Беспокойное сознание - Геров Александр Цветков (читать книги онлайн бесплатно полностью .TXT) 📗

— Товарищ Георгиев, — отвечал он шепотом, интимно ко мне склонившись, оглядываясь по сторонам и продолжая улыбаться. — Поступили сведения, что вы писали стихотворения о царе и царской фамилии.

— Что-то не припомню, — ответил я весьма удивленно, потому что действительно такого не помнил.

Человек ушел, а я всю ночь не мог найти себе места. Долго рылся в рукописях, а когда лег спать, долго блуждал мыслью от своего самого раннего детства до нынешних дней.

Следующим вечером квартальный общественник пришел ко мне в то же время и с той же улыбочкой прошептал:

— Вот вы вчера ничего не вспомнили, а к нам пришел другой человек, который уже совершенно положительно утверждал, что вы — автор стихотворения о царе и царской семье. Он даже уточнил, что вы писали о молодом князе.

— Странно, — сказал я, почесав в затылке. — Здесь уже что-то есть. Двое утверждают одно и то же (а полагаю, что они не лгут), я же ничего такого не помню. По-моему, это настоящая загадка. Предоставьте мне, пожалуйста, более длительный срок для проведения тщательной проверки. Возможно, рукопись подобного содержания и обнаружится.

— Разумеется, разумеется, — сказал человек. — Беспокоить вас совершенно не входит в наши планы. Проверьте все спокойно, с подобающим вниманием, а когда припомните, уведомите нас. Нас интересует одна лишь истина, чистая истина.

— Разумеется, истина! — воскликнул я. — Смею вас уверить, что истина неизменно служила мне целью на протяжении всей жизни.

Несколько дней я настойчиво искал истину. Снова перелистал все свои рукописи, переворошил старые блокноты, школьные тетради, коробки из-под сигарет, на которых у меня была привычка набрасывать свои поэтические мысли, осмотрел обложки всех книг своей библиотеки (когда меня осеняло вдохновение, я и там порой черкал) — однако все это ничего не дало. Рукописи о царе я не обнаружил, бесплодными оказались и усилия вспомнить такое стихотворение. Но я так вжился в свою исследовательскую деятельность; что и сейчас, в семьдесят три года, мне трудно себе представить, что стихотворения о молодом князе я не писал. Все кажется, что я его просто забыл.

Жену я тоже заставил принять участие в поисках, а когда в конце концов объяснил ей, зачем это нужно, она страшно разозлилась.

— Писал ты такое стихотворение? — спросила она.

— Не могу вспомнить, Татьяна. Но раз люди утверждают, вероятно, писал.

— Ну ладно, пусть так. Что ж с того? Почему тебя это беспокоит? Мне знакомы твои коллеги-литераторы, которые писали и о царе, и о царице, и о престолонаследнике, но это их совершенно не беспокоит. Они и в ус не дуют, не впадают в панику. Не разыскивают никаких высочайших рукописей.

— Но, милая, я и не паникую. Ни капельки не беспокоюсь. Для меня важно прежде всего установить истину. Истину — как ты не можешь понять?

— Воистину, ты просто маньяк, — сердито заявила жена и хлопнула дверью.

Квартальный общественник снова пришел ко мне как-то вечером.

— Ну, — спросил он, — как, обнаружили что-нибудь? Вопрос, знаете ли, осложняется. Третье лицо в свою очередь заявило, что вы — автор рассказа о царской семье.

— Нет, — возразил я категорическим тоном, — рассказа я не писал. В этом я абсолютно уверен.

— А стихотворение?

— Стихотворение, вроде, тоже.

— Вот вы говорите «вроде», но «вроде» не может считаться доказанной истиной. Мы предоставим вам возможность повспоминать еще немножко, после чего примем соответствующее решение. И оно будет не в вашу пользу. Но, повторяю еще раз, не волнуйтесь, а обдумайте вопрос спокойно и… серьезно.

— Может, я сочинил его в уме, а потом забыл, — предположил я.

— Вот видите! Тогда постарайтесь его вспомнить.

Ночью я начал перебирать в уме все свои стихотворения, которые знал наизусть. Мысль блуждала по ресторанчикам и кафе, где я бывал, взор останавливался на портретах царя и царской фамилии, висевших на их закопченных стенах, я припомнил посвященные им стихотворения, которые читал в газетах, перед глазами вставал высочайший лик, запечатленный на банкнотах и блестящих серебряных монетах (там еще были выбиты слова: «Боже, храни Болгарию!»); видел я и плакат «Ш ш-ш! Шпионы не дремлют!»

Как-то утром, едва раскрыв глаза, я продекламировал следующий куплет:

Жена глянула на меня в изумлении. А я вскочил, отправился к квартальному общественнику и сказал ему:

— Гляньте, какое стихотворение я сочинил! Вероятно, именно оно вас интересует.

— Послушаем! — сказал он.

И я продекламировал написанное.

— Вот видите? — спокойно заявил квартальный общественник и загадочно улыбнулся. — Вспомнили, все же. А, вероятно, вам следовало бы вспомнить еще о многом. Но этим займутся компетентные товарищи. Они-то все выяснят.

Домой я вернулся бодрым и окрыленным, но, похоже, мои близкие восприняли случившееся без особой радости. Жена стала давать мне перед сном какие-то порошки для укрепления организма. И действительно, я что-то очень похудел, а потому принимал лекарство охотно. Через две недели произошло несчастье.

4

У меня в семье царила гармония. Ее территория простиралась даже там, где это кажется невозможным — в отношениях между снохой и свекровью. Мать моя в принципе вела себя сдержанно, обуздывала свои первичные порывы. А когда родилась дочь, отношения резко и внезапно пошли в гору. Малышка Магда словно чудом свела на нет все подавлявшиеся до сих пор комплексы, сблизила маму и Татьяну, сделала их сердечными подругами. Теперь они были равны друг другу как родоначальницы новой жизни, не осталось у них ни поводов для зависти, ни причин для ревности.

С первых же дней Магда произвела на меня сильнейшее впечатление. Она была по природе умным ребенком. Особенно ясно свидетельствуют о том фотографические карточки. Мы много снимали Магду — не проходило и месяца-двух — в самых разных позах. Мы снимали ее в пеленках и без, смеющейся и плачущей, она то внимательно всматривалась в погремушку, то в кота, сидела у меня на коленях и ползала, потом начала ходить. Все эти карточки я долго разглядывал, сравнивал одну с другой, анализировал и пришел к твердому убеждению, что моя дочь — весьма умный ребенок. Доказательством тому служил живой, любопытный взгляд. Разумеется, в нем еще не хватало ясности сознания, но читавшийся в нем живой интерес ко всей окружающей действительности подтверждал мое заключение. К тому же ребенок обладал характером. Решив поползать, он долго, словно в каком-то опьянении ползал по полу, не отступаясь от своего решения до тех пор, пока не брала верх усталость. Каждый раз, когда кто-нибудь сажал Магду на колени прежде, чем она решит, что ей этого хочется, раздавался страшенный рев, она принималась бешено сучить ножками и заходилась аж до посинения. Когда она стала ходить, повторилось то же самое. Эти черты, выдававшие характер, усугубились с течением времени. К ним прибавилось врожденное лукавство и некая изощренная способность ставить людей в скандальное, смешное и неудобное положение.

Мать моя была человеком верующим. Но ее религиозное чувство в значительной степени объяснялось склонностью к философии и стремлением к поиску истины. Десять лет я с интересом наблюдал ее метаморфозы, связанные с религией. Как известно, вероисповеданий и сект множество. Раз пять в год у нас в доме появлялись их представители и пламенно, страстно, экстатическим шепотом, слышавшимся даже в моем кабинете, старались обратить мать, склонив ее к своему толку. Она не противилась, с легкостью обнаруживала в их догматах элементы мудрости, посещала службы адвентистов, католиков, баптистов, протестантов и так далее, но окончательно покинуть лоно православия не решалась. Думаю, это был скорее вопрос традиции, чем глубокого убеждения.