Сингомэйкеры - Никитин Юрий Александрович (библиотека книг .txt) 📗
В защиту частичного обнажения в публичных местах выступали, как на подбор, хорошо одетые люди с приятными лицами, приятными мягкими манерами и очень интеллигентной речью. Иногда я успевал уловить моменты, что говорят как бы по подсказке, или, точнее, еще не совсем затверженное, но это я, человек подозрительный и знающий всю механику, а так, на непредвзятый взгляд, они выступали очень искренне и убедительно. Но главное, выступали, не раздражая слушающих, когда так и хочется поступить наоборот, а как бы оформляли в ясные слова то, что мы все и так думаем.
Я часто всматривался в лица «простого народа», и хотя знаю, что это за простой и как их отбирали, но все равно их реакция важна: они не участвуют в дискуссии, им не нужно готовить и оттачивать аргументы, их мимика сейчас важнее, чем то, как проголосуют.
Шоу, как я чувствовал, удалось: все выступают с жаром, ярко, прибегают к метафорам и ярким сравнениям, что завтра будут повторяться в общественном транспорте по дороге на службу, в офисах, конторах. Завтра же наиболее настойчивые мужчины уговорят коллег-женщин обнажиться до пояса или хотя бы время от времени показывать им сиськи… нет-нет, дорогая, там же сказано: пятнадцать минут нужно созерцать, не меньше! Лучше совсем сбрось блузку и лифчик, неужели хочешь, чтобы я помер раньше?
Конечно, я знал, чем закончится голосование, но не предполагал, что за обнажение выступят практически все: двести два — «за», четверо — «против», пятеро воздержались. Это в самом деле победа, потому что если наши специалисты подготовили для голосовании «за» половину аудитории, а то и меньше, здесь главное не победа, а заявить о таком требовании, то это тотальное «за» говорит, что в самом деле общество созрело для такого смелого шага.
Глава 7
Эмма поглядывала почему-то несколько смущенно, я подошел поближе, увидел через стойку, что сидит, обнаженная до пояса, вытягивается от усердия, спину держит прямо. Ее грудки с острыми кончиками торчат от возбуждения вздутые, с красными вершинками. В ответ на мои вытаращенные глаза показала длиннющий, как у ящерицы, язык.
— Подбери челюсть, — потребовала она грозно.
— Да, гм, трудно…
— Для вашего же здоровья стараюсь!
— Спасибо, — пробормотал я. — Круто…
— Ты что, — спросила она агрессивно, — телевизор не смотришь?
— Нет, — признался я. — Если бы тебя показывали! А то всегда такая хрень…
— А вот и не всегда! Там трижды выступали медики. Профессора, а не какие-нибудь доктора наук. Сообщили, что наука доказала, если четверть часа в сутки смотреть на голые сиськи, у вас улучшится здоровье, давление, и вообще будете жить на пять лет дольше!
— Круто, — повторил я. — Э-э, спасибо за заботу о нашем здоровье… Ты молодец, самоотверженная такая…
— Забочусь, — сказала она настойчиво, чтобы я понял, что сама бы она никогда и ни за что, она порядочная и даже старомодная девушка, но если надо коллективу, то она готова принести некоторую жертву и дать смотреть на свои сиськи даже бесплатно.
— Я намекну Глебу Модестовичу, — пообещал я, — чтобы повысил тебе зарплату.
— Я не ради зарплаты!
— Понимаю, как не понять? Ты у нас золотце. Но любое проявление лояльности фирме должно поощряться.
— А-а-а, против этого я не против!
Тарасюк начал спешно собирать по инету самые красочные фото в высоком разрешении, где фотомодели демонстрируют обнаженную грудь.
Цибульский, понимая, что любые статичные фото быстро приедаются, хуже того — к ним привыкаешь и перестаешь замечать, тут же задал поиск по всякого рода отклонением от классического вида, формы и размера. Обалдевшие, мы собирались возле его стола и таращились на сиськи, одни размером с грецкие орехи, но с дойками в полпальца, другие — огромные, как тыквы на выставке, с розовыми ореолами такого размера, что их можно пустить на тюбетейки ортодоксальным евреям.
В отдельную папку он собрал по формам: широкие и плоские, длинные и вытянутые, с очень тонкими или, напротив, невероятно толстыми сосками, не во всякой рот влезут, даже в мужской. Цибульский гордо посмеивался, когда все начали скачивать его коллекцию и устанавливать, как обои, на свои дисплеи.
Тарасюк охотился за клипами в данной области, ругался, что все в скверном разрешении, но инет велик, и сумел собрать около сотни фрагментов, где красотки трясут грудью: кто из стороны в сторону, раскинув руки, кто поддерживает их ладонями и дразняще поднимает вверх-вниз.
Я скачал и поставил скринсейвером ролик, где одна спортсменка, желающая стать фотомоделью, научилась двигать сиськами, не притрагиваясь к ним ладонями. Выглядит потрясающе, когда груди — немаленькие и очень эротичные! — поднимаются и опускаются по очереди, даже танцуют в игривом ритме.
Полюбовавшись, вдруг подумал: а что, если в самом деле так оно и есть? Смотреть на голые сиськи — приятно. В самом деле любая хмурость уходит, улучшается настроение. А хорошее настроение — это отсутствие стресса, то есть нет почвы для предпосылок инсульта или инфаркта…
Несколько минут тешился иллюзией, что вот какой молодец, угадал, потом оборвал себя и сказал трезво: не теряй голову и не беги за толпой, как в свое время Насреддин, что пустил нелепый слух, а потом, глядя на бегущую толпу, сказал себе, что раз столько народа поверило, значит, это все правда…
Пожалуй, это вообще первое, что удалось внедрить нашей организации так легко: всего лишь подстроенная публикация и ток-шоу с участием медиков. Ток-шоу прокрутили в записи несколько раз по всем каналам, а дискуссии в прессе возникали уже без нашего участия.
Буквально на следующий день в офисах начали обнажать грудь молоденькие женщины, а женщины постарше поспешно записывались в кабинеты пластической хирургии на имплантацию груди. Молодежь приняла с энтузиазмом: на дискотеках смотрели на девушек в майках, как на деревенских дурочек, считалось хорошим тоном не раздеваться во время танца, а уже заходить в зал с обнаженной грудью.
Через два-три дня обнаженногрудые появились на улицах. Сперва в компании, в группе не так неловко, да и помогут отгавкаться от злобных старух, а потом уж и одинокие девушки свободно и независимо шли по своим делам: в офис, в магазин, на службу, стараясь ни на кого не глядеть, чтобы обнажение не выглядело приглашением к чему-то более тесному, как всегда понимают мужчины.
За пару следующих месяцев я апнулся еще трижды. Жалованье поднялось до пятидесяти тысяч в месяц, квартиру я сменил, даже Эмма намекнула, что неприлично человеку с таким достатком жить в доме, что ниже среднего. Я пробовал вякнуть, что вообще-то в России квартиры предпочитают покупать, а не снимать, мы ж не Запад, она посмотрела с великим удивлением.
— Не Запад? — переспросила озадаченно. — Разве ты не ездишь по Западу так же свободно?
— Ну, езжу…
— Эх, Евгений Валентинович, каким ты бываешь консерватором.
— Каким?
— А вот таким! Давай я подберу тебе квартиру, а если так уж захочешь купить, то скажи — фирма сразу купит для тебя.
— Нет, — запротестовал я, — предпочитаю за свои. Я получаю просто дико много.
Она загадочно улыбнулась.
— Даже не представляешь, сколько будешь получать, когда перейдешь на левл выше.
Я насторожился. Видимо, здесь апы — одно, а левлы — другое. Апы — вроде ступеньки, а левлы — этажи. Но все-таки я не на первом: Глеб Модестович сказал, что за мной теперь будет глаз да глаз, а это значит, что я из «учеников» перешел в «подмастерья», так сказали бы в масонской ложе.
Задачи, которые мне спускал Глеб Модестович, бывали довольно интересными, обычно все из той области, которой я и хотел заниматься в универе, только слишком, как мне казалось, расплывчатые. Я же предпочитаю конкретику, которую можно приложить к действительности, и очень гордился как все более широко распространяющейся волной демократизации в гостиничном бизнесе, когда уже почти во всех странах Европы мужчин и женщин стали заселять в общие номера. Более того, в Швеции, Нидерландах и Германии вообще запретили селить в номера одних мужчин или одних женщин: в этом увидели дискриминацию другого пола.
