Сонник Инверсанта - Щупов Андрей Олегович (книги бесплатно без онлайн .txt) 📗
– Слушаюсь, Ваше Величество! – Адмирал резво поднялся, натянул на голову фуражку, привычным движением одернул на себе мундир. – Я могу идти?
– Последний вопрос, Адмирал. – Я впился в него глазами. – Скажите, почему вы решили толкнуть меня наверх? Я ведь, извиняюсь, для вас темная лошадка.
Адмирал ответил не сразу. Видно было, что ответить на этот вопрос ему действительно было непросто.
– Это правда, Ваше Величество. Вы так и остались для нас темной лошадкой, но… – он порывисто вздохнул. – При всем при том вы сильная лошадка, сейчас я окончательно это понял. А сегодняшний монарх обязан быть сильным. У нас просто нет иного выбора.
– Что ж, вполне исчерпывающе. – Я разрешающе махнул рукой, и Адмирал чуть ли не бегом устремился к выходу. Я смотрел ему вслед и не испытывал ни малейшей радости.
Глава 3 Пауза среди Сумбура…
Новая медсестричка оказалась ничуть не хуже предыдущей, хотя сексапильность ее была не в пример умереннее. Если прежнюю можно было смело предлагать на конкурс «Мисс мира», то нынешняя больше походила на бойкую и тоненькую студенточку. Белое личико в обрамлении светлых кудряшек, вздернутый носик и кокетливые, диоптрии в три-четыре очки. Она и улыбалась более естественно, чем, собственно, и успокоила меня с первых минут знакомства. Зато Осип снова слегка тронулся на женском вопросе. И впервые осмелился проявиться из небытия перед посторонним человеком.
Я как раз возвращался с прогулки, когда наша студентка что-то писала, склонившись в три погибели над столом. Она так увлеклась, что не заметила моего прихода, и именно в этот момент Осип возник у нее за спиной, хищно зашевелив своими ручищами. Впрочем, я знал, что рыцарских правил своих он не нарушит. Все-таки Отсвет – это Отсвет, каким бы бабником и пропойцей он не был.
– Ой! – вскинув голову, она наконец-то увидела меня и попыталась прикрыть бумажные квадратики рукой.
– Видел, видел твои шпаргалки, – я улыбнулся. – Приятно, когда молодежь учится. Пусть даже со шпаргалками. И тошно, когда зарабатывает. То есть, наверное, правильно и объяснимо, но все равно тошно. Молодость для того и дана – чтобы любить и удивляться. А зарабатывающий мало чему удивляется. Он начинает познавать изнанку труда и цену всему сущему. Ну, а со знанием приходит цинизм… Ты где учишься?
– В медицинском.
– А как звать?
– Клава.
– Экзамены на носу, Клава?
– Ага, – она смущенно кивнула. Мне захотелось посочувствовать ей, сказать что-нибудь ободряющее, припомнить из собственной институтской жизни десяток-другой поучительных историй. Очень уж просто она на все отвечала, очень уж мило улыбалась. Неиспорченного человека сразу видно – по одной-единственной улыбке. За эту самую улыбку и полюбить можно… Мельком я даже подумал, что лучше оставили бы на посту ту прежнюю дамочку. Женщины-вамп – существа, конечно, опасные, но все же не опаснее противопехотной мины. На нее еще надобно наступить – на эту самую мину. Здесь же все представлялось зыбким и неустойчивым с самого начала. Поскольку трудно пройти мимо хорошего человека – да еще с зелеными глазами. И с сердцем что-то такое начинает твориться, и с голосом… Тем не менее, я сделал над собой усилие и прошел мимо.
– Что ж, Клавдия, желаю удачи!
– Спасибо…
Я напряг мышцы шеи, чтобы не оборачиваться, но все же обернулся. Она смотрела мне вслед и весело моргала, а за ее стулом обомлевшим сусликом красовался Осип. Этот басовитый сердцеед пройти мимо не сумел. Я не стал его окликать, – не нянька же я ему, в конце концов. Жаль, конечно, если спугнет девочку, но, может, и обойдется.
Должно быть, кризис окончательно миновал. Ломающая боль наконец-то оставила меня, и в этот же день я впервые ощутил в теле некое весеннее пробуждение. Словно встрепенулось от спячки живое естество, а, встрепенувшись, потребовало своей законной энергии.
Помимо фруктов я впервые с аппетитом навернул тарелку гречневой каши, запил ее стаканом кефира, без отвращения взглянул на грибной суп. Основной жизненный принцип – суров. Все, чего хочешь, в принципе достижимо. Главное – хотеть. Хотеть – значит, мочь, и наоборот. Другое дело, если не хочешь. Ничего и никого. Тогда действительно беда и сплошная жизненная фрустрация.
Чтобы жить, нужно напрягаться. Каждый день вырубать в скалах свою лестницу – ступеньку за ступенькой, даже если не знаешь – куда ты лезешь и зачем. Потому как есть шанс, что осмысление придет позже. Все равно как аппетит во время еды. Важно только не стоять на месте. Вот и я без малого за неделю освободился от зависимости хроника. Мышцы еще трепало неприятной дрожью, но в целом я был уже прежним здоровым человеком – дышал без сипа и без особого напряжения пробегал вокруг пансионата дюжину-другую кругов. Был бы здесь какой-нибудь пруд, наверняка бы, рискнул окунуться. Впрочем, для тренировок хватало и территории пансионата. Он занимал окружность диаметром шагов в триста, и день за днем я исследовал его с интересом семилетнего ребенка. Скучать здесь было нелепо уже хотя бы потому, что живности хватало. Несколько сотен берез, пара десятков вполне годных на корабельные мачты сосен, два муравейника и тройка непуганых дятлов. Белку видел только однажды, зато периодически наблюдал чистящего клюв на крыше нашего пансионата некого залетного хищника – не то ястреба, не то коршуна. Я готов был глядеть на него часами, но так долго он не позировал. А птичка была действительно колоритной. На строгую головенку ее так и просилась корона – та самая, которую собирались напялить на мой собственный шарабан. В каком-то смысле я уподобился первооткрывателю, рассматривая мир глазами новорожденного, видя то, чего давно уже не замечал. Верно говорят, люди однажды фотографируют окружающий мир и больше никогда уже не видят. Предпочитают довольствоваться фотографией в голове. Довольно шатко, зато налицо отчетливая экономия. Памяти, нейронов и всего прочего…
Как бы то ни было, но я продолжал накручивать круги, с бега переходя на шаг, изредка присаживаясь на деревянную лавочку передохнуть. Здешняя тишина пьянила. Я пил ее, словно кисель или ряженку, смаковал маленькими глотками. Людей, что, выезжая на драндулетах в леса, первым делом спешат задействовать салонное радио или включают на вечный реверс магнитофонные ленты, я никогда не понимал. Тихонечко даже презирал. Потому как тишина для меня действительно была категорией особой – почти святой. Ну, не любил я, когда на нее покушались, когда электроваттами глушили хирургическую работу дятлов, пение пичуг и стрекот насекомых. Это было почти то же самое, что плевать в ручьи и колодцы.
Смутно я догадывался, что все происходило от того, что люди не умели думать. Думается всегда лучше в тишине, но если не думаешь, проще уживаться с шумом и гамом. Для появления любой даже самой малой мысли человеку необходим внутренний вакуум. Именно он рождает потребность заполнения. Тысячу раз говорено: природа не терпит пустоты. Вот и прорежется на голом месте зубчатый листик, вылупиться птенец, проклюнется корешок, в котором с изумлением вы опознаете свое самостийное. Процесс нарождения мысли – так же азартен и интересен, как всякое иное увлечение. Человек, хоть раз выигравший по-крупному на скачках, рискует превратиться в игромана, и тот, кто хотя бы однажды ощутил в себе самостоятельного мыслителя, тоже навряд ли откажется от удовольствия думать. Мало кто из властителей, ощутив на вкус абсолютную власть, отказывался от нее по доброй воле. Окружившие Наполеона в четырнадцатом году войска коалиции предлагали ему Францию в ее естественных границах, но он отказался. Ему по-прежнему нужен был весь мир. Отступающему Гитлеру в сорок третьем Сталин посылал людей с аналогичными предложениями, но фюрер, жить которому оставалось менее двух лет, также отказался. С тем же фанатичным упорством рвался вперед молоденький Македонский. Повелевать малой толикой мира всем этим воителям казалось уже неинтересно. Их внутренние паразиты желали большего. И оттого грозные полководцы остались всего лишь людьми, привыкшими повелевать племенами, государствами и нациями, но только не собственными мыслями. Потому и нельзя было именовать их властителями дум. Потому и блекнет их слава перед величием Аристотеля, Сократа и Вергилия. А ведь все мы способны быть властителями дум. Надобно только их иметь – эти самые думы, вкусить прелести манипулирования невысказанными словами. Но это искусство приходит только вместе с молчанием, и этим талантом наделяет исключительно Тишина.
