Око вселенной - Экштейн Александр Валентинович (книги без регистрации бесплатно полностью сокращений txt) 📗
— Да, — спокойно согласился ничуть не уязвленный Олег Антонов, — она искусственная. Хотя вполне возможно, что Глория, как и наша Луна, может оказаться осколком Фаэтона, бывшего марсианского спутника, исчезнувшего по неизвестной причине с его орбиты тринадцать тысяч лет назад. Господин Турбенрогман, — прервал сам себя Олег Антонов, обращаясь к молчаливо сидящему в кресле президенту астрономического общества при розенкрейцеровской обсерватории, — а что вы думаете о новой планете, обнаруженной господином Пулом? Он, правда, не обратил внимания на то, что до него об этой планете сообщал миру из Ватиканской обсерватории Джандоменико Кассини еще в 1666 году.
— Не передергивайте, господин Антонов, — поморщился Масалик Турбенрогман. — Кассини никто не поверил, включая его самого. В 1666 году, несмотря на то, что науку уже озарили своим гением Коперник, Тихо Браге и Галилей, можно было открыть все что угодно, особенно в обсерваториях. Тот же профессор Кассини сообщал, что наблюдал в небе звезду, имеющую форму папской тиары, и получил за это пожизненную должность главного инспектора всех католических школ Римской церкви. А Джон сообщает об Антиземле с расчетом и снимками в руках. Хотя меня больше интересует парадоксальный взбрык марсианского Фаэтона, я вижу в этом какие-то труднопонимаемые аналогии с нашим временем. Мы-то ведь знаем, что Марс был обитаем и развит на много порядков выше нас, и тут Фаэтон. Нужно не забывать об этом.
Клэр Гастинг медленно выпила текилу с замороженными кубиками сливок и поставила бокал на стойку. Она выполнила это действие столь психологически-выверенными жестами, что когда бокал стукнул донышком о дерево стойки, в холле наступила тишина. Ученые смотрели в ее сторону и ждали, что она скажет.
— Мы учли момент с Фаэтоном, — голос Клэр был наполнен интонациями повелевающей королевы, — и поэтому «Хазар» будет стартовать в три рывка, с околоземной орбиты, а не с Луны, как предполагалось с самого начала.
— Учли момент с Фаэтоном? — неуверенно и слегка испуганно переспросил у Клэр Гастинг Джон Пул. — Вы хотите сказать, что МХС…
— О, Боже мой, — не дал ему закончить фразу чей-то громкий и возмущенный голос со стороны лифта. — Все куда-то спешат, никто не видит никакого покоя, всем нужен Юпитер, на худой конец, Марс, или хотя бы миллион долларов на безбедную старость. А я вот хочу у всех спросить, — к стойке подошел человек маленького роста, в шляпе и лапсердаке из дорогого шевиота, похожий на Луи де Фюнеса в минуты благодушия, — если все хотят на Юпитер или хотя бы немного денег на жизнь, и если из всей этой затеи ничего не получится, то при чем тут евреи? Если все летят в космос, то почему арабы до сих пор нападают на маленький, никому не мешающий Израиль? Мне еще покойный дядя говорил, а он был лучшим дирижером в Одессе, что если ты не можешь из ругани торговок на Привозе извлечь ноты для красивой музыки, тогда сиди в Одессе и не вздумай никуда уплывать на белом теплоходе. Я-таки уплыл из Одессы. Что вы на это скажете, господа?
— Кто это? — Клэр Гастинг взглянула на сенатора, а затем с недоумением на человека в лапсердаке от Квентина Бернарда Вильда за сто двадцать тысяч долларов.
— Здравствуйте, равви, — поздоровался с Чигиринским Арчибальд Соукс и представил его Клэр Гастинг: — Это Ефим Яковлевич Чигиринский.
Глава шестая
Двадцать первый век по галактическому, ариастову календарю племени дагонов-качи, обитающих внутри земного континента Тахлис-хамовес, расположенного на глубине 220 километров от поверхности Земли на берегу оранжевого трясинного моря Аплика, был не двадцать первым веком, а третьей манипуляционной декадой, в которой качественное человечество околохорузлитного государства уже видело в статик-рабах земной поверхности видимые результаты своих опытов и построений. Люди поверхности качественно осуррогатировались и постепенно придавали этой суррогатности форму естественности. Это был праздник для околохорузлитного народа, ибо с них снималась нравственная ответственность, исчезал гнет совести. Если целый мир, страны, народы и мировоззрения, много тысячелетий терзающие себя поиском пищи, смысла, цели и Бога, не поняли своей истинной первородности, а восприняли насилие научного эксперимента над своей душой и сутью как само собой разумеющуюся естественность, значит, и не было никакого насилия, значит, правы были демиурги и элохимы, что поверхностные люди — это инструменты для манипуляций. Их надо настраивать, доводить до совершенства, качественно использовать и по мере износа утилизировать, предварительно изъяв у них нескончаемый источник энергии — Душу. Одним словом, начало двадцать первого века на поверхности Земли было триумфальным для околохорузлитного государства глубинных гениев, пока… Пока в этот долгожданный триумф не вплелись ноты аспектарной тревоги, если не сказать больше. Тревога исходила от самого хорузлита. Семияичный огненный мир демиургов и элохимы сосредоточились, и качественное человечество, отбросив в сторону триумфальные настроения, приготовилось к долгой и кропотливой работе, ибо понятия «битва» и «война» отсутствовали в лексиконе околохорузлитного мира…
Слава Савоев знал, что территория Тибетского плоскогорья — это не то место, где нужно использовать для сокращения пути переходы во времени, словно это проходные дворы Санкт-Петербурга. Среди гималайских морщин было слишком много пространственных прорех в ненужность и почти на каждом шагу встречалась магическая вторичность, использованный дзогами в пятом веке до нашей эры египетский аспект. Да и вообще, Тибет был огромной свалкой манипуляционного и морально устаревшего времени, в совершенстве исполняющего охранно-защитные функции системной нейтрализации на подходах к белым обелискам лабиринта перед входом в Шамбалу, которую дзоги называют страной неузнанных снов — Агнозией. Более Тибет ни на что не был годен, кроме экскурсионно-смысловых погружений статик-рабов в иллюзию смысла жизни и смерти. Впрочем, чтобы ни делали статик-рабы, в какие глубины и откровения ни бросались бы, они везде натыкаются на иллюзию и, пока не обнаружат новый вариант, благоговеют перед нею. Такое положение вещей устраивало аолиэтных лаоэров. Пока растерзанные параллельностями боги находятся под анестезией неведения, легче проводить диагностическую разведку, перед тем как приступить к масштабным спасательным работам. В данное время в задачу Славы Савоева входило вхождение в Шамбалу. Это было не так просто даже для аолиэтного лаоэра, ибо агнозийный мир Шамбалы был оттеночным и неземным, там запросто можно наткнуться на самого себя в лаоэртном исполнении.
Неожиданно он увидел на тропе, по которой шел к перевалу Орджум, сидящего ламу в багровом одеянии высшего посвящения.
— Ну, — не стал вдаваться в подробности Слава Савоев, оставленный на время куда-то исчезнувшим лаоэром, — говори скорее какую-нибудь мудрость или фокус показывай, и пропусти, мне в Шамбалу по делу надо.
— Ты откуда? — неожиданно спросил у него лама по-русски и сам же ответил: — Из России, откуда же еще. Только оттуда в Шамбалу по делу ходят, насчет счастья, здоровья и денег взаймы договориться.
— Я старший оперуполномоченный, капитан Савоев. — Слава взглянул на русскоговорящего ламу и уточнил, услышав прохладную энергию вернувшегося лаоэра, — я на связи с бесконечностью.
— Хорошо, — легко согласился лама, — пусть будет так. Я согласен, что ты, как и я, осведомитель бесконечности, но объясни мне, какой бесконечности — той, которая стала кругом, или той, которая вобрала круг в себя?
Лаоэр внимательно и почти мгновенно рассмотрел судьбу и суть сидящего на горной тропе ламы и, преобразив эти знания в манипуляционную информацию для Славы Савоева, вновь покинул его, погрузившись в девятый век нашей эры.
— Стефан Искра, — стал плести сеть интриг Слава Савоев, — и генерал Веточкин сказали мне, что в Агнозию я запросто попаду, если встречу великого палача Тибета, Талгата Петровича Волина, принявшего посвящение в ранг ламы багровых оттенков и получившего монастырское имя Кабнг Омпа.
