Город энтузиастов (сборник) - Козырев Михаил Яковлевич (книги бесплатно без TXT) 📗
– А где поставим трибуну?
– Строят уже – смотрите.
Неподалеку двое рабочих сооружали временные подмостки. Увидев архитектора, они бросили работу и подошли поближе.
– Вот это – первый камень нашей постройки, – указал архитектор на большой необтесанный валун.
– Приготовить что ли? – спросил один из рабочих. – Мы уж тут пробовали…
Неподалеку от камня был снят верхний слой почвы и обнажена сероватая глина. Архитектор носком сапога попробовал глину, что-то прошептал про себя и ответил:
– Начинайте. Без репетиции не обойдешься, – улыбаясь, сказал он Боброву.
Бобров согласился.
– Конечно, нельзя.
Лопаты врезались в глину и отломили каждая по блестящему, влажному ломтю. Обе лопаты одновременно приподнялись, и глина, слегка хлюпнув, примяла побуревшую прошлогоднюю траву.
– Давай еще.
Через две-три минуты была вырыта довольно глубокая яма. Архитектор опять пощупал дно кончиком сапога и распорядился:
– Еще на полфута!
Опять лопаты врезались в мягкую блестящую землю и тотчас же остановились.
– Вода.
Рабочие, как по команде, подняли лопаты и примяли глину. Из-под лопаты сочилась тоненькая струйка воды.
– На ключ попали.
Оба в недоумении остановились над ямой.
Архитектор, что-то нашептывая про себя и соображая, остановился в раздумьи. Бобров тревожно смотрел на него.
– Лом у вас есть? Попробуйте.
Брошенный со всего размаха лом легко врезался в мягкую почву. Вода забила сильнее и скоро наполнила яму.
– Что такое? Что случилось? – встревожился Бобров.
– Подземные воды, – спокойно ответил архитектор. – Этого надо было ожидать. Придется потом подумать, что с ними делать. А пока…
Он отошел шага на два – и опять быстро заработали лопаты, отбрасывая на траву мягкие и блестящие ломти сероватой глины. Почва становилась все влажнее и влажнее.
– Не надо. Зарыть. Начинайте с другого угла.
– А камень как же?
– Камень придется перенести. Эка беда!
Рабочие нехотя направились к колышку, отмечавшему противоположный угол будущего здания.
– Не все ли равно, куда мы первый камень положим, – ведь верно? – стараясь казаться веселым, спрашивал архитектор. Бобров молчал. Опять начали работать лопаты.
– Здесь хорошо. Дело обстоит не так страшно… К завтрашнему дню камень должен быть там. Яму засыпать, воду предварительно выкачать.
Строители последовали дальше. Они не слыхали, как позади них шёпотом разговаривали рабочие.
– На воде хотят строить, – сказал один.
– Им виднее… Наше дело исполнять, коли приказывают.
– Тоже еще камень переноси, – опять проворчал первый. – Нас не в каменщики, небось, нанимали… А этот кто же с архитектором важный такой… Форменный комиссар. Видно, ни хрена не понимает…
– Не твое дело, что велят, то и исполняй!
Наши герои не слыхали этого разговора, – и хорошо. Разве уменье управлять людьми не заключается в том, чтобы не слышать, чего не надо слышать, не видеть, чего не надо видеть, а в особенности не говорить о том, о чем можно и не говорить.
– Ну что ж, Юрий Степаныч, строим? Теперь уж назад не повернешь.
– Строим, – хмуро ответил Бобров.
– А чего ж не радуетесь-то? Радоваться надо.
– А вы радуетесь? – в упор поставил вопрос Юрий Степанович.
– А что ж мне еще делать? Понятно, что радуюсь. Только и беспокоюсь немножко. Не уплыл бы наш городок в речку. Что? Как по-вашему? Не уплывет?
Архитектор скрестил руки на груди и ждал ответа.
– Неужели есть опасность?
– Не страшно – я ведь, что называется, образно выражаюсь. Где-то тут – он придавил сапогом вязкую серую глину – под землей речка течет. А где она – без подробного исследования не установишь. Бурение надо произвести… Ведь это все от нас же самих зависит. Захотим – уплывет, не захотим – все сойдет благополучно. Питер ведь весь на воде стоит, и ничего – держится. Только если уж по правде говорить – надо бы другое местечко выбрать – повыше туда, посуше…
– Я думаю, что и здесь не плохо.
– А это уж как хотите.
Боброву представилось, что вот опять поставят вопрос об изменении проекта – опять комиссия рассмотрит и утвердит новый проект, опять пошлют запрос, опять изменят, может быть, опять назначат комиссию…
Подобные же мысли были и у архитектора.
– Справимся как-нибудь-подумаем. Это не штука на хорошем месте строить – ты на плохом так построй, чтобы хорошо было. Много ли у нас городов на хороших-то местах стоят? Ничего, вывезем…
Официальная закладка состоялась в назначенный день. Рабочие со знаменами, комсомол, пионеры, красноармейцы с оркестром музыки расположились полукругом на будущей площади. На трибуну один за другим выходили ораторы с праздничными речами о первом камне социалистического строительства, о тех трудностях, которые преодолены и которые еще нужно преодолеть.
Бобров стоял у трибуны. Рядом с ним, кутаясь в соболий палантин и как бы нечаянно крепко прижавшись к нему, стояла Муся. Изредка она поворачивала к нему голову и улыбалась радостной и многообещающей улыбкой. Он не слушал речей, не слушал поздравлений, наполненный радостью торжественной обстановки, радостью начала дела и, может быть, больше всего теми явными признаками внимания, которые оказывает ему Муся. Пусть в последнее время встречи их стали более редкими, пусть она иногда в самые нежные и счастливые минуты их встреч обдает его холодом, но – казалось ему – она только и ждет от него тех слов, которые когда-то сама не дала сказать. Он был уверен, что победа над нею зависит только от него, что он сам выжидает первого слова, радовался твердости своего характера и втайне мучился.
– Пусть она первая…
К трибуне протискался мужичек, низкорослый, с серой бородой и лукавыми карими глазками. Мужичек топтался около трибуны, стараясь обратить на себя внимание Боброва – Бобров не замечал его. Мужичек громко кашлянул.
– Да это Михалок, кажется.
– Наше вам, здравствуйте, – обрадовался Михалок. – Вот и я приехал, только-что с вашим архитектором говорил. Наша слуховщина вся тут.
– Вот и прекрасно.
– Мне-то прекрасно, – возразил Михалок, мое дело маленькое. Только… Не знаю, как вам и сказать…
– Что такое?
– Я говорю – великое дело затеяли, большое. Это ораторы очень хорошо говорят. Сколько народу вас благодарить потом будут.
Бобров видел, что Михалок собирался сказать не об этом.
– Знаю, что не плохое, – ответил он.
– Только вот место-то выбрали… Эх!
– Место обыкновенное.
– Какое ж обыкновенное-то? Чортово Займище. Слава-то какая! Нечистое это место, вот что. Я уж и архитектору говорил.
– Вычистим, – отшутился Бобров.
– То-то же, что вычистим. Вы бы не смеялись над мужиком. Тут уж строились прежде, да ничего не выходило. Не стоять здесь городу!
– Вы бы архитектору сказали, – это по его части.
– Говорил. Только он чудной больно. Ты, говорит, знай строй, а там время все за тебя достроит. Правда, что время все правит.
– А вы бы не каркали, – остановил его Бобров.
Михалок сконфузился и исчез в толпе.
– Кто это? – спросила Муся.
– Так называемый Михалок. Со Слуховщины – вроде колдуна, что ли.
– Так у нас есть и колдуны, – обрадовалась Муся. – Как это мило. Сегодня ты у меня будешь? – спросила она и еще крепче прижалась к нему своей шубкой.
А на трибуну один за другим поднимались ораторы и все говорили и говорили… Следствие ли это векового молчания, следствие ли это вечно жившей, но не вырывавшейся наружу нашей потребности, следствие ли необходимости упорно просвещать наш покамест еще достаточно темный народ, но, несомненно, одно, что с первых же дней революции обрушилась на нас вместе с революционной стихией – стихия словоговорения. Разлившись по необъятным просторам, стихия эта захлестнула буквально всех – говорили на митингах, говорили на улицах и площадях, говорили в вагонах, говорили дома за обеденным столом, везде и всюду оказались свои Мирабэ, расточавшие и весьма обильно ораторские таланты. Но постепенно, вместе с организацией революционных сил, организовывалась и ораторская стихия: теперь говорят не все и не всегда, а только специально назначенные к тому лица и в специальные дни и часы.
