Город энтузиастов (сборник) - Козырев Михаил Яковлевич (книги бесплатно без TXT) 📗
Лубянский проезд был загорожен. В темноте на развороченной мостовой громоздились груды балок и рельсов, штабели тёсаного камня, рыхлые пирамиды песку, – начиналась постройка метрополитена.
Локшин, спотыкаясь, пробрался на площадь, мучительно перебирая нестройные ряды ассоциаций, в которых, то возникая, то пропадая, беспомощно барахталась фамилия Сибирякова.
– Сибиряков. Сибиряков… Позвольте…
Смазанная и тусклая фотография на первой странице «Огонька». Прием иностранных гостей. Широкоскулое улыбающееся лицо. Короткая головастая трубка.
– Сибиряков. Зам Сибиряков заинтересовался моей идеей!
На Театральной площади в изрытом растерзанном сквере, где через полгода должна была вырасти станция метрополитена, гигантской уродливой птицей высился экскаватор. Локшин взглянул на вздыбленную застывшую стрелу землечерпалки.
– Какая нелепость! Выписывают из-за границы и не умеют использовать. А ведь сколько стоит такая машина? Тысяч сорок? Шестьдесят? И восемь часов в сутки стоит без дела. Стало-быть, в год – две тысячи девятьсот двадцать часов…
С легкостью умножая и складывая в уме многозначные числа, Локшин пробовал перевести эти часы в деньги, вычислил процент с капитала за непроизводительно истраченное время, высчитал общую сумму убытков и ужаснулся ее размерам.
– А ведь если Сибиряков не пошутил…
Высмеянная только – что идея победила.
Она осуществляется! Ученые инженеры, биологи, врачи, экономисты заняты разработкой проектов. Ночная работа вводится повсюду. Ночной свет обезвреживается. Искусственные солнца почти дневным светом заливают площади, улицы, целые районы… Ни на минуты не останавливаясь, движутся автомобили, трамваи, поезда, подземки.
– Который час?
– Три часа ночи.
– «Ночная Москва»! Только что вышла! Газета «Ночная Москва», – надрываются газетчики. – Диефикация Урала…
Пятилетка выполнена в два года. Следующая пятилетка – в один год. За короткий срок выброшены на свалку старые машины. Строятся гигантские заводы с новым оборудованием. В Москве четыре с половиной миллиона жителей. Звенигород, Подольск, Раменское – окраины Москвы. Через Волго-Донской канал, через Волгу, Оку и Москва-реку к Устьинскому мосту подходят английские пароходы…
Зубовская площадь. Локшин поднялся на третий этаж и позвонил. В глазах его все еще стояла залитая ночными солнцами Москва.
Дверь не открывали. Локшин позвонил снова: звонок, очевидно, не работал. Он начал стучать, сначала осторожно костяшками пальцев, выбивая дробь по филенке, потом решительно кулаком, затем ожесточённо ногой.
– Кто там? Ты – Саша? – недовольно спросил женский голос.
Локшин сбросил пальто и торопливо рассказывал:
– Женя! Какой успех! Заинтересовался Сибиряков. Приглашал к себе.
– Какой Сибиряков? Что? – сонно переспросила Женя и недовольно отвернулась.
– Да ты погоди… Я расскажу…
– Завтра расскажешь!..
Локшин посмотрел на красный сатин ратного одеяла, вздувшегося на недовольной спине жены, перевел взгляд на просыхающую на калорифере кофту и безнадёжно умолк.
Глава четвертая
Счетовод Оргметалла
Бесшумно распахнувшиеся створки дверей пропустили сначала огромный поднос, затем показались обшитые кожей валенки, потом неподвижное высокомерное лицо с очень маленьким лбом и лоснящимися волосами.
– Вахрамеева чаю! – громко повторил Петухов и быстро захлопнул крышку бюро.
Грохот делового дня сотрясал зеркальные стекла, легким дребезжаньем отдавался в оконной раме и падал вниз, смешиваясь с ревом и фырканьем автобусов, со звонками трамваев, наполнявших озабоченную Мясницкую.
Через открытую форточку, вероятно, с бульваров пахнуло московской весной.
– Петухову чаю захотелось, значит час! – высоким фальцетом сказал, подымая плешивую голову от книг приказов, маленький делопроизводитель Паша.
Вахрамеева неторопливо подошла к бухгалтерскому столу, выбрала стакан с самым крепким чаем и бережно поставила его рядом с малахитовым пресс-папье на безукоризненно розовую пропускную бумагу, потом подала чай помощнику бухгалтера, отнесла стакан скучающему за решеткой кассиру, с достоинством поставила чай на стол Петухова и, протянув поднос с единственным оставшимся стаканом Локшину, сказала:
– Берите!
Локшин отодвинул в сторону ящик: в нем, образуя неровные пирамидки, стояли переложенные разноцветными указателями карточки.
Локшину чаю можно не давать, – сказал Паша.
– Правильно, не давать, – добродушно поддержал бухгалтер и, вынув из ящика завернутый в клетчатую бумагу сверток, извлёк намазанные кетовой икрой бутерброды.
– Я думаю, Андрей Михайлович, – подобострастно сказал Петухов, – Локшин может ночью чай пить. Ведь он как его – диефикатор.
– Не диефикатор, – с серьезным лицом возразил Паша, – в дурофикатор.
– Дурофикатор? – как-будто бы не расслышав, переспросил Петухов. – Это от какого же слова?
– От слова Локшин! – визгливо выкрикнул Паша и захохотал.
Уши Локшина из красных сделались коричневыми, он нервно хлебнул чаю, поперхнулся и, окончательно рассердившись, быстро поднялся и направился к двери.
– Локшин, – окрикнул его Андрей Михайлович, – бросьте обижаться. Ведь мы же шутим. Мы все прекрасно понимаем, что вашей идее принадлежит грандиозное будущее.
Петухов, наклонившись к уху Паши, вполголоса, но так, чтобы все слышали, добавил:
– Вчера из политбюро звонили. Нельзя ли, говорят, Александра Сергеича к телефону…
– Американцы, – подхватил Паша, – тоже очень интересуются. Хотят на эту финтифлюкацию концессию заполучить. Вчера, представьте себе…
Поощренный всеобщим вниманием Паша встал и начал изображать в лицах:
– Сижу это я вчера в одном месте. Ну сами понимаем, в каком. Где все дипломаты собираются. Ну, словом, в пивной сижу. На Петровке… И вот подходит ко мне этот самый, ну, как его… Американский заводчик. Ну да, подходит ко мне Генрих Форд и говорит: «Братишка, вы, говорит, Александра Сергеича знаете?.. А нельзя ли через вас ему чек передать?» Ей богу! – визгливо закричал Паша, – не вру! Вынимает чековую книжку…
– Товарищ Лопухин, – громко прошептал Петухов. Паша сразу умолк и раскрыл первую попавшуюся под руку папку. Небрежно поздоровавшись с Андреем Михайловичем, едва кивнув Паше и Петухову и вовсе не посмотрев на Локшина Лопухин прошел в кабинет.
– Андрей Михайлович, – от двери бросил он, – ведомость приготовили?
– Как же, как же, – почтительно ответил бухгалтер, – еще вчера. – И собрав бумаги бросился в кабинет Лопухина.
– Когда, наконец, ты кончишь эти шутки, – яростно прошептал Локшин обращаясь к Паше – Я…
– Пойди к Лопухину и пожалуйся. – Пойди, – ответил Паша и взял Локшина за рукав.
– Отстань, – злобно выкрикнул Локшин, отталкивая Пашу.
– Товарищи, – предостерегающе остановил начавшуюся было ссору Андрей Михайлович, выходя из кабинета, – шутки шутками, но…
Бухгалтерия углубилась в работу.
Вахрамеева взяла со стола недопитый стакан Локшина, убрала крошки со стола бухгалтера и вышла, недовольно хлопнув дверью. За окном пронзительно запела сирена скорой помощи рассыпался звон трамвая и совершенно отчетливо донесся надрывный голос газетчика Локшин сумрачно вернулся к столу и углубился в работу.
– Сто тридцать четыре рубля восемьдесят три копейки. Двести пятнадцать, – подсчитывал Локшин и вдруг неожиданно для себя ошибся в счете.
Ошибка эта удивила и огорчила его.
Он любил счет, он любил цифры, он любил вычисления. Еще гимназистом он не пропускал ни одной вывески, торопливо не подсчитав количество букв. Не понимая зачем, он вдруг на улице, подняв булыжник методически катил его по тротуару, стараясь подсчитать, сколько раз обернется камень, пока докатится до фонаря. На уроках он удивлял товарищей и учителей способностью легко, не задумываясь, без помощи карандаша и бумаги производить самые сложные вычисления, и потому ошибка в счете подействовала на него так как не действовали ни постоянные насмешки маленького Паши, ни уничтожающая речь вертлявого оратора на вчерашнем диспуте. Он растерянно отложил карточки и стал раскладывать по папкам уже записанные ордера. Вахрамеева с шумом открыла дверь и, прошлепав к бухгалтерскому столу, подала Андрею Михайловичу газету.
