестящая, словно лаком покрытая зеленовато-голубая кожа, и неприятная диспропорция в расположении мышц и сухожилий, и необычайно мощные коленные узлы,и удивительно узкие и длинные ступни ног. И то, что он оказался не таким уж маленьким— ростом с Майку. И то, что на пальцах левой руки у него не было ногтей.И то,что в правом кулаке он сжимал горсть свежих листьев.
Взгляд его остановился,наконец,на Вандерхузе.Он смотрел на Вандерхузе так долго и так пристально, что мне пришла в голову дикая мысль: уж не догадывается ли Малыш о назначении диагностера,— а наш бравый капитан в конце концов с некоторой нервностью взбил согнутым пальцем свои бакенбарды и, вопреки инструкции, слегка поклонился.
— Феноменально!— громко и отчетливо произнес Малыш голосом Вандерхузе. На индикаторе затлела зеленая лампочка.
Капитан снова нервно взбил бакенбарды и искательно улыбнулся.И тотчас же лицо Малыша ожило. Вандерхузе был награжден целой серией ужасающих гримас, мгновенно сменявших друг друга.На лбу у Вандерхузе выступил холодный пот. Не знаю, чем бы все это кончилось,но тут Малыш отлепился наконец от косяка, скользнул вдоль стены и остановился возле экрана видеофона.
— Что это? — спросил он.
— Видеофон,— ответил Комов.
— Да,— сказал Малыш. — Все движется, и ничего нет. Изображения.
— Вот еда,— сообщил Комов.— Хочешь поесть?
— Еда — отдельно?— непонятно спросил Малыш и приблизился к столу. — Это еда? Непохоже. Шарада.
— Непохоже на что?
— Непохоже на еду.
— Все-таки попробуй,—посоветовал Комов,придвигая к нему блюдо с меренгами.
Тогда Малыш вдруг упал на колени, протянул руки и открыл рот. Мы молчали, опешив.Малыш тоже не двигался.Глаза его были закрыты.Это длилось всего несколько секунд,затем он вдруг мягко повалился на спину, сел и резким движением разбросал на полу перед собой смятые листья.По лицу его снова пробежала ритмичная рябь. Быстрыми и какими-то очень точными касаниями пальцев он принялся передвигать листики,время от времени помогая себе ногой.Мы с Комовым, привстав с кресел и вытянув шеи,следили за ним. Листья словно сами собой укладывались в странный узор, несомненно правильный, но не вызывающий решительно никаких ассоциаций.На мгновение Малыш застыл в неподвижности, и вдруг снова одним резким движением сгреб листья в кучку. Лицо его замерло.
— Я понимаю,—объявил он,— это— ваша еда.Я так не ем.
— Смотри, как надо, — сказал Комов.
Он протянул руку,взял меренгу,нарочито медленным движением поднес ее ко рту, откусил осторожно и принялся демонстративно жевать. По мертвенному лицу Малыша пробежала судорога.
— Нельзя!— почти крикнул он. — Ничего нельзя брать руками в рот. Будет плохо!
— А ты попробуй,— снова предложил Комов, взглянул в сторону диагностера и осекся. — Ты прав. Не надо. Что будем делать?
Малыш присел на левую пятку и сочным баритоном произнес:
— Сверчок на печи.Чушь. Объясни мне снова: когда вы отсюда уходите?
— Сейчас объяснить трудно,— мягко ответил Комов.— Нам очень,очень нужно узнать все о тебе.Ты ведь еще ничего о себе не рассказывал.Когда мы узнаем о тебе все, мы уйдем, если ты захочешь.
