Перевозчик (СИ) - Осворт М. "athwart" (книги хорошем качестве бесплатно без регистрации .txt) 📗
Дальнейшие события запечатлелись в памяти Мичи с такой отчетливостью, что безо всякой ойи долгих воспоминаний он мог бы воспроизвести их, панту за пантой, во всех подробностях - вплоть до малейших оттенков переживаний. До открытия Библиотеки оставалось еще две вонты. Самадо, имевшие обыкновение зачитываться почти до самого утра, редко как следует высыпавшиеся, а потому и довольно хмурые в первую четверть дня - до самого обеда - молча и не особенно глазея по сторонам, брели по галерее к винтовой лестнице, ведущей вниз, в подсобные помещения - купальню и трапезную. Там ожидала их кружка оммы, или же быстрой ойи, с неизменно подававшимися по утрам свежими лати. Уже только после купания и завтрака, кое-как пришедши в себя, кто-то из старших самадо заглянул в келью и обнаружил рядом с неподвижно замершим в углу Онди заплаканного, совсем растерянного Мичи. Вышел; вернулся, кого-то привел; о чем-то шепотом переговаривались; откуда-то появились носилки; на них, перехватывая в узких лестничных пролетах, укрытое с головой одеялом тело снесли вниз, к заднему выходу. Скоро подошла лодка - красивая, черная с золотом; забрала Онди. Самадо толпой стояли у причала, провожая ее взглядом. По одному расходились. Мичи выглядывал из окна, пока лодка совсем не скрылась в туманной дымке. Вернулся в свою келью, продолжая сжимать в руках выборку Онди. Открыл наугад, уткнулся носом в страницы; вдохнул сухой, всегда будораживший его запах старой бумаги; выдохнул, наконец - прощай, Онди, прощай - захлопнул пухлый, увесистый томик, положил его в нишу на стопку скопившихся книг, ожидавших своей очереди. Лег и укрылся с головой одеялом. Почувствовал, что не может согреться, дрожит. Взял второе, набросил сверху. Стало теплее. Под одеялами было темно и спокойно. Незаметно для себя Мичи заснул. Спал долго, весь день и весь вечер - и проснулся уже ночью. Полежал немного, надеясь провалиться обратно в сон, пока не понял, что это уже невозможно. Зажег лампу, нащупал на столике едва начатые путевые заметки некоего Иманаре Суади, непонятно каким ветром заброшенного в лежащие на юго-востоке пустынные песчаные земли - и принялся читать. Пытался вникнуть в повествование, уйти с головой в подробности злоключений этого незадачливого торговца и морехода - только снова и снова ловил себя на том, что пробегает глазами одну и ту же строку, и смысл ее от него ускользает. Встряхивался, вчитывался по-новой - чтобы опять обнаружить себя неподвижным взором глядящим в знакомые буквы, которые отчего-то вовсе не помогали ему - отвлечься, забыться, спрятаться...
С первыми лучами Мичи выкопал из своего необъятного мешка чистое белье и побрел в купальню. Та была для самадо подлинной радостью: расположенная в нижнем уровне сводчатая зала с глубокими нишами помывочных по окружности и водоемом посередине - полумеры локтей в поперечнике - на заре наполнялась игрой солнечного света в облаках густого, уютного пара. Особая система подкачки, очистки и подогрева, скрытая от посторонних глаз, в холодное время года служила для отопления также всего громадного здания; содержалась она в полной исправности мастером-истопником, и бесперебойно обеспечивала купальню свежей, горячей - не обжигающей, а самой что ни на есть приятной - водой. Вносить сюда книги по вполне понятным причинам было категорически запрещено - иначе большинство самадо, скорее всего, предпочли бы вообще не покидать купальни. По крайней мере, и на рассвете, вступая в грядущий день, и вечерами, завершив свои обязанности, именно здесь неизменно собирались они побеседовать о том, о сем - и, ополоснувшись в помывочных, располагались, по грудь в теплой воде, на широком уступе вдоль бортика водоема, предаваясь неге и праздности. Днем пользоваться купальней дозволялось не только обитавшим в Библиотеке самадо, но и всякому, принадлежащему книжной гильдии. Не то, чтобы в Ооли не хватало купален - в том числе и весьма хороших - но удовольствие это было вовсе не из дешевых, так что книжники - народ, в большинстве своем, небогатый - заглядывали сюда, поблаженствовать, при малейшей возможности. Дух братства ощущался здесь явственно и отчетливо. Место встречи добрых друзей, неспешных бесед, выгодных сделок, взвешенных решений и захватывающих умственных поединков, купальня Библиотеки с давних пор была своего рода сердцем гильдии. Еда и табачная жвачка воспрещены были здесь чистоты ради; курение трубки в воздухе настолько сыром не приносило особого удовольствия, а потому было не принято, как не поощрялось оно и вообще в стенах Библиотеки: не только во избежание случайного возгорания, но и ради того, чтобы книги не пропитывались запахом дыма. Большинство самадо, однако, имели обыкновение попыхивать у себя в кельях, где дым легко покидал помещение свозь высокие узкие окна - благодаря, очевидно, особенностям движения воздушных потоков, продуманным еще при строительстве здания. Не принята была в купальне и полная нагота: ниши, где можно было помыться как следует, оснащены были легкими дверцами высотою от колена до плеч, а выходить в общую залу и к водоему следовало в ганте - широком, особым образом повязанном на бедрах лоскуте ткани. Правило это позволяло свободно пользоваться купальней и женщинам - завернутым, впрочем, в ганту от колен до самых подмышек; в гильдию их принимали вполне охотно, так что известно было немалое число талантливых переписчиц, да и владелицы книжных лавок часто оказывались весьма в своем деле успешными.
Перебросив через дверку чистую ганту, Мичи открыл заслонку и долго стоял под упругой струей воды, растирая тело ладонями. Как следует согревшись после довольно прохладной ночи, он перевел заслонку в другую сторону, и ненадолго подставил распаренную кожу бодрящему ледяному потоку - как часто любил делать, чтобы проснуться уже окончательно. Теперь можно было отправляться в купальню. После холодного ополаскивания вода в ней казалась особенно приятной. Мичи сидел, погрузившись по самую шею, подтянув к подбородку колени; не открывая глаз, слушал, как купальня постепенно наполняется звуками нового дня: отдельные негромкие голоса понемногу просыпавшихся и собиравшихся здесь самадо сливались в низкое неразборчивое гудение, перемежаемое шлепками босых ног по каменному полу, всплесками воды в бассейне и довольным кряканьем. Кто-то плюхнулся в воду совсем рядом с ним. Мичи приоткрыл глаза: Палаанке-самадо, бодрый жилистый старичок с ясными, добрыми, внимательными глазами - нынешний настоятель. Уселся, вздохнул; откинулся к бортику водоема, разбросав руки по сторонам. «Кое-что следует сделать, Мичи. Онди, конечно, владел немногим, но все же надо распорядиться добром. Родных у него, вроде, не было. Всю жизнь в этих самых стенах-то и провел - даже и настоятелем был четырежды. До меня еще: я-то позже пришел, он тогда уж от жеребьевки, как мог, отнекивался. Вообще, молчаливый ведь был старик, слова лишнего не промолвит: проходишь мимо - кивнет тебе, улыбнется, ответит, подскажет что... но вот чтобы с кем бы да по душам - такого и не водилось. С тобой только вот, пожалуй; уж это - да... Ну и мы тут подумали, между братьев - получается, ближе тебя никого у него и не было. Ты, в общем, откушай, а там в кельи и поднимайся. Как что было, так все и стоит, по-прежнему. Что сгодится - себе оставь, а чему надобности не видишь - снеси, раздадим меж братии, по потребности. Йок?».
Последнее слово было несколько просторечивым, но общеупотребительным способом заканчивать разговор, прижившимся в Ооли благодаря своей емкости, позволявшей одновременно подтвердить, что все необходимое было сказано, подчеркнуть удовольствие от приятной беседы, высказать свое уважение к собеседнику и поинтересоваться, не осталось ли какого непонимания и несогласия, тепло попрощаться, выразить надежду на скорую встречу и пожелать доброй удачи. Йок, - кивнул Мичи в ответ, и Палаанке неожиданно изящным для его возраста кувырком нырнул в глубину купальни, в несколько гребков проплыл под водой к противоположному ее краю и взобрался на бортик. До сих пор Мичи, погруженный в печальные свои размышления о конечности человеческой жизни, как-то не особо задумывался о практической стороне вопроса. Что ж, жизнь, судя по всему, продолжалась: уход Онди, как и всякое иное событие, походил на брошенный в воду камешек. Изначальный всплеск, той или иной силы; круги, что разбегаются, расходятся, покуда совсем не угаснут; и вот - словно и не было ничего. Мичи пил жидковатую омму, похрустывал лати, едва ли и замечая вкус: спроси его, подавали сегодня соленые или сладкие - с ответом бы он затруднился. Наевшись, поднялся с широкой деревянной скамьи за общим столом и отправился в келью Онди.
