Простые смертные - Митчелл Дэвид Стивен (читать книги онлайн бесплатно полностью TXT) 📗

– По поводу брака, – продолжала между тем преподобная Одри Уиверз, – Иисус сделал только одно прямое замечание: «То, что соединил Господь, ни один человек разрушить не сможет». Теологи веками спорили о том, что это означает, но нам полезно учитывать и действия Иисуса, а не только его слова. Многие из нас знают историю брака в Кане; ее цитируют почти во всех христианских брачных клятвах, в том числе и в сегодняшних. Пир в Кане готов был завершиться, поскольку вино уже было выпито до капли, и Мария попросила Иисуса спасти праздник, и даже Он, Сын Божий, не смог отказать решительно настроенной матери и велел слугам наполнить винные кувшины водой. Когда же слуги наполнили кувшины, то из них стало изливаться вино, а не вода. И не какое-нибудь посредственное, а первосортное, выдержанное. И распорядитель пира сказал жениху: «Всякий человек подает сперва хорошее вино, а когда напьются, тогда худшее; а ты хорошее вино сберег доселе» [140]. Как по-человечески поступил Сын Божий, явив свое первое чудо – он не стал демонстрировать свое умение воскрешать мертвых, или исцелять от проказы, или ходить по воде; он проявил себя как добрый сын и верный друг. – Преподобная Одри смотрела поверх наших голов, словно перед ней был экран домашнего кинотеатра, и на нем показывали видеофильм прямиком из Каны Галилейской. – Я полагаю, что, если бы Богу было не все равно, какие размеры и формы следует иметь людским бракам, Он бы оставил нам на сей счет ясные наставления в Святом Писании. А потому, мне кажется, Господь пожелал доверить нам, людям, самим разбирать то, что напечатано мелким шрифтом.

Брендан сидел рядом со мной. Почувствовав, что его телефон с выключенным звуком вибрирует, он сунул руку в карман пиджака, но его остановил яростный взгляд Кэт, сидевшей напротив.

– Шэрон и Питер, – продолжала пасторша, – сами написали свои брачные клятвы. Признаюсь, я большая поклонница обетов, которые составлены самими дающими клятву верности. Для этого им пришлось сесть рядом, и каждый высказался сам и выслушал другого; оба они услышали и то, что было сказано вслух, и то, что не было, а ведь именно в молчании зачастую и кроется истина. Отчасти им, наверное, пришлось пойти на компромисс – а это умение не только святое, но и вполне практическое. Но викарий – это отнюдь не предсказатель судьбы, – я заметил, как при слове «предсказатель» Аоифе навострила уши, – я не могу предвидеть, что принесут Шэрон и Питеру те годы, что ждут их впереди, но любой брак может и должен развиваться, эволюционировать. Не тревожьтесь понапрасну и не отталкивайте сразу возможные перемены. Будьте неизменно терпеливы и добры друг с другом. Жизнь долгая, и порой принесенная вами бутылка с горячей водой студеным зимним вечером – хотя вас об этом, возможно, и не просили – будет иметь куда большее значение, чем некий яркий и экстравагантный поступок. Не забывайте вслух выразить свою благодарность – особенно за то, что обычно воспринимается как само собой разумеющееся. Определяйте суть проблемы сразу, как только она возникла, и помните, что гнев сжигает душу. И если когда-нибудь ты, Питер, почувствуешь, что вел себя как осел, – жених застенчиво улыбнулся и потупился, – вспомни о том, что искреннее извинение никогда не унизит того, кто просит его простить. Ошибки и неправильные повороты лишь учат нас в дальнейшем правильно выбирать свой путь.

Какую оценку, думал я, получили бы мы с Холли в оценочной таблице, созданной преподобной Одри Уиверз? Тройку с плюсом? Двойку с минусом?

– А когда начнется та часть свадьбы, во время которой дядя Питер поцелует свою невесту? – послышался чей-то детский голосок.

Все рассмеялись, а преподобная Одри Уиверз воскликнула:

– Прекрасная идея! – Она и впрямь выглядела как человек, которому очень нравится его работа. – Так, может, сразу и перейдем к этой, самой лучшей, части свадебной церемонии?

Насер вел свой невероятный автомобиль – полу-«Короллу» – полу-«Фиат-5». Азиз сидел на пассажирском сиденье рядом с водителем, сунув под ноги камеру, завернутую в одеяло, а я скорчился на заднем сиденье, прячась за рекламой химчистки, готовый в любой момент нырнуть на пол под груду коробок с памперсами и детским питанием. Западным, равнинным, пригородам Багдада, казалось, не будет конца; они непрерывно тянулись вдоль четырехполосного шоссе, ведущего в Фаллуджу. Через пару миль многоквартирные дома уступили место аккуратным и богатым домам среднего класса, построенным в 1970-х: белые оштукатуренные стены, плоские крыши, высокие глухие ограды и стальные ворота. Затем мы несколько миль ехали мимо довольно убогих двухэтажных шлакоблочных строений, в нижних этажах которых были расположены магазины или мастерские, а наверху – жилые помещения. Все это напоминало повторяющиеся кадры примитивного дешевого мультфильма. Мы миновали несколько бензоколонок, возле которых выстроились длиннющие очереди из сотен автомобилей. Похоже, водителям придется ждать там весь день. Был еще только апрель, но солнце жарило куда сильней, чем самым жарким днем в наших северных широтах. Безработные мужчины всех возрастов, одетые в местные балахоны, собирались вместе, стояли, курили и неторопливо беседовали. Женщины в хиджабах или в длинных, до полу, паранджах шли мимо маленькими группками, неся пластиковые пакеты с овощами, и я вдруг подумал о том, как удивительно быстро, буквально с каждой неделей, иракцы становятся все более похожими на иранцев. Ребятишки возраста Аоифе играли в войну: повстанцы против американцев. Насер вставил в плеер кассету, из крошечных динамиков полилась какая-то арабская мелодия, и женщина запела так, что я оказался совершенно не готов отнестись к этому без душевного трепета; песня, должно быть, была классическая, потому что и Насер, и Азиз тут же принялись подпевать. Во время инструментального проигрыша я спросил у Насера – мне пришлось практически орать, чтобы перекричать рев мотора и чересчур громкую музыку, – о чем поет эта женщина.

– Об одной девушке, – проорал мне в ответ мой помощник. – Мужчина, которого она любит, уходит в Иран, сражаться на войне. Но он так долго не возвращается – а девушка очень красивая, – что другой мужчина говорит ей: «Эй, милая, у меня есть деньги, у меня есть большой дом, у меня все есть, выйдешь за меня?» Но девушка отвечает ему: «Нет, я буду тысячу лет ждать моего солдата». Конечно, эта песня очень… Как вы говорите?.. Как если бы в нее положили слишком много сахара… Я забыл слово… санти-мантл?

– Сентиментальная.

– О-очень сентиментальная! Моя жена, например, говорит, что девушка из этой песни совсем сумасшедшая! Если она не выйдет замуж, что с ней будет? Мертвые солдаты не могут присылать деньги! Она же с голоду умрет! Только мужчина может писать такие глупые песни, говорит моя жена. А я ей отвечаю: «Ах, нет…» – Насер отмахнулся. – Эта песня трогает мою душу. – Он ткнул большим пальцем себе в грудь. – Понимаешь, любовь сильней, чем смерть! – Он повернулся ко мне: – Ты об этом знаешь?

Ивано дель Пио из «Sidney Morning Herald», уезжая из Багдада, посоветовал мне взять в помощники Насера и оказался прав: Насер был одним из лучших среди тех, с кем мне когда-либо приходилось иметь дело. До вторжения он работал на радио и достиг довольно высокого руководящего поста, так что ему пришлось даже вступить в Баас [141]. У него был хороший дом, и он вполне мог содержать свою жену и троих детей даже в обществе, которое было истощено бесконечными санкциями США и ООН. Но после вторжения Насер с трудом зарабатывал на хлеб, помогая иностранным корреспондентам. При режиме Саддама официальные посредники были командой весьма ненадежной и изворотливой; им платили за то, что они скармливали иностранцам информацию, угодную Саддаму, и сообщали секретным службам о каждом иракце, имевшем глупость рассказать хоть что-то правдивое о жизни в стране. Насер, впрочем, обладал и журналистским нюхом, и острым глазом, и я, сдавая свои лучшие материалы в «Spyglass», почти всегда настаивал, чтобы ему выплатили и аванс, и гонорар как моему соавтору. Он, правда, никогда не пользовался своим настоящим именем, опасаясь, что кто-нибудь из его врагов сообщит о нем любой из нескольких десятков групп повстанцев, объявив его коллаборационистом. Фотограф Азиз раньше был коллегой Насера, но его английский, к сожалению, был столь же плох, как и мой арабский, так что мне не удалось узнать его так же хорошо, как своего верного помощника. Азиз, впрочем, отлично знал свое ремесло и был осторожен, ловок и храбр, охотясь за удачным кадром. Фотография в Ираке – опасное хобби: полиция запросто может решить, что ты – террорист-самоубийца.