День Гигантов - Рей Лестер Дель (первая книга .TXT) 📗
– Он твой, Лейф Свенсен.
Летящее Копыто взвился в воздух, догоняя убегающего Вэли. Лейф направил коня вниз и ногой ударил по голове изменника. На лету он подхватил и бросил поперек седла поникшее тело бога. Летящее Копыто поднимался все выше. Удар оглушил Вэли, и он открыл глаза в ту минуту, когда Лейф издал призывный клич перед вхождением в Бифрост.
– Мы летим в Нифлхейм, – сказал он коню.
Летящее Копыто протестующе заржал, но все же, хотя и неохотно, повиновался Лейфу. Он пересек радужный мост без особого напряжения. Лейф повторил свой приказ, и конь поник головой.
А затем все муки ада обрушились на сознание Лейфа. Летящее Копыто заржал с чувством едва переносимого ужаса. Вэли завопил благим матом и начал вырываться. Скрюченный в судорогах страха и отчаяния, он обмяк в руках Лейфа. А Лейф закрыл глаза. Но ад все равно изливался на него со всех сторон. Он сжал зубы, чтобы не отдать постыдный приказ возвращаться обратно. Для этого понадобилось напряжение всех его душевных сил. Летящее Копыто закричал так, как ни одна лошадь в мире никогда не кричала, но продолжал скакать вперед. Сила тяжести ослабла, и Лейф без особого усилия поднял скрюченного Вэли над головой и с отвращением бросил бывшего бога вниз, в хаос его нового местопребывания.
После этого Лейф понял, что он лишился дара речи и не может приказать Летящему Копыту лететь домой. Но это было умное животное, оно развернулось и помчалось вспять по собственной воле и разумению.
Ледяные пальцы Нифлхейма неохотно отпускали своих пленников. Глаза Лейфа были закрыты, веки обморожены, полуобморочное состояние, полное невнятицей и кошмарами, не прояснилось, даже когда голоса богов вновь послышались вокруг него. Теряя сознание, Лейф почувствовал, что его подхватили заботливые руки.
Фулла обнимала его, на губах мешался вкус яблок и чего-то странно-горького – первое, что осознал Лейф, когда к нему вернулось сознание. Мозг отказывался вспоминать недавно увиденное и пережитое. Нифлхейм навсегда останется рубцом в его памяти. Ужас навсегда отсек несколько страшных часов от его сознательной жизни. Он слабо улыбнулся Фулле. Лежа на траве, увидел Одина, восседающего на троне. Бог что-то выговаривал своей жене Фригг. Глаза богини, как ледяные молнии Нифлхейма, ожгли Лейфа.
Эльфадур выглядел более старым и дряхлым, чем обычно, но держался и ничем не выдавал горечи, связанной со смертью двух сыновей. Бог не гневался, и это больше всего поразило Лейфа. Один подождал, когда Лейф поднимется на ноги, и устало приветствовал его.
– Ты избавил меня от необходимости судить того, кого я называл сыном. Я вытравил ожог Нифлхейма с твоего лица. Прими это как малую долю моей благодарности. За великую заслугу перед Асгардом, во имя всего, что свершилось на наших глазах, нарекаю тебя отныне Лейфом Одинссоном! По собранию пробежал недоверчивый шепоток. Фригг завопила и протянула к Одину сжатые, как когти, руки.
Лейф еще не совсем пришел в себя и недостаточно ясно воспринимал окружающее. Он обернулся к Локи за разъяснением, что все это значит.
Локи отвечал недоуменно и саркастичнее, чем обычно.
– Это значит, что Один усыновил тебя, и ты вошел в ранг богов. Но не обольщайся. Не исключено, что Один решил таким образом наказать Фригг за ее сговор с Видарром и Вэли. Опять же это не значит, что ты стал свободнее. Сейчас ты просто обязан принести победу в Рагнарёке своими усилиями, иначе тебя объявят предателем и отправят на встречу с Вэли. И помимо всего этого, должно пройти несколько тысяч лет, чтобы ты смог развить в себе те тайные возможности, которые сегодня дремлют, невостребованные никем. Так что пока ты только называешься богом, но еще не стал им.
Под таким углом зрения оказанная Лейфу честь значительно поблекла. Надо признаться, Лейфа гораздо больше тронули добрые слова Тора, чем это официальное усыновление. Но в это время Один, который уже поставил Фригг на место, снова заговорил:
– Пусть Локи считает мои слова насмешкой. Но чем еще я могу одарить тебя в этот час? Знай, если мы победим в Рагнарёке, звание бога остается за тобой. Я клянусь тебе в этом. Как мой сын ты займешь подобающее тебе место и достигнешь такого могущества, о котором многие и мечтать не смеют…
Он медленно сошел с трона и приблизился к своему названному сыну. Усталой была рука бога, возложенная на плечо Лейфа. Чувство взаимной симпатии, которое возникло между этими двумя, такими непохожими друг на друга личностями, усилилось. Один продолжал негромко говорить, и Лейф оценил достоинство его речи.
– Я должен признаться моему сыну, который, к счастью, заменил мне двух выродков, что победа в Рагнарёке почти невозможна. Гиганты уже в курсе наших новых боевых секретов. Волк с Зияющей Пастью уже кружит вокруг пса Гарма, а я чую нутром, что орды Сартра собираются в Маспелхейме. Мы имеем оружие, которое стоит всего эйнхеръяра, и вернули меч Фрейи, который должен разить врага в последней битве. Но отныне с нами нет Видарра, каким бы он ни был. А кто в таком случае убьет Волка, когда я исчезну в его зеве? Тор и Лейф! Я очень устал. Поделитесь со мной вашей силой, когда я пойду к колодцу Мимира, дабы прочитать в нем начертания будущего.
Лейф Свенсен не знал, что ему ответить. Он думал о невероятных событиях этого парадоксального мира. Ему в глаза бросилось зловещее лицо Фригг. Он смотрел на бога, который отдал один глаз для того, чтобы узнать свою судьбу. А судьба эта заключалась в том, что он стал владыкой и правил своим миром, уверенный в своем грядущем поражении. Быть проглоченным Волком было еще наименьшим злом среди предсказанных ему ужасов.
Неожиданно Лейф решил, что хватит отмалчиваться.
– Отец Один, – спросил он, – как Лейф Одинссон я имею право голоса в собрании богов?
Один величественно подтвердил это право.
– Не меньшее, чем Тор.
Лейф окинул взглядом богов. Хеймдаллр, как обычно, полировал рукавом зеркало своих раззолоченных доспехов. Фрейя с нескрываемым восторгом сжимала возвращенный ей меч. Лицо Фуллы лучилось, а Ли победно воздел над головой сжатые кулаки. Даже Тор поглядывал на Лейфа почти по-братски. Когда же Лейф перевел глаза на Фригг, ему снова почудилось, что вся честная компания лишилась своей жизнерадостности и полна теперь абсолютной безнадежности.
