СССР - Идиатуллин Шамиль (книги полностью txt) 📗

Я поежился и зашаркал к стоянке, приноравливаясь к почти петровскому размеру ботиков, туповато потоптался на пустой, исчерканной снежными языками площадке, вспомнил утренние маневры и направился к подпирающей стенку машине в совсем бойком темпе – у куртки, похоже, садилась батарея.

Верная «единичка» в ожидании меня не скучала: компанию ей составляла «двойка» неизвестного дебила. Компания была тесной, а дебил законченным: он умудрился припарковаться в чистом поле площадью три тысячи квадратных метров таким геометрически безупречным и единственно возможным способом, что наглухо блокировал мою машинку со стороны водительской двери. Еще и боковые зеркала для верности сложил, кретино. Ладошка между машинами пролезала, а вот поджарый и стройный красавчик вроде меня даже в сложенном наконец-то режиме не проходил ни плечом, ни коленкой. И дверца открывалась сантиметра на три максимум.

Залезть через пассажирскую дверь тоже было невозможно благодаря уже мне, ущербному, притиснувшему «единичку» к капитальной стене.

Я запоздало пожалел, что в стране не прижилась кампания всенародного украшения подобных машин неотдираемыми наклейками «паркуюсь как идиот». Существенной роли они бы, наверное, не сыграли, но эстетическое чувство было бы удовлетворено. Тем более что в нашем случае ни на какое иное удовлетворение рассчитывать не приходилось. В Москве, где блокировать ближнего что на ходу, что в отстое считается святым делом, с этим проще: можно постучать по стеклу, сигналка запищит, и через минуту из ближайшего здания вылетит виноватый или агрессивный хозяин, которому можно, соответственно, адресовать упреки или массировать морду. В Париже, говорят, еще проще: там полиция прямо рекомендует на ровной площадке не ставить машины на скорость или ручник, чтобы проще было распихивать слишком близких соседей руками или бамперами.

А у нас с сигнализациями, ровными поверхностями да пока и с личным транспортом было худо, как и с верой в то, что один да хоть пять человек могут отпихнуть водородный экипаж по сугробам на десяток сантиметров.

Я, конечно, постарался (всяко же бывает), быстро убедился, злобно пнул красавца в скат, удержался, чтобы не пнуть в бок.

Ждать водителя «двойки» было бесполезно – судя по сугробам на крыше и капоте, стояла она давно и всем своим видом угрожала простоять еще четырнадцать раз по столько же. Я так долго ждать был не готов.

И пешком домой идти был не готов. Ибо дубак.

И возвращаться в дирекцию ради идентификации дебила или там вызова разъездной машины не мог. Бегать по этажам с криками: «Немедленно разблокируйте мой великий автомобиль!» – было как-то несолидно, но не в этом дело. Я позорно боялся Дашки, которая наверняка поджидала либо в боевом, либо в ироническом настроении, равно мне нелюбезных. Я, между прочим, не исключал, что «двойка» была как раз Дашкина, никого ведь, кроме нее и охранника, в здании вроде не было.

Так что колокольчики-цветочки, трам-тум-ду, а я сегодня на работу не пойду. А я пролезу в «единичку» через зад. Дальше надо придумать про рад или гад, но это потом. Сперва проверим, не примерзла ли задняя дверь. Если примерзла, с нами пребудет великий копец.

Дверь тренькнула и плавно пошла вверх, ссыпая толстые хлопья снега. Ура. Будем жить.

Я прикинул способ наиболее интенсивного пролезания, взошел на задний порог, подбодрил себя призывом не скапливаться в заднем проходе, красиво перемахнул через заднюю же спинку, испуганно застыл оттого, что что-то непоправимо сломалось, нет, просто загремела слетевшая вниз коробка из-под переднего сиденья, – и, естественно, застрял. Нога провалилась между передним сиденьем и рычагом, а ворот накинулся на лампочку, не то на затвор батарейного отсека. Я застыл, нащупывая причину рукой. И тут салон залил по-медицински холодный свет, и кто-то с ехидной вежливостью осведомился:

– Молодой человек, далеко ли полезли?

Сперва блокирован единственной в окрестностях машиной, потом задержан единственным в городе нарядом – воистину везунчик я сегодня. И это не считая почти что изнасилования первой красавицей дирекции.

– Жень, это ты, что ли? Это я, Алик. Меня тут какой-то оптимист зажал, вот и пришлось... – сказал я, нащупывая стопор коробки катализатора, жгутом скрутивший ворот куртки.

– Какой Алик? – строго спросил типичный не-Женя.

– Галиакбар Камалов, ребят. Это я. Это моя машина, – объяснил я, снимаясь с крюка.

– Лицо покажите, пожалуйста.

– Я, может, выеду сперва?

– Лицо покажите. Немедленно.

– О господи. Ну вот, пожалуйста, – сказал я, неуклюже разворачиваясь к свету, весь в клубах пара, как ракета перед стартом. Пощурился несколько секунд и осведомился: – Налюбовались?

– Вполне, – сказал не-Женя и шагнул вплотную к машине.

Коротко зашипело, лицу стало холодно, а голове пусто, газ, подумал я, дураки, на холоде не действует, выбросил левую руку, сам не понял для чего, ударить или равновесие удержать. Не удержал.

И второй раз за последний час выпал из реальности.

3

Первой Камалова хватилась Даша. Сперва плевать хотела сверху вниз наискосок на этого козла, труса и хама. Но все-таки с утра (ночью-то не до того было, ревела и виноватилась) придумывала достойные ответы на тот неизбежный случай, если и когда Камалов позвонит и если не извинится, то помянет и исчерпывающе объяснит ночную встречу в легкой шутейной манере, списав инцидент в исчерпанные. Или, если совсем дебилоид, хотя бы сухо попросит занести Кузнецову чистовик расчетов. Даша придумала восемь вариантов ответа – как очередную главку чистовика добивала, так и придумывала, – и к восьми вечера, когда чистовик был завершен и отполирован, придумала девятый – и тут поняла, что Камалов не позвонил. И видимо, уже не позвонит – если, конечно, не решил изощренно отложить извинения на тот же час, в какой нанес оскорбление девушке. Даша выдернула диск, зло хлопнула обложкой скоросшивателя и отправилась к Кузнецову, специально оставив телефон в кабинете. С полдороги, правда, вернулась – бегом, потому что поняла, что вот сейчас Камалов звонит, а перезванивать не будет, решив, будто Даша специально трубку не берет, а самой перезванивать никак нельзя.

Звонка не было, и Даша забросила телефон поглубже в бумаги среднего ящика, так что пришлось все эти бумаги вытаскивать и тормошить, чтобы вытряхнуть проклятую трубку на волю. Мелкая моторика, как это часто бывает, сообщила некоторую тряску всей нервной системе. Так что Даша аккуратно убрала бумаги на место, навела лоск на столе, выпила полчашки кофе, почему-то остывавшего на подоконнике несколько часов, зажевала аромат никчемным «аникотом», внимательно рассмотрела себя в зеркале, с трудом удержавшись от диагностики пятисотого изъяна, из-за которого этот гад и... всё, всё, забыли, улыбнулись – вот так, уверенно и победно, чтобы млели, валились, да хоть и удирали, подумаешь, чурка белесая, губошлепик, всё, всё, я сказала, пришли, тук-тук, можно, Сергей Владимирович?

Кузнецов был похож на разбуженного дикобраза, однако Дашу встретил почти приветливо, а расчет поставок вообще воспринял, как ребенок велосипед, обещанный к каникулам, а подаренный на майские. Таким обрадованным Даша его сроду не видела. Но лишь когда Кузнецов, восторженно отпыхтевшись от первой читки, принялся листать чистовик по второму кругу, приговаривая про приятные сюрпризы в царстве вечной жопы, Даша сообразила:

– Галиакбар Амирович не предупредил, что ли, о проекте? А я думала, что надо уже сегодня на экспертизу в Интранс и в Москву закидывать, гнала поэтому...

– Не предупредил вообще ни о чем, – с досадой сказал Кузнецов. – Записку вон в приемной обещал – и где она?

Даша обомлела.

– Ладно, хоть доклад закончил и, ладно, хоть я пароль знаю – а то бы вообще, как юный хакер в заколдованном диком лесу, откуда уйти невозможно. Весь день как слепой на ипподроме, кругом гам, зовут, дергают, всем колхозом набегают, что-то делать немедленно надо, и мне еще в Москву ехать, а я ни фига вообще не понимаю, – с болезненным удовольствием закончил Сергей Владимирович.