Последний хранитель (СИ) - Борисов Александр Анатольевич (мир книг .txt) 📗
— Жратву пошукаем потом, — рассудительно молвил Никита, — когда сделаем дело. Не может такого быть, чтоб в каком-то из чемоданов, не нашелся хороший шматок сала.
Я, молча, сглотнул слюну.
— Значит, деньги не настоящие? — продолжал причитать спецназовец, — поня-я-ятненько!
Вот, попало вороне говно на зуб!
— Что «понятненько? — с презрением вымолвил я, — неужели ты, жаден до денег?
— До своих кровных, всегда был жаден, — честно признался Никита, — и не считаю это зазорным. А доллары, что ты достал… да хай бы им грэць! Только я все равно за них отвечать буду.
— Сколько же там, интересно, было? — этот вопрос не давал мне покоя с тех самых пор, как Никита привез к самолету три бумажных мешка с деньгами, наркотой и оружием.
— Ровно два миллиона в мелких купюрах, — неохотно ответил Никита и вдруг, спохватился, — только ты смотри… никому! Деньги — не люди. Их умеют беречь и считать. За утрату валюты спросят с меня по полной программе!
Надо же, два миллиона! Да, за такими деньгами нельзя не прийти. Прав Никита, деньги — не люди. Их никогда не бывает много.
Люди Абу-Аббаса выполнили боевое задание и теперь решили расслабиться. А кого им, собственно, опасаться? «Мы хозяева этих гор, — не раз говорил аксакал, — мы на своей земле. И все, что здесь происходит, касается только нас».
Души их и глаза бежали вприпрыжку, только ноги сохраняли степенность. Незваных гостей скрутили веревками и гнали, как стадо глупых баранов. Изредка, для проформы, чтоб подчеркнуть свое превосходство, подталкивали прикладами автоматов:
— Шевелитесь, гяуры! Аллах дал вайнахам нового Шамиля. Его кинжал еще не напился крови, не смыл ржавчину и позор!
Юность жестока. Она презирает тех, кто слабей, кто не сможет ответить пулей на пулю.
Никита обосновался под фюзеляжем, оборудовал две запасные позиции, нанес боевую раскраску на открытые части тела. Я так не умел, и чтоб не светить синяками на голом пузе, весь, с головы до ног, измазался сажей.
Солнце взошло, постепенно начало припекать. В учебном окопчике за блиндажом, было неуютно и жарко.
— Вот и они, — мысленно констатировал злостный растратчик валюты, — явились, не запылились. Тут делов то, минут на пятнадцать от силы. Раньше управимся — раньше пожрем. Ты... как зовут-то тебя, по-честному, без дураков?
— У тебя в ориентировке все верно написано.
— Ты, Антон, не волнуйся! Не тот человек Подопригора, чтоб прикарманивать чужие копейки.
— Аксакал! Гостей принимай, аксакал! — перебил его звонкий голос.
Я осторожно выглянул из окопа.
— Аксакал! — опять закричал невысокий бородатый крепыш. Он приосанился, сделал руками жест омовения, явно подражая кому-то, — Ни один гяур не ушел, подойди, полюбуйся: каких красавцев привел Нурпаши!
На душе у этого крепыша было то же самое, что на моем теле — одна чернота. Он был любимцем Абу-Аббаса, правой его рукой. В группе он шел первым.
— Аксакал? Э-э, Абу-Аббас? — в пересохшей от волнения глотке, уже зазвучали первые признаки беспокойства.
— К самолету иди, Нурпаши, — громко сказал я голосом аксакала, — тут доллары взрывом по земле разбросало, настоящие или фальшивые? — никак не пойму. Так ты, говоришь, всех шакалов поймал? Ай, молодца!
— Ни хрена себе, сколько бабок! — выкрикнул кто-то из нестройного ряда.
Чистенько выкрикнул, без акцента. И горе-вояки, забыв все инструкции, ринулись за халявой, как толпа пацанов за бумажным змеем.
Нурпаши успел ухватить кого-то за шиворот:
— Ты куда, Аманат? Кто из нас отвечает за пленных? То-то же! Никакой дисциплины! Учить вас еще и учить...
На рукоятке ножей мои пальцы нащупали стреляющие устройства. Пружина пошла на взвод. Легкой вам смерти, хлопцы!
— Мочи! — я, одну за другой, выпустил обе пули. Никита не оплошал и тоже нажал на курок.
Нурпаши во весь рост грохнулся на спину. Аманат вздрогнул и медленно упал на колени. Его голубые глаза уже обнимали небо. «Зачем ты меня убил? — с укоризной спросили они, — если б не волчье время, я может быть, стал бы другим».
Стоящий поблизости бортрадист подтолкнул мальчишку подошвой ботинка. Тот податливо лег на бок, дернулся и свернулся калачиком. Холеные, длинные пальцы с хрустом сжали сухую листву.
В окопе под самолетом работал Никита: одиночный, короткая очередь, одиночный. Он стрелял очень расчетливо — экономил время и пули. Его «подопечные» тоже ушли без молитвы. У всех была легкая, мгновенная смерть, не то, что у Аманата.
— Бедный пацан! — прошептал бортмеханик, теряя сознание, — зачем ты его ботинком, Петрович?
Радист собирался что-то ответить, но не смог подобрать слова.
— Пойди, собери оружие, — сказал я ему, перерезая веревки, — и подели на всех. А то вы до завтрашнего утра будете здесь прозябать то в беглецах, то в заложниках.
Спецназовцу было не до таких мелочей. Ведь он добывал пропитание, обыскивал бесхозные чемоданы. Те, что уже подвергались проверке, аккуратно складывал в общую кучу. Жратвы было много. Мурманск славен своей рыбой, как Москва чужой колбасой. Каждый, бывающий в Заполярье, посещает фирменный магазин «Океан». В чемоданах нашлась даже выпивка, но Никита упорно разыскивал сало...
В общем, ничто не предвещало беды. Я принялся резать веревки на запястьях остальных пленниках и взрыв под ногами не смог просчитать — просто не было для того никаких предпосылок.
Вспышка... тупой удар по ногам — и все! Запах земли, пропитанной кровью, и мгновенный рывок на свидание с вечностью.
Сумасшедшая боль сковала мой разум. Я пробовал ее усмирить, выйти на Путь Прави, но не было сверкающего луча, соединяющего меня с небом, не было ничего, кроме всепоглощающей боли в каждом нерве, в каждой клеточке тела. Изредка, мягкими волнами меня накрывало беспамятство. На какое-то время я исчезал, но опять приходила боль. Я чувствовал, понимал, что это еще не смерть, но, честное слово хотел, чтобы она скорее пришла.
А потом был свет. Без всяких тоннелей — свет, окраина большого южного города и опавшие листья во дворе под высоким навесом. И еще я увидел Наташку. Ее извлекли из багажника «Жигулей» и небрежно опустили на землю. Сестренка была в чем мать родила: стояла, прикрывшись ладошками и молчала.
— Георгий Саитович тебе передал, — пояснил один из курьеров, обращаясь к хозяину дома и достал из кармана горсть золотых побрякушек, — это все было на ней.
Боль не ушла. Она по-прежнему мешала сосредоточиться. Я попробовал втиснуть свой разум в чье-нибудь тело, но снова не смог. Я чувствовал, что сейчас потеряю сознание и надолго покину эту реальность.
— Она ничего не рассказывала: где живет, кто родители…
Картинка смазалась. Слова зазвучали тише. Ну, что ж, и на том спасибо!
— Надо жить, — сказал я себе, возвращаясь в разбитое тело, и несколько раз повторил про себя номер на бампере черного джипа, — «И 27-93 ЧИ».
Виденье исчезло, погасло, как экран телевизора, превратилось в яркую точку. Это была точка возврата. Временная петля завершила свой полный круг.
Я упал очень неловко — на ребра левого бока. Сердце зашлось, боль нахлынула вслед за реальностью. Мой разум, как теннисный шарик, взлетел над израненным телом.
Первым делом, я отыскал Никиту. Ему тоже было несладко: автоматные пули впивались в грудь и в живот, выдирали с подкладкой клочья одежды. Наклоняясь все ниже, он спиной нависал над обрывом и, наконец, сломался — грохнулся вниз шумной бесформенной кучей.
По мне, по нему, по бывшим заложникам били почти в упор. Тех, кто стрелял, было всего лишь трое, но они знали дело не хуже Никиты и спокойно, без суеты, выполняли приказ «разыскать и вернуть пропавшие доллары, уничтожить возможных свидетелей».
Всхлипывали осколки и пули, разрывая мягкую плоть, звучно хлопали выстрелы из «подствольника». Древние, как война, рвались безотказные «фенечки». Гранаты ложились кучно, присыпая известковою пылью фрагменты человеческих тел.
В этих горах жизнь дешевле патрона. Бортмеханика ранило в горло, второму пилоту разворотило живот. Остальные погибли почти мгновенно, после первой же серии взрывов.
