Живые и прочие (41 лучший рассказ 2009 года) - Касьян Елена "Pristalnaya" (книги онлайн полностью бесплатно txt) 📗
— Ого! — заметил Филипп. — Тут замечается сбой «посылки».
— Это означает очень большую силу чувства, — отозвалась Агген. — Но об этом можно было судить с самого начала — по качеству дисков… В начале переписки уместно брать диски деревянные, потом появляются бумажные, потом — из олова… Золото свидетельствует о серьезности намерений, поскольку такие письма остаются в семье и составляют часть общего фамильного достояния.
— Думаешь, они поженятся?
— К этому у них все идет. Если, конечно, не имеется внешних препятствий. Что-то много она рассуждает о страхах, противниках, слезах, имена разные называет… «Обстоятельства» там какие-то…
— Ладно, читай дальше! — попросил Филипп, отчасти понукаемый к тому напудренным старичком, отчасти по собственной воле.
Агген прочитала еще одно послание:
— «Отрада — волосы твои. Когда ты едешь с горы вместе с остальными, я вижу пряди твоих волос издалека, я отличаю их от прядей ветра и от пыли, и от всего, что развевается вокруг. Отрада — волосы твои. На шествии в честь Королевского Величества хотела б я идти за тобой как супруга, намотав на каждый свой палец по твоей пряди. Отрада — волосы твои. Когда я думаю о них, у меня стучит в голове и глаза готовы лопнуть. Отрада — волосы твои».
— Да, они помолвлены, — сказал Филипп. — В этом нет сомнений. Их любовь выглядит очень красивой. Я начинаю по-другому думать об этом парне, а ведь он сбил меня с ног своей сумасшедшей телегой и отказался помочь, хотя я и просил его об этом!
— Знатные люди все красивые, — проворчала Агген, ревнуя. — Потому что у них длинные волосы и хорошая одежда и они не работают. Моя мама говорит, что от работы портится выражение лица.
— А что это за шествие, о котором пишет Вицерия? — поинтересовался Филипп.
— Ну, это такое большое шествие, — объяснила Агген. — Допускаются только супружеские пары и только знатного рода. Муж идет впереди и несет факел, а жена, намотав себе на пальцы его волосы, ступает следом. Они проходят перед королем, а его величество любуется. Это обозначает процветание Золотой Альциаты. «Отрада — волосы твои!» — Девочка фыркнула. — Может быть, она вообще все врет.
— Не исключено, — согласился Филипп. — Однако нам следовало бы отыскать его и вернуть ему письма.
— Теперь? Когда мы их прочитали? — усомнилась Агген. — Да он порвет нас на кусочки!
— Ты сама говорила, что золотая переписка становится частью семейного достояния, — напомнил Филипп. — Если бы это были деревянные письма или бумажные — тогда мы могли бы их утаить, но золотые…
Агген насупилась.
— Будут неприятности, — предупредила она. — И притом у нас.
— Я должен поговорить с людьми с верхних витков дороги, — сказал Филипп. — А возвращенные письма — хороший повод завязать знакомство.
— Для чего тебе с ними знакомиться?
— Для того, что мне необходимо узнать одну вещь.
— Ладно уж, — махнула рукой девочка, — выкладывай. Я теперь твой брат, так что ты можешь рассказать мне все без утайки и страха.
— Я должен знать, как называется эта страна.
— Я тебе уже сказала как. Это — Золотая Альциата. Гора, и королевство, и все, что на горе и в королевстве.
— Такого названия нет, Агген, — вздохнул Филипп.
Агген присвистнула, прямо как настоящий мальчишка.
— Ну ничего себе нет! Как же нет, когда вот она, гора, и ее название, и король наверху во дворце, и королевство вокруг нас и повсюду?
— Альциата — имя для своих, — объяснил Филипп. — Но должно существовать еще второе имя, для чужих. Для посторонних. Имя, которым Альциата обозначена на карте. На той карте, которую может увидеть любой человек. Видишь ли, Агген, у многих вещей по два имени. У людей и у стран, у городов и у озер. Одно имя употребляют внутри семьи или внутри страны, а другое имя знают те, кто смотрит на географическую карту. Во всем мире тайным является внутреннее имя, а явным — внешнее.
И только в Золотой Альциате дело обстоит ровно наоборот. Никто из жителей не может сказать, как называют Альциату чужие для нее люди… Меня даже пытались избить за то, что я задал этот вопрос.
— Ну надо же! — воскликнула Агген. — А может быть, не существует никакого особого внешнего имени для карты? Может быть, Альциата вообще не обозначена на этих ваших картах?
— Если и так, то я обязан исправить положение, потому что без Альциаты глобус будет неполон, — серьезно ответил Филипп.
— Это так важно?
— Да.
Агген ехидно прищурилась:
— Ты что же, вознамерился улучшить все ваше мироздание, создавая новые географические карты?
— Приходится, — сказал Филипп. — Потому что без них мир будет неполным и ущербным. Это как яблоко, от которого уже кто-то отгрыз кусок: все еще съедобно, но уже совсем не радует.
Агген немного поразмыслила над услышанным.
— Возможно, король знает второе имя Альциаты. — И шепотом продолжила: — На самой вершине горы, в самой высокой башне дворца он сидит на троне, все видит, всем управляет — и все-все знает… У него есть туфли с помпонами, и если выклянчить у короля один помпон, то исполнятся все желания.
— Ты думаешь, такое возможно — выклянчить помпон у короля? — усомнился Филипп.
— Знаешь историю про Мабонн? — отозвалась девочка. — Мабонн была дурнушкой или считала себя таковой (что на языке девочек и женщин одно и то же). Она добралась до короля разными правдами и неправдами, ну там лгала и переодевалась, ездила в бочке с пивом и притворялась гусыней — в общем, совершила много проступков. Наконец она предстала перед королем — вся облепленная перьями, одежда липкая от пива, лицо вымазано землей, рот кривой от вранья и дергается. Король спросил, что ей нужно, а она, не будь дура, попросила помпон. Ну король ей и дал помпон. Принес туфлю и собственноручно отрезал! Она бросилась бежать что было духу и бежала до самого нижнего яруса, а там стала пудриться, макая помпон в мешок с мукой, и сделалась первейшей красавицей!
— А что потом?
— Потом она вышла замуж за угольщика и нарожала кучу плаксивых и уродливых детей, — сказала Агген. — Но история, между прочим, заканчивается на слове «красавица».
— Понятно, — протянул Филипп. — А у тебя какие заветные желания?
— У меня их много, — отрезала Агген. — Для начала я хочу покататься с парольдоннерами и тем самым смертельно утереть нос Кахеран. Понятно тебе?
Знатный человек гневается совершенно не так, как простолюдин. Простолюдин в своих бедах всегда винит судьбу, а знатный человек — какого-нибудь другого, менее знатного человека.
А хуже всего, конечно, когда знатный человек молод да еще вынужден гневаться втайне; тут в ход идут самые разнообразные предлоги вплоть до раздачи пощечин без всяких предлогов, лишь вследствие дурного настроения.
Вот почему слуги Айтьера боялись приносить ему завтрак: они слышали уже, как шваркнулся о стену серебряный таз для умывания, и видели умывательного слугу в слезах и мыльной пене, покрытого зуботычинами с ног до головы. Он выскочил из опочивальни господского сына и побежал, описывая круги по огромному дому, все выше и выше, к выходу, чтобы на крыше остудить очень красное лицо и прийти в себя от незаслуженной обиды.
Между тем Айтьер даже и помышлять не мог о завтраке. Он кружил по своей опочивальне, заученными движениями снимая со стен одежду и возлагая ее на себя. Полный костюм знатного человека развешивался по вечерам таким образом, чтобы одевание было плавным, круговым и непрерывным — своего рода танцем, который исполнялся дворянином лично для себя или для избранных свидетелей.
Затянув пояс с широкой пряжкой, Айтьер в последний раз сделал круг в опочивальне и ступил на винтовую лестницу, которая выводила на крышу.
Умывательного слуги наверху уже не было: его ожидали обязанности, так что он не мог долго предаваться своей праведной скорби. Айтьер, впрочем, о нем и думать забыл. Он подставил лицо утреннему ветерку, вздохнул глубоко и начал спускаться по внешней стене дома.
