Мертвые воспоминания (СИ) - Родионова Ирина (лучшие книги без регистрации .txt, .fb2) 📗
Но она почти и не существовала рядом с ним.
Пришли мелкие: затопала в коридоре Аля, рассмеялась весело и легко, следом за ней выглянул и Лешка. Дана думала о матери, которая, конечно же, вернется, стоит отцу только приподняться и щелкнуть пальцами, как по собачьим ушам — она завиляет хвостом, сощурится и простит. Она приведет с собой детвору, и все начнется по-старому. Дана будет прятать от отца мокрые, желто-пахучие простыни с Алиной кровати, Лешка повзрослеет и… Он встанет против отца, заломит ему руку, и тут простой пощечиной уже не отделаешься. Брат не будет терпеть побои.
Он убьет отца. За маму, за Дану, не дай бог еще и за Алю — в этом она почти не сомневалась.
А Дана никого не будет убивать. Она просто не вызовет скорую.
Мысль потрясла настолько, что Дана села на пол, сложилась тряпичной куклой и уставилась отцу в лицо. Она все еще видела черты, которых боялась до крика, но видела и бесконечно больного, уставшего от этой болезни человека. Папа напоминал сейчас того, обычного, который мычал над раковиной или гонялся за Алей с пылесосом, а она визжала и запрыгивала на Лешкин второй этаж. В детстве Дана накладывала на отца «проклятья» — лепила куколки из соленого теста, обматывала их нитками и втыкала горячие иголки с круглыми булавочными наконечниками. Потом мечтала, чтобы отца переехала машина. Мстительно радовалась, когда он заболел вместо Али — будто и правда перетянул болезнь на себя.
Но сейчас в ней не осталось злости. Такая же усталость, как и у него самого.
— Врачи, — одними губами попросил отец.
Дана не шевелилась.
Она знала, что так нельзя. Это убьет в ней все человеческое, она не сможет остаться с семьей, не сможет смотреть на себя в зеркало, когда будет чистить зубы перед сном и сплевывать белую пену в сток. Никому не позволено такое решать. О том, что поймет отец за мгновения до смерти, и думать не хотелось — он же все равно их всех любил. По-своему, да, собственнически и порой очень жестоко, он любил.
Он человек.
Дана не может так с ним поступить.
Она ждала. Затряслись губы, и Дана зажала их рукой.
— Фр… — повторил отец, не понимая, почему она сидит и смотрит. Она видела это в его едва приоткрытых глазах.
Она не станет ничего делать — он просто угаснет, а она расскажет полицейским или скорой, что спала. Не слышала, не знала. Папу убил коронавирус, он всех убивает. Просто подождать…
Брякнул телефон. Она поднялась, словно в забытье, и пошла на далекий отзвук, который еле пробивался, рассеивался, шел сквозь сгустившийся воздух. Отец зашевелился, слабо, молитвенно, но Дана уже взялась за телефон. Ответила.
— Привет! — в восторге крикнула Аля. — Ты выздоровела?!
— Еще нет, — хрипло отозвалась Дана, стоя спиной и к окну, и к дивану. И к отцу. Каждый день Аля задавала ей один и тот же вопрос, и каждый день Дана хотела обрадовать ее новостями. Но сегодня она едва могла говорить.
— А чего такая грустная? — Аля не умела разговаривать тихо, она верещала и улыбалась, и даже мертвенные нотки в Данином голосе не могли ее испугать. — Угадай, чего я нарисовала!
— Чего?..
— Панду! Панду-маму и маленького панден… ой… пандочку, вот!
— Ты молодец.
Аля шумно задышала.
— У вас там чего, драконы?
— Нет. Тут только мы с папой.
— Передавай папе привет! — сказала она тише, но все с тем же детским счастьем от рисунка панды-мамы и ее панденка. И сразу будто хлынуло на голову холодным потоком, прокатилось внутри, подморозило. Дана поняла, отчетливо и ясно, что собирается сделать — она хочет сидеть и смотреть, как умирает ее отец. Не только ее, еще и Алин. И Аля, и Лешка лишатся его, пусть такого, но своего, настоящего.
Ее вырвало водой, она едва успела зажать трубку рукой и отдышаться. Наскоро попрощалась с Алей, пообещала ей перезвонить чуть позже, а то суп из кастрюли убегает. Утерлась, набрала телефон скорой помощи.
…Она так и просидела за столом, сковыривая ногтями слезающий лак с деревянной столешницы. В голове проносились не мысли даже, так, тени и изломы, отзвуки, но смысл их ускользал. Отец, может, и звал ее — клокотал горлом и больной грудью, иногда затихал, и Дана горбилась, и молилась лишь, чтобы он не умер до приезда врачей. Собственная жестокость казалась ей дикой, чужой, незнакомой. Да и пощечины, и сворованная отцовская машина, и разбитые губы, и даже сломанная материнская рука — все это стало вдруг далеко и плоско, что не захотелось вспоминать… Оказывается, это не было по-настоящему страшным.
Страшно было ждать.
Бригада поднялась к ним на этаж, когда Дана совсем потеряла счет времени. Она поднялась, прижимая клапаны маски к крыльям носа, качнулась, подумала взглянуть на родительский диван, но… За шкафом уже минут двадцать стояла мертвенная, ничем не нарушаемая тишина.
На негнущихся ногах Дана вышла в прихожую. Врачи были мрачными и усталыми, ленными от этого отупляющего чувства, медлительными. Маски едва болтались у них на подбородках, и Дане захотелось закричать.
— Папа умирает, — сказала она, только бы их поторопить.
— Как будто мы живые, — фыркнул молоденький фельдшер.
Конечно, отец не умирал. Такие, как он, не умирают до восьмидесяти, не выбив из Даны всю дурь и не поставив на ноги мелких. Она боялась, боялась страшно, почти до судорог, но знала, что он попросту не может умереть. Он никуда не денется, всегда будет рядом, а она вечно будет от него бежать. Ему плохо, и он едва держится, но врачи сейчас наколют его чем-нибудь в мышцу или вену, выпишут новых таблеток, капельниц, и все станет обычным. Дана сделает отцу холодный компресс на лоб, как мочила тряпки для температурящего Лешки, и все, все… Все.
— Фига се, — сказал фельдшер, ежась в синей куртке, великоватой для его худых плеч. — И правда помираем.
— Пакуем тогда, — распорядилась необъятная тетка, быстро выводя что-то левой рукой в планшете. Дана потопталась рядом с ними, не зная, что подать и чем помочь.
— В больницу? — переспросила, и голос почти зазвенел от облегчения. Так будет даже лучше. Отца заберут, и присмотрят за ним в больнице, и вытащат из умирания, которое пахнет гноем, болью и немощностью. Дана больше не будет сидеть напротив дивана и трястись, что отец уйдет по ее вине.
Молоденький быстро размотал маску с пластиковым шнуром и натянул ее отцу на голову, пригляделся к черным губам. Цокнул, полез за шприцом в шуршащей упаковке. Папа лежал с закрытыми глазами, и грудь его, впалая, едва вздымалась.
— Чего ему с собой взять? — Дане смерть как хотелось что-то делать: бегать по квартире, бросать вещи в пакет, только бы не стоять с приклеенным к отцу взглядом и не слышать это бесконечное повторяющееся «помираем» в ушах.
— Ничего ему не надо, он на аппарате будет лежать, в реанимации. Потом привезете. Мужиков лучше ищи.
— К… каких мужиков?
— А кто его вниз потащит? — почти весело спросил молоденький, постукивая указательным пальцем по шприцу, выгоняя воздух. — У меня грыжа, а Анна Петровна вообще барышня у нас. Соседей ищи, и одеяло теплое, пусть выносят.
— Но мы… У нас коронавирус, подтвержденный. Я из дома не выхожу, как же я… по соседям.
— Бегом ищи! — рявкнула Анна Петровна, не отрываясь от планшета. — Время не резиновое, папочка задыхается. Маску поплотнее, и пошла. Быстрее довезем и оформим, больше шансов поправиться.
И Дана бросилась в подъезд.
Глава 17. Маленькая и невыразимо огромная смерть
Кристина как раз начала новую работу — общение с заказчиком выдалось таким, что хотелось съесть кисть еще до первого мазка и притвориться слепоглухонемой, но деньги обещали хорошие, и здоровая кавказская овчарка Лада теперь сурово выглядывала из телефона. Кристина провела почти час, вглядываясь в непроницаемо-черные глаза охотничьей собаки — хозяин с гордостью утверждал, что она таскает уток лучше любой другой псины, а еще шутила, что если картина им вдруг не понравится, то они «откусят от Кристины приличный кусок, в виде компенсации». И захохотал в трубку.
