Дозоры.Сборник. Книги 1-10 (СИ) - Лукьяненко Сергей Васильевич (книги онлайн .TXT) 📗
– Маруся?
Произнести имя было сложнее всего. Цыганка казалась молодой – они все одинаково молодо выглядят, когда им от пятнадцати до двадцати пяти, а потом почти все очень быстро увядают, дурнеют лицом и фигурой. Маруся Бухарова цыганкой не была, но и она не могла не состариться за прошедшие два с лишним десятка лет! Девушка, стоящая перед Прасковьей, могла бы быть дочерью Маруси. К тому же ее называли Лилей. Почему же тогда она ведет себя, будто старая и близкая знакомая?
– Не знаю даже, что тебе предложить – лечь? Сесть? – С озабоченным лицом знахарка подбежала, осмотрела горбящуюся спину, дотронулась нежно. – Больно, видать? Потерпи, родная! Все сделаю, все поправлю!
– Маруся, это ты? – снизу, выкручивая шею, спросила Прасковья.
– Ну конечно, я! – не переставая озабоченно приглядываться к шишке, раздраженно отмахнулась цыганка. – Стой смирно, не вертись, аки кобылка!
Дернуло холодом, потемнело в глазах, поплыли брезентовые стены шатра. Охнув, Прасковья стала заваливаться вбок, знахарка поддержала ее, помогла пройти два шага до лежака, осторожно опустила ее на матрас.
– Пять минут еще молчи, не шевелись. Дай мне поколдовать, потом наговоримся!
И она действительно колдовала, шепча и подвывая, растирая в пальцах сухие травы и водя ладонью вдоль позвоночника. И вот странность – до спины она больше не дотрагивалась, а Прасковья ощущала то жар, то холод, то мгновенные уколы в тех местах, над которыми двигалась ладонь.
– Вот так, родная, вот так! – приговаривала цыганка, когда переставала шептать слова на неведомом языке. – Теперь отдыхай, Пашенька, все будет хорошо. Опухоль еще дня три подержится, но мучить перестанет. Ты у меня отсюда уже выйдешь с такой пряменькой спинкой, что молодки ваши обзавидуются!
– Маруся, как же так?..
– Про что ты сейчас? – Убрав с лица жалостливое выражение, девушка отодвинулась немного, задумалась. – Про годы, которых для меня вроде как не было, если по лицу судить? Про руки, которые больных исцеляют? Про табор, в котором жить привыкла? Про что? И уверена ли ты, что действительно хочешь об этом знать?
Прасковья помотала головой – поняла, что знать об этом не хочет.
– А почему Лиля-то? – наконец спросила она.
– Нет, ну как ты себе это видишь – цыганка Маруся?! – Колдунья фыркнула. – Надо соответствовать выбранной легенде! Раз муж цыган, раз кочую с цыганами, то и язык должна знать, и обычаи, и звать меня должны Азой, Радой, Шелоро или Лилей. Разве нет? Тебя саму-то как звали, когда ты в горах колхозом руководила? Вот то-то!
– Ты теперь снова уедешь? Не останешься?
– Потом-то уеду, – помрачнела знахарка, – а пока останусь. Забота у меня тут такая, что всем заботам забота. С какого краю к ней подойти, да и в какой час – не знаю, вот и выжидаю пока…
Из табора Прасковья вышла уже под вечер. И впрямь наговорились досыта, вспомнив и школьную пору, и послевоенные годы. Познакомила Маруся со своим мужем – второй раз познакомились, получается. Лихой, отчаянный Егор превратился теперь в покорного хмурого дядьку, и если помнился он со злым кнутом за голенищем сапога, то нынче управлялся вялыми вожжами. Оба они – и Егор, и Прасковья – сильно отстали от своей бывшей ровесницы. Она, молодая и красивая, казалось, только жить начинала, в каждом слове, в каждом жесте бежала, мчалась вперед, жадная до жизни, а они уже с тоской смотрели на закатывающееся за холмы солнце.
Снова шла старуха председательша так, будто жердь проглотила, спина была прямой и легкой, и, наблюдая за ползущими по полям комбайнами, намечала Прасковья-трактористка себе на завтрашний день фронт работ – не умела сидеть без дела, когда здоровье позволяло. А оно – здоровье – после посещения цыганки позволяло летать.
На мосту столкнулась со спешащей Катериной Крюковой. Подивилась, что могло понадобиться молодой женщине за рекой. Впрочем, не ее это ума дело.
С отчетами в райцентр Федор Кузьмич отправился со вторым рейсом. Несмотря на то что, кроме получения инструкций и новых ориентировок, он то тут, то там останавливался поговорить со знакомыми из районного отдела милиции и участковыми из разных сел, освободился он довольно рано. До автобуса оставалось чуть больше часа, посему Денисов решил заглянуть в резиденцию Ночного Дозора.
Оба дозорных спали: Сибиряк – плашмя, лицом вниз, на кожаном диване; Угорь – прямо за столом, сидя на тонконогом стульчике и уронив голову на руки. При появлении Денисова областной руководитель проснулся мгновенно, как обычно просыпаются в сибирских селах, – сразу оказался на ногах.
Федор Кузьмич смутился: отдыхали себе люди, отсыпались после тяжелой трудовой ночи или наоборот – набирались сил перед очередным дежурством, а тут он пожаловал, потревожил. И ладно бы, ежели б дело какое, а то просто так ведь заглянул, повидаться, новостями обменяться. К примеру, об аресте и освобождении руководителя районного Дозора Денисову было известно, а подробности уточнить все как-то возможности не представлялось. Вроде бы Сибиряк сразу после памятной встречи Денисова с Аесароном возле оракула, после своего эффектного, но несколько запоздалого появления отправился в контору Темных. Вроде бы провел в здании райкома всего три минуты. Вроде бы вывел оттуда своего подчиненного едва ли не за ручку. Но что и как происходило в конторе в эти три минуты – загадка. Не то чтобы участковый милиционер был излишне любопытным… Просто как-то так само собой сложилось, что и судьба молодого оперативника была ему небезразлична, и все, происходящее с ним, Федор Кузьмич стал принимать довольно близко к сердцу, да и просто пообщаться с дозорным было интересно и приятно. А вот на встречу с Сибиряком он не рассчитывал, думал, что Угорь в кабинете один, что им удастся спокойно пообщаться до рейса в Светлый Клин. Само то, что областной начальник так надолго задержался в районе, вызывало определенное беспокойство и наводило на нехорошие мысли.
«Буря! Скоро грянет буря!» [53] – мысленно процитировал Денисов и пожал протянутую узкую ладонь.
Прозвище, закрепившееся за главой Ночного Дозора области давным-давно, кому-то могло бы показаться издевательским. Сибиряка молодой мужчина напоминал меньше всего. Тут ведь как? Ассоциации, связанные с этим словом, конечно, разные, но чаще всего сибиряками называют либо коренных жителей – якутов, бурят, нанайцев, хантов, чукчей и многих других, либо здоровенных крепких русских мужиков. Ни к тем, ни к другим руководитель не относился. Русским-то он, возможно, и был, но крепким его назвать язык бы не повернулся. Сейчас, стоя перед Денисовым, больше всего Сибиряк напоминал студента-физика: был тонок, взъерошен, близоруко щурил глаза и рассеянно шарил по карманам. Могло показаться, что он такой спросонья, но Федор Кузьмич знал, что Сибиряк такой всегда. Карманы давно уже стали предметом нескончаемых гипотез и шуток: что именно искал в них руководитель, в какую бы одежду ни был одет, оставалось неизвестным, поскольку никто никогда не видел, чтобы он хоть что-нибудь вынул хоть из одного. Пальцы суетливо бегали, скрывались за тонкой или плотной тканью, производили там ощупывающие движения, словно хозяин хотел удостовериться, что не забыл положить носовой платок, документы, сигаретную пачку или шпаргалку по математике. Как ни странно, движения эти не раздражали, а, скорее, завораживали. Через пять минут обычно уже скулы сводило – до того было любопытно узнать, удается ли Сибиряку нащупать то важное, ради чего он беспрестанно запускает пальцы то в нагрудный карман, то во внутренний, то в задний брючный, то еще в какой-нибудь. Через десять минут невыносимо хотелось предложить свою помощь в поисках. Через полчаса ты привыкал и успокаивался – те миры, что расположены в карманах, под надежным неусыпным контролем, их жители эволюционируют в соответствии с планом, прогресс карманных цивилизаций движется в нужном направлении. А через пару дней после знакомства ты уже твердо знал, что наша Вселенная существует только до той поры, пока шарят по собственным карманам руки Сибиряка.
