Град огненный (СИ) - Ершова Елена (читать полные книги онлайн бесплатно .txt) 📗
Мы собираемся на старом аэродроме. Бетонное покрытие давно пошло трещинами и поросло травой. На взлетной полосе ржавеют останки вертолетов. Один из них служит мне трибуной. Я забираюсь на просевшую крышу и опираюсь на стек, как на трость. За бурую щетку леса заваливается солнечный диск. Его лучи, пробиваясь через облачную вуаль, окрашивают мир в медные тона. И взлетно-посадочная полоса тоже кажется покрытой не то ржавчиной, не то кровью — в тон собравшегося роя. Чужие взгляды жалами впиваются в мое лицо. Рой ждет. И я не тяну с речью.
— Васпы! — говорю я. — Солдаты и офицеры! Все, кто выжил после атаки на Ульи. Все, кто прошел через лаборатории. Все, кто впитал в себя яд и смерть. Все, кто явился сейчас в Помор. Нас так долго держали за кирпичной стеной. Нам так долго лгали, что выхода за нее нет. Но каждая стена однажды рушится. И вот настала эпоха перемен. И стало ясно, что мир гораздо больше, чем мы думали. В нем есть место и для нас. Надо только сделать шаг, чтобы переступить порог новой жизни. Один последний шаг после долгого похода, — я беру паузу и обвожу их взглядом. Они молчат. Их лица серьезны. Никто не смеется, никто не сомневается в моих словах — а, значит, я сделал правильный выбор. И продолжаю: — Это был трудный путь. Но мы сделали все возможное, чтобы заслужить награду. Мы знаем, как тяжело даются перемены. Мы проходили науку в пыточных. Мы закалялись в боях. Но мы были достаточно сильны, чтобы сохранить в себе крупицу человечности, когда в нас взращивали зверя. Так будем же сильны, чтобы запереть в себе зверя, когда пришло время вернуться к человечности. Через три дня прилетят вертолеты Красного креста, чтобы доставить нас в Южноуделье. Так придем же к людям с чистыми руками!
Я поднимаю стек. Солнце пляшет на лезвии, истекает медным ядом. Мой маршальский жезл. Мой жертвенный нож. Символ высшей власти и спутник, никогда не покидающий моей руки и хорошо знающий, как оборвать жизнь. Друг, который никогда не подводил меня. Как долго я мечтал о нем. Как бережно хранил…
От прута исходит приятный запах нагретого дерева и меди. Тогда я подношу стек к губам и бережно целую.
— Смерть, — шепчу я, — где твое жало?
И переламываю его через колено.
Над взлетной полосой проносится вздох — будто порыв ветра смахивает с сосновых лап отмершую хвою. Затем воцаряется тишина. Мир смазывается, расплывается пятнами. Медленно разжимаю руки. Обломки стека с глухим стуком падают вниз. И я опускаю веки, чувствуя, как моя внутренняя тьма, вскипев, обжигает роговицу.
Я обещаю себе, что это будет последний раз, когда я предаю друга.
Тогда тишину аэродрома нарушает многократно повторяющийся треск: это следом за мной осы ломают свои ядовитые жала.
Я ухожу в лес, стараясь остаться незамеченным.
Иду быстро. Кустарники бьют по голенищам сапог. Под подошвами хрустит подлесок и прихваченная изморозью хвоя. Несколько раз я не успеваю увернуться, и ветки наотмашь хлещут по лицу, но это только раззадоривает меня. Я ускоряю шаг и вскоре бегу. И чувствую, как где-то внутри закручивается узел — это натягиваются нити, связывающие меня с прошлым. Задыхаюсь. Делаю последний рывок — и нити лопаются. Хвоя скользит, осыпается под ногами, и я кубарем качусь по земле. И падаю навзничь, раскинув руки по мерзлой траве.
Я лежу на склоне долины, как на краю глиняной крынки. А передо мной разливается настоящая молочная река.
Низина до краев наполнена туманом. Белым и жирным, как сливки. У горизонта он соприкасается с облаками, которые текут лениво и важно, в их животах вызревают осенние дожди. И кажется, что там, за краем, нет больше никакой земли, а только одно бесконечное небо. Словно я уже сделал свой последний шаг в бездну — и теперь лечу, подхваченный воздушным потоком. От этого больно стягивает горло и щиплет глаза. И мыслей никаких нет — их выдувает ветрами.
Слышу шаги позади себя. К запахам мерзлой земли примешивается знакомый сладковатый аромат васпы. Комендант садится чуть дальше меня по склону.
— Здесь красиво, — говорит он. — Хорошее место, чтобы мечтать и думать.
— Я никогда не бывал тут раньше, — отзываюсь и приподнимаюсь на локтях.
— Есть места, которым неважно, когда ты дойдешь до них. Главное — чтобы дошел, — Расс поворачивается ко мне лицом. В его взгляде сквозит то, что люди бы назвали… сочувствием?
— Как ребята? — спрашиваю его.
— Солдаты радуются. Господа преторианцы в печали.
— Да уж какие там господа, — бормочу я. — Мы в одной упряжке. Нет королевы — нет претории.
— Может, и нет, — соглашается Расс.
Он вздыхает, тянется к кобуре и достает пистолет. Вертит его в руках, но с предохранителя не снимает.
— Я не офицер и у меня нет стека, — говорит он. — Но тоже есть ядовитое жало.
Размахивается и швыряет пистолет далеко в белесую мглу — на мгновение стальной корпус вспыхивает медью, будто подмигивает бывшему хозяину.
— Вот теперь мы в одной упряжке, — произносит Расс.
Я слежу, как бездна облизывается облачным языком. Спрашиваю:
— А если люди обманут? Если весь этот Переход — только очередной маневр?
Расс беспечно пожимает плечами.
— Что ж. С верой в сердце умирать легко и не страшно.
Какое-то время мы молчим. Я анализирую все, что когда-либо говорил Торий, что я узнал от журналистов, что услышал по новостным каналам, что передавали наши агенты. Если проект по реабилитации васпов действительно настолько масштабный (и затратный — как уверил меня Виктор), то правительству проще дать нам возможность отработать затраты, чем убить и буквально зарыть деньги в землю. Но от этого менее тревожно не становится.
— Что ты будешь делать у людей? — спрашиваю снова.
— Сочинять стихи, — быстро и уверенно говорит Расс. — Всегда хотел.
Меня разбирает смех, а комендант продолжает:
— Я и фамилию себе придумал. Вэйлин. Это значит — сын волка. Поэтично?
Теперь я уже хохочу в голос. И Расс хохочет вместе со мной. Облачная река густеет. Туман принимает причудливые очертания: вот он собирается в клубы и становится похож на спящего медведя, а вот распадается на лоскуты и это уже не медведь — а парусник. Тогда я думаю, что наша жизнь так же меняет наполнение и форму. Сегодня мы одни — но кто знает, что будет с нами завтра?
Переход — лишь новое перерождение. Возможно, внутренне мы так и застыли каждый в своем коконе. И время покинуть его настало только сейчас.
Утро двадцать шестого встречает нас изморозью и туманом.
Ночь проходит без сна. Васпы сидят у догорающих костров, потягивают травяной чай. Разговоры не клеятся. Минуты тянутся, как сгущенное молоко. Дозорные на вышке меняются каждый час. И все время от времени с тревогой поглядывают на небо. Там, запутавшись в ветвях, висит плоское солнце, похожее на аппликацию из мокрой бумаги. В лесу стоит настороженная тишина.
Стрелки часов движутся к восьми, когда дозорные докладывают:
— Есть объект!
И тишина лопается, наполняется отдаленным стрекотом, будто с болот поднимается комариный рой. Первый вертолет выныривает из-за острых сосновых верхушек и проплывает над головами, демонстрируя выцветшее брюхо с поджатыми сухими лапками шасси. А я цепенею. Чудится, что не красный крест нанесен на белые бока вертолета, а черно-желтые полосы, и я снова — маленький мальчик с отцовским ножом в руке, беззащитный перед сокрушительной и злой силой, навсегда изменившей мою жизнь.
Я машинально тянусь к кобуре. Васпы подскакивают, повторяют мой жест. А я трезвею. Кричу:
— Не стрелять! Убрать костры! Очистить посадочную полосу!
Вслед за первым вертолетом показываются другие. Они кружат, как стая хищных птиц. Идут на посадку. Гул нарастает. Я запрокидываю голову, и ветер сдувает прилипшие ко лбу пряди. Я пытаюсь разглядеть Тория в одной из кабин. Но лицо заливает облачным молоком, и я почти слепну. Мир закручивается в штопор, земля вибрирует, толкает снизу. Тогда мои ноги подгибаются, и я с размаху падаю на колени. Мир подергивается матовой пленкой, но сквозь нее можно увидеть, как вслед за мной падают на колени васпы, словно подрубленные серпом колосья. Они бросают оружие, сцепляют руки за головой. И люди идут к нам — угольно-черные тени, выступающие из дрожащей мглы. Так, из огня и дыма, наступали на деревню васпы. И в гул вертолетных лопастей, и в треск горящей древесины вплетаются сбивчивые клятвы:
