Клей - Веди Анна (читать книги бесплатно полностью без регистрации сокращений .txt) 📗
– А ты не хочешь рассказать нам историю из детства, которая произвела на тебя впечатление? Или просто расскажи что хочешь, – предлагает Оливер.
Мигель молчит в раздумье. Все остальные тоже молчат. Мария, сидя рядом, дожёвывает булочку. Молчание затягивается. Наконец тишину нарушает голос Мигеля, идущий из глубины. Тихий, глухой, как эхо, почти безжизненный.
– Как-то из садика меня забрала старшая сестра, хотя должна была прийти мама, как обычно. Но мама в последнее время всегда опаздывала, и я часто оставался в садике, пока всех детей не разбирали. И вот, сестра пришла за мной, – Мигелю сложно говорить, его голос то и дело прерывается, он повторяет фразы по нескольку раз, запинается. – Вот. И когда мы шли, сестра сказала, что мама нас бросила, ушла к другому дяде. Мне тогда всего пять лет было, и я не понял, как это, и спросил об этом. Она ответила: «А вот так. Мама нас больше не любит, и мы ей больше не нужны. Но ты не расстраивайся, у тебя есть я, и у нас есть папа». Видимо, в тот момент я был в шоке и не поверил, что такое вообще возможно. Однако мама не пришла ни в этот день, ни в другой. Она больше не появилась никогда. И, наверное, умерла, потому что говорить о ней было табу, и мы все молчали. Папа стал употреблять наркотики. Я тогда уже подрос, и мне было десять лет. По утрам я часто видел валяющийся шприц с кровью. Сестра жила то с одним парнем, то с другим. В перерывах возвращалась домой, и в это время я был для неё грушей, по которой она периодически лупила. Я думаю, уже так просто, чтобы набить руку. Я никогда не плакал и сдачи тоже никогда ей не давал. Я её боялся и в то же время думал, что хоть она меня любит. Папа почти всегда был под кайфом. А в период ломки от него лучше было держаться подальше. Потому что тогда я опять был грушей, только мне влетало уже от него. Вообще, я был козлом отпущения, как мне казалось. Отец всегда говорил, что я чмо, убожество. Всячески помыкал и издевался надо мной. Он любил только сестру, я это видел и чувствовал. Видно было, как он смотрит на неё глазами, полными обожания. Но я думал, что я мужчина, и мне это необязательно. Тем более отец всегда говорил, что мужчине плакать стрёмно, тогда он не мужчина, а баба или тряпка. И когда слёзы подкатывали к горлу, и трудно было их сдержать, я начинал громко смеяться, чем ещё больше бесил отца. У нас с ним была просто война. Однако надо отдать должное моей сестрёнке. Несмотря на то, что она меня периодически била, это было терпимо, а потом она сразу остывала, обнимала меня, даже иногда просила прощения и покупала всё, что бы я ни захотел. И заступалась перед отцом. За это я ей очень благодарен.
– И ты усвоил для себя: бьёт, унижает – значит, любит. Похоже, как и у меня, – предполагает Сандра.
– А что ты чувствовал тогда и сейчас? – спрашивает София.
– Да не помню я тех своих чувств. Хотя, наверное, мне было обидно и горько. Очень обидно. Я видел, как другие дети вместе с родителями гуляют, общаются. А у меня этого не было. Я всегда был в себе. Потом началась учёба, и я ушёл в научную деятельность, потом неудачный брак, и вот так я докатился до такой жизни. Сейчас отца уже нет в живых, о матери ничего не знаю, а сестра, скорее всего, на Микзе, хотя не уверен. Иногда так сжимает в животе от боли и так хочется заплакать, но как-то стыдно. Ведь я мужчина.
– Ты зря сдерживаешь свою обиду и не даёшь ей прорваться наружу, – кивая головой, произносит София. – Позволь своей обиде и боли выйти наружу через слёзы. Позволь это себе, не надо копить. Не надо.
– Да, как-нибудь я это сделаю, – смущённо произносит Мигель. – Я уже научился не смеяться громко, когда мне больно. Как-то мне один из профессоров сказал: «Ты выглядишь очень неестественно, когда пытаешься улыбкой спрятать боль». Потом я прочитал об этом.
– Да, это называется конгруэнтность. Красивое слово, мне нравится, – говорит София, кивая головой. – Конгруэнтность, это когда слова, эмоции и действия, – поведение человека в целом, – совпадают, слитны. Это говорит о целостной личности. Правда, я об этом только читала, а вот применять не очень-то получается.
– Потому что это очень тяжело, вот так сразу, с размаху. Нужны годы подготовки, проработки и осознания своей личности и частей своей личности, – делится Оливер. – Я, вон, сколько лет просидел у психолога. Два точно. И всё равно что-то не проработал, раз приклеился. Хотя, возможно, люди склеиваются не из-за подавленных эмоций.
– Не льсти себе, не обманывайся, – ухмыляется рыжий. – Из-за чего же тогда они склеиваются? Нет, мне больше нравится именно эта идея.
– Потому что ты не хочешь искать другие причины из-за своей природной лени. А возможно, Оливер прав, и причина не только в подавленных эмоциях, – поддерживает Оливера София.
– Но это пока что не доказано, – деловито произносит Мария.
– Да, это не доказано, – пищит Сандра. – И лучше не тешить себя иллюзией, что проработав непрожитые эмоции и осознав себя, мы расклеимся.
– Как ни печально, но мы в такой ситуации, что приходится только этим и заниматься. Прорабатывать свои эмоции и проживать, – вздыхает София. – Этот монстр Макс, не выпустит нас отсюда. Но параллельно можно думать и о других возможных причинах.
– А ты уверена, что если мы осознаем и проработаем эмоции, выпустит? – Мария смотрит на Софию исподлобья.
– Да ладно, что вы устроили демагогию, – Мигель заводит левую руку за спину и трогает место, где склеен с Марией. – Давайте просто будем продолжать, и всё. Я рассказал свою историю, и мне стало легче, даже кажется, что область склеивания тянет меньше. Хотя, может, я и придумал себе это.
– Точно! Молодец, Мигель, – София подхватывает его идею закончить бессмысленный спор и, немного подумав, говорит, – кажется, и я готова поделиться с вами своей болью и вынести её наружу.
Все внимательно смотрят на неё. Лишь Мария почёсывает свою правую руку рядом с областью склеивания. От этого тишину пронзает скребущий звук, и все, безотчётно реагируя на него, поворачивают голову к Марии. А она самозабвенно чешется и не замечает, что все смотрят на неё. Наконец поднимает глаза и видит взгляды.
– Не могу больше терпеть эту склейку, – оправдывается Мария. – Это жесть какая-то. Меня трясёт так, что я готова разорвать зубами свою кожу, как мне кажется. Аж передёргивает всё внутри. Ещё день, и я за себя не ручаюсь.
Мигель в смущении чуть отворачивается в сторону. Видимо, непонятным путём на невербальном уровне Марии передались его желания и агрессия. И это невозможно постичь разумом и объяснить. Он буквально накануне не мог заснуть от чувства раздражения и желания придушить эту Марию. А она взяла и вот так просто высказала всё вслух, как будто оголила никому не известную тайну и правду Мигеля.
– Поэтому давайте сегодня активно поработаем, – с неизвестно откуда взявшимся энтузиазмом говорит Оливер.
София молчит ещё минуту, выжидая и настраиваясь.
– Ну, значит, так. Вообще, у меня семья с виду была очень пристойная и порядочная. Но это только с виду. Они и верующие были, и в церковь всегда ходили. Мама учитель, папа инженер. Всё довольно стандартно. Мама никогда меня не хвалила, по имени не называла, чуть что, ставила в упрёк, что я неумеха, и у меня руки не из того места растут. Постоянно ставила в пример двоюродную сестру. И вечно причитала о своей жизни, и что ей не повезло с мужем и ребёнком. Папа сносил это молча. А я постепенно замыкалась в себе. Вообще-то, мои родители очень хорошие. Они для других всегда готовы были пожертвовать последним. Такие добрые. Но когда мне что-то было нужно, и я просила их помочь, они призывали меня к самостоятельности и намекали на взрослость. Может, так воспитывать и правильно, но я стала чувствовать себя изгоем, никому ненужной и нелюбимой родителями. Они же такие хорошие, добрые, всем помогают. А если меня игнорируют, значит, это проблема во мне, и я урод какой-то, сама виновата. Конечно, проблема банальная и обыденная, но теперь я всегда ищу в мужчинах своего спасителя, пытаюсь отношениями заполнить внутреннюю пустоту, которая во мне от неприятия родителями, их непризнания меня как личности. Правда, обычно я притягиваю ущербных мальчиков, любителей выпить или ещё какой-нибудь гадости. Мне так хочется, чтобы они оценили меня, признали, полюбили, и я старательно окружаю их заботой. Я даже готова жертвовать собой ради этого несчастного, готова помочь ему. От него лишь требуется меня любить и ценить. Всего ничего. Но, как правило, они убегают от меня, и я не понимаю, почему так? Я же хорошая…
