Джампер. История Гриффина - Гулд Стивен (полная версия книги .TXT) 📗
Он не стал искать дверь – вывалился прямо из разбитого окна, затем перекатился и встал на ноги. Он скакал по двору как нападающий вокруг мяча, который вот-вот должен полететь в ворота, – неожиданно менял направление, словно обыгрывая соперников. Одной рукой он сжимал рукоятку пистолета, с шипами и проводами, а другой прикрывал ствол.
Я подстроился под его скачки и в тот момент, когда он изменил направление, прыгнул, вжав в него электрошокер.
Его ноги ударили меня в живот и, прыгая, я скрючился от боли.
Приземлился на Пустыре, ошеломленный, словно парализованный. Пытался вдохнуть, но не полунаг лось. Стал давить руками на диафрагму, и наконец сумел вдохнуть, и мой первый вдох был прерывистым и сиплым.
Черт, да он шустрый.
Пришлось вспомнить о моем коричневом поясе, полученном в Бирмингеме. Я огляделся в поисках шокера, но тот исчез, возможно, остался там, у дома Сэма.
Я прыгнул в Нору, продолжая кашлять, намереваясь взять странный пистолет, отнятый мною у Матео в Ла Крусесите, но вместо этого схватил бейсбольную биту. Ну, пусть будет так.
Прыгнул обратно в гостиную. Первый все еще лежал на полу, но уже возился с оружием – вынимал пустую обойму. Новая лежала у него на животе.
Всего один шаг – и я размозжил его оружие битой. Пистолет разбился о дальнюю стену, но парень все не переставал возиться, и в его руке неожиданно обнаружился нож.
Я вернул биту в исходное положение и треснул его по вытянутой руке. Нож вонзился в пол, качаясь, а он закричал.
Крик решил все дело. Я его слышал раньше.
Той ночью.
Тогда я дважды выстрелил из ружья для пейнтбола ему в мошонку и несколько раз ударил в лицо стволом. Бледные шрамы, вон, видны до сих пор.
Я ударил его битой в лицо.
Юнец уже стоял в дверях и поднимал ружье. В который раз вспомнились папины слова, сказанные давным-давно: «Никому не позволяй даже целиться в тебя».
Я прыгнул на крыльцо позади него, на сей раз предотвратив удар ногой в живот, увернулся и хватанул его битой по колену.
Услышал хруст сустава и крик; он все еще пытался повернуться, высунул ружье за дверь, но я наносил битой удары по стволу, и вдруг… ружье выстрелило.
Оба крючка взвились и прошли сквозь его челюсть, один прорвал артерию слева, взметнув фонтан кровавых брызг, когда он падал. Его ноги дернулись, еще, и он замер.
Я почувствовал прилив дурноты и понял, что меня сейчас вырвет, но почти тут же, свесившись с крыльца, пришел в себя. Выпрямился и сильно втянул носом воздух, затем повернулся и заставил себя посмотреть.
Из него вытекло много крови. Наследник Сэма – седьмая вода на киселе – постелил тут новый ковер. Он явно не обрадуется.
Я прыгнул через тело и растекавшуюся лужу.
Старший, который был той ночью в доме моих родителей, уже не дышал. Струйка крови бежала из его уха. Глаза были широко раскрыты, а один зрачок больше другого.
– Хорошо.
Я произнес это громко, так что эхо отдалось по комнате, громче, чем предполагал, и резче.
Я плавал вдоль пляжа в Оахаке, Байя Чокакуаль, борясь с высокими волнами. Дальше на юге, у гватемальских берегов, должно быть, разразился шторм, раз такие буруны докатывались до севера. Я осознал, что тру под водой лицо, словно пытаясь стереть кровь.
Теперь она не отмоется. Никогда. Это нужно пережить.
Я вернулся на берег и прыгнул в джунгли, к моим душевым. Но там, словно наяву, я все время видел Эвэ, стоящую под струями воды, теплую и нагую, и не смог ополоснуться.
Ее пальто все еще лежало кровати.
Я прыгнул в Лью-Йорк в самый час пик и сел на поезд до Трентона, а потом пошел по улице вместе с другими пассажирами. Тело мистера Кельсона лежало в государственном морге до сегодняшней – субботней службы. Я хотел оставить там пальто, а когда служка впустил меня в церковь, я мгновенно ее увидел.
Служка удалился, я прошел к первому ряду и сел на дальний край скамьи. Гроб был раскрыт, но у меня не возникло ни малейшего желания смотреть на покойника.
– Я принес твое пальто.
Она взглянула на меня, широко раскрыв глаза, но выражение губ было скорбное.
– А они не вернутся? Не узнают, что ты здесь?
Я пожал плечами.
– Я приехал на поезде. И уеду на поезде. Здесь поблизости не буду прыгать. Если только обстоятельства не заставят.
Она отвернулась и закрыла лицо руками. Я все ждал ее слов, но не дождался.
– Ты могла бы поверить мне, – сказал я наконец. – Результат был бы почти таким же. Только ми…
Она не ответила. Я чуть-чуть подождал, затем поднялся и пошел к выходу.
И тогда она произнесла:
– Я рада, что ты вернул пальто. Оно принадлежало ему. – Она мотнула головой в сторону гроба. – Никто мне его не дарил, но, как только достаточно выросла, так, что оно перестало волочиться по полу, я взяла его себе. Он и слова не сказал.
Я пошел пешком до станции, на восток, подальше от ее дома, потом сел на поезд до Филадельфии.
Когда мы миновали Кройдон, я прыгнул в Нору.
В поезде, зажатый людьми, я мог заставить себя держаться.
Но в Норе я долго стоял согнувшись, между кроватью и столом, с полуоткрытым ртом. Спиной к своей фанерной галерее.
О боже.
Наконец заставил себя повернуться, подойти и сесть на край кровати.
Свет падал на лицо Эвэ, нарисованное мной в Риджентс-парке – расслабленное, невинное, без следов грядущей трагедии и кошмаров. Ключица, вырез свитера, кружево лифчика, контур груди – все было передо мной. И ее глаза.
Эти глаза больше никогда на меня так не посмотрят Я порвал портрет на кусочки. А кусочки – на более мелкие. И еще, и еще. Остался один на один с кучкой мелких клочьев, это было все, что осталось от рисунка, помимо воли руки вдруг принялись собирать их, словно желая снова сложить воедино.
Тогда я развел огонь на Пустыре, сжигая посреди песка куски мертвого дерева, бросая в костер ветки, пока он не взметнулся столбом.
Когда пламя выросло больше меня, я швырнул клочки портрета в костер и смотрел, как они мгновенное исчезли – вспышка, пепел и улетающие в темное небо искры.
Триангуляция.
Лучшая политика – честность, так все говорят, но для меня она обернулось катастрофой. Лучше бы я никогда не упоминал Боррего Спрингс. Уже сто раз обжигался. Они ездили вокруг прислушиваясь. Ждали моего прыжка, чтобы вычислить мое логово.
Фермеры опять стали бросать койотов в мою шахту, и я готовился нанести очередной визит, хотя на сей раз решил захватить с собой биту.
Взяв бинокль, я прыгнул на холм рядом с Рыбьим Хребтом и попытался засечь братьев Кихоу на их квадроциклах, когда внизу неожиданно появился вздымающий клубы пыли грузовик и резко затормозил.
Пришлось отойти за валун и посмотреть в бинокль. Трое. Кемп, здоровяк из Оахаки, и еще кто-то, кого я не знал. Они явно почувствовали прыжок. И теперь смотрели на вершину хребта.
Я пошел прочь, вниз по камням, к гипсовой шахте. Можно было отойти как минимум на восемь миль, но я не знал, куда они поедут на грузовике.
В любом случае, раз они близко, значит, много раз чувствовали мои прыжки из Норы. Запеленговали.
Я прыгнул дальше, к парку, затем на ранчо Кихоу, где пришлось разбить окно и разозлить собак, затем – в Нью-Йорк, где немного задержался, купил хот-дог в Бэттери-парке.
Прошло полчаса, и я тяжело вздохнул.
Пора переезжать.
На окраине Ренна я нашел фермера, сдающего сарай. Сарай был сухой, с целой крышей и каменным полом, выше уровня влажной земли, и хозяин принял годовую плату наличными, даже не спросив у меня паспорта.
– Наркотики?
– Вот уж нет!
Да, конечно же наркотики.
Я прыгнул обратно в Hорy и перенес стенку с рисунками, комод и отобранное у них оружие. Посмотрел на остальное – батареи, генератор, свет, кровать, мебель – и решил все это оставить. Задумался о судьбе полки с учебниками, но потом только покачал головой.
