Восковые фигуры - Сосновский Геннадий Георгиевич (читать книги онлайн полностью без сокращений .TXT) 📗
Долго стояли перед ним эти коровьи глаза. Вот уж никогда не думал, что корова может плакать. А вот поди ж ты, научили-таки дрессировщики. Подтянули животное до уровня человека.
Не думать, забыть, не терзать себе душу! В поезде Пискунов успокоился. Очерк, который ему предстояло написать для газеты, был вчерне готов. Делалось это до смешного просто, методом «шиворот-навыворот» — изобретение Жоры Семкина, заведующего отделом писем. Метод хорошо себя зарекомендовал. Сначала надо описать все как есть, а потом как бы вывернуть наизнанку, отпечатать, так сказать, позитив с негатива. Он так и начал, свежо, нестандартно: «Корова смеялась…» Очерк имел успех, даже на летучке похвалили и лишь слегка пожурили: слишком уж розовый. Впрочем, все, конечно, понимали, что вранье.
Предчувствие не обмануло: капли дождя косыми штрихами прочертились на стекле окна. А когда выходил, хлестнуло по лицу из тучи, словно краем мокрого одеяла. Пока до дома добрался, живого места не осталось, промок до нитки.
А тут неожиданность. Потянул за ручку, а дверь-то не заперта, вот так номер! Валентина, жуткая трусиха, на все запоры запирается даже днем. Крикнул прямо с порога:
— Валька, не бойся! Это я приехал!
— Событие мирового значения, по телевизору покажут в «Новостях»! — Вышла навстречу в халатике на голое тело, как он и ожидал. Пискунов жадно сосредоточился. Но рука предупреждающе навела порядок в хозяйстве. Застегнулась на все пуговицы, несколько даже ритуально. — Сама вижу, кажется, не слепая. — И поджала губы, не портрет, а икона.
Пискунов даже опешил. Вот так прием! А он-то мечтал! Сделал попытку ее обнять — Валентина только плечиком повела: отстань! Да еще и весь мокрый вдобавок.
— Ждала, чтобы уехать. Хотела уже записку оставить. И не пиши, и не звони. Все, все, все! Разошлись, как в море пароходы!
Миша сгреб-таки ее в охапку, закружил и весело заорал:
— Дура! Своего счастья не понимаешь. Сейчас такую новость узнаешь! Угадай, что я тебе привез со свинофермы в подарок!
— Что же это ты мне привез? Умираю от любопытства. Курицу бройлерную, наверное?
— Господи! И это говорит человек со средним образованием. Курицу со свинофермы. Свиную печенку! Ставь скорее сковородку на плиту, сейчас поджарим.
— Сам ты свиная печенка! — Досадуя, что клюнула на такую дешевую приманку, Валентина от поцелуя ускользнула. — И не кричи, пожалуйста, на весь дом, человека разбудишь! — Глазами указала на комнату.
Пискунов, недоумевая, приоткрыл дверь — оттуда доносились вздохи глубокие и страстные, как из коровника.
— У нас тут тоже новость, — сообщила Валентина иронически и стала пританцовывать на одном месте, что означало, что на душе у нее неспокойно, муторно. — Приехала тетя Мура. И не надо делать безумные глаза. Телеграмму давал?
— Какая еще тетя Мура? Первый раз слышу.
— Не надо оправданий. Тетке, между прочим, обо мне не нашел нужным ничего сказать. Что я должна, по-твоему, чувствовать?.
— Да нет у меня никакой родственницы! Я в детдоме вырос.
Остаток ночи провели в прихожей на деревянном сундучке. Пискунов не выспался, встал злой, как черт. Думал поработать с утра, специально из командировки удрал пораньше, и вот тебе сюрприз!
Плеснув на лицо холодной водой из-под крана, бросил раздраженно:
— Ну, где эта мадам, все дрыхнет? Подъем! Возьми половник и по сковороде, погромче…
Валя, по характеру более сдержанная, сказала с укоризной:
— Постыдился бы! Пожилой человек, родственница как-никак, и не притворяйся. Впрочем, на тебя похоже. Ты никогда не отличался высокой культурой поведения. Одни слова и обещания. Все писатели вруны!
Пискунов нервно рассмеялся: ничего себе логика! А Валентина продолжала ледяным тоном:
— Многое мне становится ясным. Особенно теперь, на этом фоне.
— Что — ясно? — Пискунов закипал. Стукнуть бы ее чем-нибудь.
— Можешь радоваться, уезжаю к маме. Теперь ты свободен. Все, все, все! Целуйся со своей тетей ненаглядной. Можешь пойти с ней в загс и расписаться. Представляю, какая пара. Слон и моська!
В самый разгар выяснения отношений включилась как бы новая фонограмма: раскатисто запели пружины, исполняя туш. Затем послышалась сладкая, во весь рот зевота с подвыванием, запахло синтетикой, дезодорантом, и наконец возникло само долгожданное видение: тетя Мура явилась во всей своей красе — свежая, выспавшаяся, в утреннем розовом пеньюаре с кружевными оборочками, сочная, пышущая здоровьем и избытком физических сил кустодиевская купчиха, будто прямо с портрета!
— Влюбленные бранятся — только тешатся. Ах, вы мои соколики дорогие! Ангелочки ненаглядные! Век бы на вас любовалась. — Говорила нараспев, голос низкий, сочный, сладкий, как перезрелый плод. — Мишутка, поди-ка сюда, поди! К свету, к свету!
Загипнотизированный могучим бюстом, Пискунов опрометчиво сделал шаг вперед. Тетя Мура простерла руки и повернула племянника вокруг своей оси, созерцая. Осталась довольна.
— Вот ты какой, племянничек, вырос, возмужал! Вылитый мама… Ах, Антонина, Антонина! Рано ты ушла… — и вдруг заголосила нараспев, раскачиваясь.
Простите, не имею чести! Что-то вас не припомню.
Господи! — тетя Мура всплеснула руками, она уже успокоилась. — Тебя тогда и на свете-то не было, как же ты можешь меня помнить?
— А как же вы можете сравнивать, если и на свете не было?
— Ты, сударь, меня на слове не лови. Наконец-то тебя нашла. Ну здравствуй! — Тетушка распахнула объятия, притянула к себе племянника и запечатлела на его губах поцелуй глубокий, влажный, полный искренней родственной любви — тощий Пискунов едва не сомлел.
«Аферистка!» — решил он окончательно, пытаясь высвободиться из цепких рук. Наконец это ему удалось.
При виде такой семейной идиллии Валентина сообщила официальным тоном:
— Ну я пошла, мне тут делать нечего! — С. места, однако, не тронулась, выжидала, притоптывала каблучками.
— А ты, девушка, иди, иди! — закивала тетя Мура. — У нас тут свои заботы, семейные, разберемся без посторонних. Мамку-то твою как сейчас вижу. Стойкая была, покойница, нравственная, не то что нынешние вертихвостки. — И тетя Мура покосилась на Валентину. — Нынешние так и норовят на шее повиснуть, обкрутят, милый, и не заметишь как. Обдерут, как липку. Ах, Антонина, Антонина, рано ты ушла!
Пискунов бросил желчно:
— Если не секрет, вы-то были мамке кто? — Он с трудом сдерживал бессильную ярость, так как понял, что физически слабее тети Муры и без посторонней помощи с ней не справится.
— Я-то? А стало быть, сестра ейная молодшая, кто же еще? Так-то! — И добавила строго, с достоинством: — Надеюсь, Миша, ты проявишь ко мне максимум внимания и заботы, ибо, если ты любил свою маму, ты должен также любить и меня, свою родную тетю! А я теперь тебе все равно что мать! Ах, Антонина, Антонина…
Пискунов выкрикнул на истерической ноте:
— Только не надо бить на чувства! Не надо! Вы qro от меня хотите? Денег?
Тетя Мура помолчала, подумала и сказала наставительно:
— Уж если ты, друг мой, о деньгах речь завел, то денег мне много не давай: я мотуха страшная. На хозяйство разве что, на подарок. А вообще так: рухлядь всю выкинем. Наведу у тебя порядок, запаршивел ты весь. Мебель купим новую, современную. С книжки снимешь тысячи две-три.
При этих словах истерически захохотала Валентина, сложилась, как перочинный ножик. Тетя Мура повернула к ней строгое лицо и прищурила глаз.
— Эк ее разбирает! Все недосуг спросить: ты кто же тут будешь, девушка? Полюбовница, надо думать? На жену, вижу, не тянешь. — Сама того не ведая, наступила на больную мозоль, интуитивно угадала.
Валентина выкрикнула сквозь слезы:
— Вот! Докатились! Лезут с дурацкими вопросами… всякие… А ты… А ты… — Выбежала и хлопнула дверью — Пискунову упал на голову кусок штукатурки.
— Психопатка! Лечиться надо! — крикнула ей вслед тетя Мура, не теряя присутствия духа. — Иди-иди! А то горшок на голову надену. Нахальная какая!
