Последняя черта (СИ) - Савченко Лена (лучшие книги .txt) 📗
— Тебе нужно было спросить об этом раньше, — Доктор кашлянул, — Мне и не нужно ничего говорить. Неужели ты думаешь, что если я скажу — все тот час сложат лапки? Нет, — Он покачал головой. Ворон фыркнул на этом моменте. Друг определённо недооценивал своё влияние на остальных.— Поэтому я молчу. Мы не решаем за всех, Ворон, — сказал строго, — Мы даем им право выбора. Никто никого за руку к зданию суда не тащил. Все пришли по доброй воле. Вопрос заведомо не верен. Мы имеем право на протест — несомненно, главное чтобы протест не поимел нас. Как уже сделал это с Актёром и Ташей.
В груди болезненно сжалось. Док вернул нож в трость.
— Не важно, что мы преступники. Мы выживаем, а должны были жить.
— А нужен ли он, этот выбор? Это как вытаскивать человека из деревни... старая поговорка... но не деревню из человека. Люди получат возможность выбирать, но станут ли они от этого мыслить шире? Придут ли вообще к свободе? Даже во мне прочно сидит чувство, что не высовываться — лучше, безопаснее, и себе же спокойнее. Не то чтобы я боялся... но до конца поверить в выбор, который сам же предлагаю, не могу. — Ворон тряхнул головой и нахмурился, — Протест нас имел, имеет и будет иметь... кажется, уже без вариантов.
Как там говорила Алиса? Рано считать потери? Лучше ей об этих словах не напоминать.
— Слушай, друг мой, тебя несёт куда-то, — с сомнением высказал Доктор. — Разумеется, не высовываться проще. Я тоже мог продолжать варить наркотики, придумывать новые поводы появления денег для матери и в ус не дуть. Просто тогда было и понятно. Спокойно. Но я ушёл. Наверное потому, что воочию увидел, что эта дрянь с людьми делает. Вернее — послушал. Из первых уст, так сказать... Так вот, к чему я. Так мыслит стадо. Цепляются за устои, боятся перемен. А они ведь нужны — эти перемены. Не мы, так через десяток лет ещё у кого нибудь бомбанет. Бесполезно сейчас размышлять о том, станут ли люди другими. Бесполезно пытаться остановить механизм, который уже запущен. Только взять на себя ответственность.
Доктор посмотрел на него. «От-вет-ствен-ность» — снова церковным колоколом ударило по ушам.
— Я могу сейчас просто убить Дениса, вернуться, успокоить до конца Ташу и постараться забыть. Возможно все на этом закончится. Касту не посадят — я в этом больше чем уверен. У нас всех сейчас есть выбор, Ворон, и начинается он сейчас. Продолжить молчать, испугавшись последствий или переть дальше вперёд
Электрокар припарковался у подъезда.
— Я подожду тут.
Пока Док отсутствовал, Ворон курил и не знал, что бы ему ещё сделать, чтобы хоть на секунду почувствовать собственные плечи. Не сдавленные грузом, уже скрипящие от подобной нагрузки, а обычные, человеческие. Как ему так спать, чтобы не снились руки, измазанные в крови, а потом вдруг, совершенно внезапно, — покрытые ожогами-шрамами из двух коротких слов.
— Будущему не нужны такие варианты, Док, — заметил он, когда друг вернулся. — Война не должна стать стилем жизни. Если мы так и будем переть друг на друга... разве останется выбор? Между войной и миром, разве он возможен? Мы или рабы, или враги. И даже не я поставил этот ультиматум. Да... — Ворон с трудом выдавил из себя это «да», в которое не верил. — Да, мы можем победить, но мы уже чужие. Чужие в собственном доме. Тебе не противно?
— У тебя есть дом? Завидую. — Доктор усмехнулся, вытаскивая из рюкзака чехол, — А когда это у нас был мир без войны? Когда мы жили спокойно, просто потому что можем и сделали такой выбор? Мы русские. Мы часть той блядской России, которая потерялась в веках и ничего с этим не сделать. У нас испокон веков закон — либо ты, либо тебя.
Убедился, что все инструменты здесь, в как всегда идеальном состоянии и убрал приблуду обратно.
— Нам нужна война. Вернее не нам, а всем. И все это даже понимают, но просто боятся. Как ты боишься за Касту — я зуб даю, что она либо обкололась, либо почти, — так и другие боятся за близких. Война — это смерть. А мы уже на ней, с самого детства...
Ему внезапно вспомнился мальчик с заднего двора школы и Док снова усмехнулся.
— Во сколько ты убил первый раз, Ворон? Я в девять. Думал тогда, что Смерть на этом от меня отколупается, но ничего подобного. Раз столкнувшись с костлявой будешь видеть её всю жизнь. Другого пути нет. Я знаю, что это пугает, но когда жизнь была милостива? Люди — отвратительные создания. Они вечность грызли, грызут и будут грызть друг другу глотки. Не важна причина. А если взять нашу — так не мы первые, не мы последние. Исправим сейчас, через лет сто или того меньше опять придут пидорасы и опять два парня будут ехать по ночному городу и рассуждать о смысле бытия... Всё циклично.
Ворон затухал под напором Дока. Тот был прав, но так и не понял. Наверное, и Ворон до конца не понимал. Единственный дом, который у него был — тёплые объятия Алисы. А хотелось бы... хотелось бы, чтобы родное государство тоже было родным. К такому не привести через войну. Но как иначе — он не знал. Похоронил идею под аргументами Доктора, выкинул вместе с окурком в окно электрокара.
— Я первый раз убил в шестнадцать. Заканчивали обучение с отцом. — На всякий случай Ворон добавил сухо и так очевидное, — И давай не про Алису. — И подытожил, — Но если так... если всё циклично, и ничто не имеет смысла... остаётся надеяться, что смерть — тоже будущее.
— Смерть — не конец, друг мой. Это этап.
Доктор вздохнул. Знал заранее реакцию, но не удержался.
— Смерть вообще штука странная. Мы закончимся здесь, а мир останется. Такой же. Никто даже почти не заметит. А я не хочу, — внезапно решился сказать он, — что бы про меня забыли. Про других. Если я сдохну — то сделаю это настолько феерично, что кровь будет у людей стыть в жилах ещё десятилетиями. В Лету кануть не хочется.
Он нахмурился, помрачнел и сжал трость по крепче. Захотелось потянуться к картам — но он не доставал их ни перед кем, кроме Герасима. Они этого не любили.
— Я тебя не забуду, — пообещал Ворон. — До тех пор, пока сам не сдохну, уж точно. В своей смерти я не привередлив. Единственное, чего мне хочется — чтобы Алисе не было больно. Но так ведь не будет, да? — теперь уже он посмотрел на Дока с какой-то совершенно бесплотной надеждой во взгляде, которую мог разглядеть и понять только этот, рыжий.
— Будет, — согласился Доктор, — Ещё как будет. Поэтому постарайся не сдохнуть.
У Доктора даже бровь не дёрнулась. Он просто смотрел на пернатого проницательными, будто бездонными глазами, на дне взгляда которых языками шевелился чёрный огонь правоты, а потом отвернулся и снова смотрел на дорогу перед собой.
— Ты подержишь Дениса? Боюсь, простой веревки к дереву не хватит. Дёргаться будет — не удобно.
— Я полностью в твоём распоряжении. Он уже надёргался, хватит с него, — хмыкнул Ворон.
Старайся, не старайся... Смерть — это этап. В этом Док прав несомненно. И даже не этап бытия, а этап запланированной революции. Ворон уже не сомневался, что до него доберутся. Рано или поздно. Надеялся только, что остальные продолжат до победного. Хотя бы до момента, когда доберутся и до них.
Потому что он — продолжит.
Электрокар свернул с трассы на неприметную колею. Проехал ещё на батарее и остановился посреди в меру дремучего леса. Ворон заглушил двигатель.
Доктор, кряхтя под нос, выбрался наружу. Дохнуло холодом, он с неудовольствием обнаружил начавшийся снег, поднял ворот пальто и полез в карман за перчатками. Пальцы тут же прочувствовали все прелести осенней ночи. Повертев головой, парень указал Ворону на одно из деревьев, достал звякнувшую цепь из рюкзака — верёвки там не оказалось, а он то думал — чего такой тяжелый? — бросил её рядом с сосной и отошёл чуть в сторону, закуривая.
— Раздень его, если не сложно. Можно наголо. — Попросил Доктор. В рыжей голове уже построился примерный план действий. — Советую вырубить и тащить телом. Я приведу его в чувства. Тебе помочь чем-то?
— Да не...
Снег белыми хлопьями падал Ворону на коротко стриженную голову, пока он методично выполнял указания Дока. Открыл багажник, ёбнул Дениса хорошенько по ушам, стащил всё, что на нём было. Не без удовольствия отметил распухшие синие плечи, месиво коленей. Подтащил к дереву, закрепил цепь. Не вырвется, даже если оставить его в одиночестве. Так и замёрзнет посреди леса, отсвечивая окровавленной рожей и остатками бесполезного хуя. Лёха не приукрашивал — они здорово постарались.
