Mon AGENT или История забывшего прошлое шпиона - Мелехов Андрей Михайлович (список книг TXT) 📗
— …Кто, кто научил вас, любимые братья и сёстры мои, что Бог живёт в украшенных золотом храмах? Кто сказал вам, что человеку нужна чья-либо помощь для общения с ним? Почему вы внимаете жрецам, закосневшим в глупых ритуалах и сочинённых тысячи лет назад молитвах? Внемлите: человек свободен в своих отношениях с Господом! Разве потерпели бы вы приказывающего вам общаться со своей собственной матерью только через посредника? Да ещё и такого, который не достоин уважения и доверия? Как вы, которым тысячи лет тому назад было сказано отречься от идолов, опять стали идолопоклонниками, поклоняясь иконам, костям и распятиям? Неужели вы думаете, что он умер, желая, чтобы вы забывали Бога ради куска металла или деревянной доски? Верьте мне: не мог он учить тому, что нельзя развестись с нелюбимым супругом, что радости тела греховны и что надо вырвать глаз, неравнодушно смотрящий на красивую женщину!
Полицейские снова переглянулись: у этого были очевидные нелады с христианством. Впрочем, он был далеко не первым, кто распинался на «Углу» по поводу несоответствий, противоречий и просто глупостей, содержавшихся как в Ветхом, так и в Новом заветах. Правда, ни один из них не собирал ещё подобной толпы: либо из-за недостатка красноречия, либо из-за полного равнодушия окружающих к самой теме. Так или иначе, пока можно было говорить не о нарушении порядка, а, скорее, о нетипичной реакции прохожих на хиппи с вдохновенным симпатичным лицом и натруженными руками строительного рабочего.
— А ты-то кто такой? — наконец раздался из толпы враждебный голос кого-то, не выдержавшего нападок на основу Западной цивилизации. У него было плотное красное лицо и акцент уроженца Среднего Запада северных американских штатов. — Откуда ты знаешь, что ложь и что правда в Святом Писании?
— Точно! — поддержала его трясущая многочисленными подбородками и крашенными кудряшками пожилая соратница по туристической группе. — Лез бы ты, патлатый, обратно — под ту корягу, откуда взялся! Безбожник!
— Коммунист! — поддержал её англиканский священник, давно надувавшийся праведным гневом и поглядывавший на лица окружавших в поисках схожих эмоций и поддержки. — Одумайся, хулитель! Одумайся и покайся, пока не поздно! Ибо тяжка будет кара! Поразит тебя, святотатствующего, десница Господа нашего, Иисуса Христа!
Зеленоглазый выходец с Ближнего Востока отнюдь не был обескуражен выкриками несогласных. Добродушно улыбаясь, он сделал паузу, а потом, обращаясь к новым фарисеям, продолжил:
— Расскажу вам одну историю! Однажды священник Храма, славившийся своими благочестием, физическим совершенством и привычкой к тщательному соблюдению ритуалов Торы, зашёл за запретный покров, в обиталище Адоная. Ибо происходил он из древнего рода и мог это делать по праву рождения. К своему удивлению и возмущению там он увидел колченогого калеку-нищего, посмевшего отведать жертвенных хлебов и оливкового масла. Мало того, нищий оказался бос и гол и был, как можно было заметить, необрезан, а значит, поклонялся Артемиде или другому непотребному языческому божеству. «Мерзкий гой! — закричал священник. — Как ты, нечистый, посмел зайти в Святая Святых на своей хромой ноге? Как осмелился есть пищу Яхве? Разве не знаешь, что тебя ждёт жестокое наказание?» Но нечистый попрошайка ничуть не испугался, дожевал свой хлеб и ответил: «Не тебе, священник, судить меня! Ибо на спине твоей следы страшной кожной болезни и ты нарушаешь закон так же, как и я!» Испуганный жрец не стал звать стражу, а побежал к раввину и попросил того осмотреть спину. Тот внимательно оглядел её, а потом, ничего не говоря, спросил священника о причине его беспокойства. Рыдая, жрец поведал о словах нищего. Раввин же усмехнулся и сказал: «Пока ты бежал ко мне, то чувствовал себя так, будто стал прокажённым преступником. Как ты думаешь, кому обязан сей страшной переменой в своей жизни?» Подумав, храмовый священник ответил: «Конечно, Яхве, всевидящему и всемогущему!» Раввин засмеялся: «Нет, глупец, ведь твоя спина чиста! Не желая того, ты приравнял бродягу-гоя к самому Создателю!»
После некоторой паузы, отразившей напряжённую мыслительную работу присутствовавших, толпа одобрительно зашумела. Раздались сначала жидкие, а потом всё более сильные аплодисменты.
— Ну и что? Каков смысл твоих россказней? — не мог успокоиться плотного телосложения американец.
— Как смеешь ты уподобляться Спасителю нашему! — вторил ему вконец разозлившийся поп.
— Умный поймёт, — спокойно ответил хиппи, — добрый простит, пытливый задумается! Добрый человек, — неожиданно обратился он к краснорожему фермеру из Миннесоты, — недуг твой более не потревожит тебя!
Толпа с любопытством обратила свои взоры на того, которому только что пообещали исцеление от неизвестной болезни. Лицо его стремительно теряло красный цвет и через пару секунд стало совершенно белым.
— И запомни, — продолжал, обращаясь к нему, зеленоглазый проповедник, — ни Бог, ни Диавол не имели ни малейшего отношения ни к твоей болезни, ни к твоему излечению!
После этого он перевёл своё внимание на другого оппонента:
— Священник! Ты и тебе подобные сотворили себе кумира из человека, распятого на кресте! Вы назвали его Богом, чтобы его именем повелевать людьми и владеть их имуществом! Вы создали церковь с её храмами, богатствами и лживыми обещаниями. Именем распятого человека вы и наученные вами сотворили неслыханные злодеяния!
— Кто ты такой, мерзавец, чтобы покушаться на веру Христову! — завизжал, брызгая слюною, доведённый до белого каления поп.
Стоявшие рядом с ним подались в сторону, ожидая ещё более неадекватных поступков. Полицейские напряглись, опасаясь, что сейчас Божий человек вцепится в горло хиппи. Сам проповедник вдруг, казалось, потерял интерес к происходящему и как будто ждал чего-то неизбежного и не очень приятного. Несмотря на то, что подавляющее большинство присутствующих явно сочувствовали хулителю христианской церкви, никто из них не торопился выступить в его поддержку. Наступила драматичная пауза, в течение которой зеленоглазый парень смотрел куда-то вдаль, за горизонт, — туда, где медленно плыли белые облака и кажущиеся отсюда птицами огромные самолёты. Вдруг раздался звучный женский голос:
— Потому что, грязноротый, он и есть тот, чьим именем ты зарабатываешь себе на жизнь! Потому что это его, плотника из Назарета, распяли две тысячи лет назад подобные тебе фарисеи!
Обладательница голоса — стройная сероглазая шатенка с чуть смуглым, как будто светящимся изнутри лицом — уверенно прошла сквозь как по волшебству расступившуюся толпу. Священник в изумлении смотрел на то, как Мари (а это была именно она!) подошла к по-прежнему стоявшему на своём жалком помосте Учителю. Тот вышел из транса и, поражённый внезапной встречей с небезразличной ему женщиной, неловко слез вниз. Француженка стремительно обняла его, и они на секунду застыли в объятиях. Толпа несмело зашумела, не в силах воспринять смысл сообщённой им невероятной тайны и пытаясь понять происходящее. Замолчал даже неуёмный поп.
Вдруг кто-то крикнул: «Смотрите! На его руках кровь!» Мари отстранилась и посмотрела на руки влюблённого в неё человека. Из грубых рубцов на его запястьях обильно текла алая жидкость. То Же самое происходило и с его ногами, под которыми на рыжем гравии быстро расширялось тёмное пятно.
— А ты не изменился, Учитель! — сказала Мари, пытаясь остановить кровотечение с помощью шёлкового шарфа. — Когда-то ты пострадал, обличая религию предков, теперь ищешь приключений, обличая учение, созданное твоим же именем! И ты по-прежнему готов страдать ради тех, кто этого недостоин!
— Нет, Мари, — ответил вновь воскресший плотник из Галилеи, — ты не понимаешь! Людей нельзя делить на достойных и недостойных. Ведь нельзя сказать, что хороши лишь животные, которые дают тебе пищу, одежду и защиту! Волк не плох только потому, что Бог сделал его диким охотником! Змея не виновата в том, что вынуждена питаться птичьими яйцами! Не стоит обижаться и на человека, который обидел или предал тебя: он стал хищником не по своей воле! И возможно, именно для этого Создатель и сотворил их — чтобы сохранить баланс между нами, грешными. Чтобы человек-лань никогда не забывал об опасности, ждущей его в лесу! О человеке-волке, вышедшем на охоту!
