Ратоборцы - Воронова Влада (онлайн книга без TXT) 📗
Видя, что полуоцепенелая эйфория у Хакима закончится нескоро, Славян усадил друга на траву и снял с него ботинки — долина, по всем признакам, хелефайская, а ходить здесь в обуви — демонстрировать враждебные намерения. Разулся сам.
Соколы покрутились у чарокамного круга и ускакали, только вертлявые хвосты верблюжьи махнули. Пройти сквозь границу волшебной долины рыцари сумеют легко, а вот в крепость не вернётся ни один, и смерть в долине их ждёт куда как нелёгкая. Сунуться сюда одним взводом и думать нечего, разве что полком и с полусотней гранатомётов.
Славян отвёл всё ещё полупьяного от восторга Хакима на поляну ожиданий, сложил на вымощенной глиняной плиткой особой площадке всё оружие, вплоть до неизвестно зачем прихваченного Хакимом кастета. Славян глянул на друга. Тот потихоньку приходил в себя. Сейчас окончательно очнётся, и Славян объяснит ему правила поведения на поляне ожиданий хелефайской долины.
Глава 8. Разбитый камень
Хаким блаженствовал. Такой красоты он не видел даже в саду резиденции самого губернатора. Нежная как шёлк трава, по который можно ходить сколько хочешь, цветы — так много и все такие разные, сказочно вкусные яблоки — тоже можно есть сколько хочешь. И чистая, прозрачная вода — сладкая, без всякой примеси соли. Целая река. Рождалась вода на вершине небольшого холма, падала с обрывчика в русло и текла в выложенный читцаррионом бассейн, а из бассейна уходила дальше, в сторону чарокамного круга. Когда Славян надёргал травы-мыльнянки и потащил Хакима к бассейну, совершать омовение в такой чистой воде бедуин посчитал кощунством. «Ну извини, — сказал тогда чокнутый европеец, — солёной лужи поблизости нет, придётся ручейком обойтись». И без лишних разговоров столкнул в бассейн. Пришлось и одежду выстирать. Читцаррион впитывает солнечный жар, и если на холме вода пронзительно холодная, то в бассейне — тёплая, почти горячая.
На вымощенной глиняной плиткой площадке их ждали котелок, дрова и цилиндрическая деревянная коробка с рисом. Славян в травяной силок поймал какую-то птицу величиной с цыплёнка, сделал суп и жаркое. Вкус европейской стряпни оказался непривычным, но приятным.
Вскоре Хакиму потребовалось удовлетворить определённую послеобеденную надобность. Славян кивнул на высокие кусты. Справлять нужду прямо на землю в столь райском месте Хакиму претило, но с природой не поспоришь, и за кусты он пошёл. Там оказалась особая кабинка, ничуть не хуже потребностной комнаты для слуг в крепости. «Странно, — сказал Славян, посетив то же строение, — в нужнике дырка вместо унитаза. Прямо не долина, а колхоз „Двадцать лет без урожая“».
Спать легли на широких удобных скамейках в изящной беседке, и покой их не потревожили ни мухи, ни москиты, ни прочие мерзопакостные порождения шайтана. В долине вредных насекомых вообще не водилось, а вот бабочек — в изобилии: больших и маленьких, пёстрых и одноцветных. Одна, самая любопытная, даже села Хакиму на плечо. Пока прекрасная летунья чистила усики, бедуин не то что пошевелиться, вздохнуть лишний раз боялся.
А Славяну всё что-то не нравилось.
— Ну и сколько нам ещё загорать и пикниками развлекаться? — раздражённо спросил он. — Сутки уже сидим.
— Ты же сам сказал, — удивился Хаким, — если мы пришли незваными гостями, должны ждать, пока хозяева убедятся, что мы не желаем им зла, и сами к нам подойдут.
— Или выкинут из долины, если морды наши не глянутся.
— Их право, — ответил Хаким.
— Само собой. Только что-то они не спешат им воспользоваться. Все хелефайи малость параноики, на собственной безопасности чуток сдвинуты, но не до такой же степени.
— Может, у них праздник какой, или траур, не до нас.
— Хаким, у хелефайев две глубокие и пламенные страсти: парное молоко и свежие сплетни. Даже если долина лишилась обоих владык сразу, даже если идёт война, всё равно патрульная четвёрка пограничников с командиром должна была ещё вчера прибежать на поляну и устроить нам долгий сеанс игры в «Что? Где? Когда?».
— А может, долина не хелефайская, а гоблинская или гномья.
— Яблони, Хаким. Священное дерево хелефайев — яблоня, гномов — облепиха, вампиров — груша, гоблинов — черешня.
— А персиков у них нет? — по-детски разочаровался Хаким.
— Полно. Только не вокруг поляны ожиданий, а в садах, как личных, так и городских. К тому же беседка, скамейки и нужник из иллинара, пусть и кустарной выделки. Нет, Хаким, долина именно хелефайская, только странная какая-то. — Славян хмуро огляделся. — Никак не пойму, что в ней не так. Причём «не так» — очень серьёзное.
— Это из-за меня, господин, — тихо ответил Хаким.
— Что?! — только и выговорил Славян. От удивления даже на «господина» обидеться забыл.
— Я ведь палач, — Хаким с отчаянием посмотрел на Славяна, — самая презренная тварь из всех презренных тварей. Это из-за меня долина не хочет принять даже тебя, принца Нитриена.
— У хелефайев принцев не бывает, — машинально поправил Славян. — Хаким, что за вздор ты городишь? Да кому какое дело, чем ты в крепости занимался!
— Я причинял людям страдания и боль, — твёрдо ответил Хаким, — моя душа проклята навеки. Мне не место здесь, в благословенном краю.
— Приехали, — только и сказал Славян. — Хаким, ты же не сам пошёл в истязатели, тебя Соколы заставили. И как только появилась возможность, ты сбежал. Хаким, ты ни в чём не виноват.
— Нет, господин. Палачу не место среди благословенных. Отведи меня обратно в пустыню. Тогда долина примет тебя. А за меня не бойся, я сын этой земли, и моя мать не причинит мне обиды.
— В пустыню всегда успеешь, не улетит.
— Славян, — тихо сказал Хаким, — эльфы — величайший, наимудрейший, вседобрый народ. Любимейшие и благословенные дети аллаха. Перворождённые никогда не допустят к своей чистоте проклятого навеки грешника.
— Чивойсь?! — пискнул сквозь внезапную немоту долинник Нитриена. Перевёл дыхание и обрёл способность к членораздельной речи: — Какой-такой народ? Хаким, ты что, белену тишком зажевал? Где ты набрался такой чуши?
— Но…
— Не нокай, я тебе не конь! Хаким, хелефайи, они же эльфы — такие же люди, как и мы с тобой. Разве что уши острые, глаза на полморды и спеси вагон. А так ничего, нормальные ребята.
— Славян…
— Нет, принц персидский! — рявкнул Славян. — Что вам всем так хочется перед кем-нибудь обязательно на брюхе поползать?! Перед богами, Соколами, Ястребами, богатым соседом… Перед хелефайями… Ты Виалдинга вспомни, вот из кого величайшесть, наимудрейшесть и вседобрейшесть фонтаном прут!
— Он вышвырок, господин.
— Ещё раз назовёшь господином — дам в ухо, — предупредил Славян. — Сколько можно друга оскорблять? За что, кстати, его изгнали?
— За кровосмешение. По-учёному — инцест. С ним одна хелефайна соединила кровь. Сестра по крови больше, чем сестра по рождению, — с глубоким убеждением сказал Хаким, — там люди сами не выбирают, а при кровосоединении — выбирают. Поэтому родство по рождению остаётся только на одно земное воплощение, а по крови — навечно, и в жизни, и в посмертии, и во всех воплощениях. На одном из праздников девушку избрали королевой бала. Она была так прекрасна, что многие мужчины долины желали её. Возжелал и этот сын осла и жабы. Он дал сестре дурманного зелья в вине и, когда она уснула, овладел ею. На утро девушка пришла к владыкам и потребовала найти насильника. Виалдинга нашли и изгнали в тот же день.
— А девушка? — спросил Славян.
— Её тоже. Ведь это нарушение самого строгого из всех тарго.
— И ты говоришь о доброте и мудрости?! — заорал Славян. — Её-то за что?! Она — жертва, скверны на ней не было и нет!
— Но… Да. — Хаким немного помолчал и сказал: — Славян, этот плевок шайтана как-то спьяну проболтался, что его бывшую сестру забрали в какую-то другую долину. Орал, что кровосмесительницу простили, а кровосмесителя не хотят, потому что у него таких сисек нет. И подробно расписывал, как девушка, пошли ей аллах счастья после всех бед, получала прощение.
