Спящие красавицы - Кинг Стивен (лучшие книги TXT) 📗
– Эй! Руки прочь от моей Будки! – Ри привлекла внимание дежурной Лэмпли стуком в переднее окно Будки, что строжайше запрещалось. – Чего ты хочешь, Ри?
– Мне надо к начальнику, дежурная. – Ри говорила громко и отчетливо, хотя необходимости в этом не было: специальные пазы под панелями пуленепробиваемого стекла позволяли Ванессе Лэмпли отлично слышать. – Мне надо к начальнику, чтобы сказать ей что-то важное. Ей, и никому больше. Извините, дежурная. Это единственный способ. По-другому никак нельзя.
Ван Лэмпли приложила немало сил, чтобы обрести репутацию жесткой, но справедливой дежурной. За семнадцать лет работы в женской тюрьме Дулинга ее один раз ударили ножом и несколько раз – кулаком; ее пинали и душили, в нее бросались жидким говном, ей предлагали трахнуть себя различными способами и предметами, в том числе нереально большими или опасно острыми. Обращалась ли Ван к этим воспоминаниям во время соревнований по армрестлингу? Да, но редко, только на серьезных турнирах лиги. (Ванесса Лэмпли выступала в Тюремной лиге Огайо-Вэлли, женское отделение А.) Воспоминание о том, как ненормальная крэковая наркоманка сбросила кусок кирпича ей на голову со второго этажа крыла Б (результатом стали ушиб головы и сотрясение мозга), кстати, помогло Ван оба раза, когда она стала чемпионкой. Грамотно направленная злость была отличным топливом.
Несмотря на этот не самый приятный опыт, она всегда осознавала ответственность, неразрывно связанную с предоставленной ей властью. Понимала, что никто не хотел попадать в тюрьму. Но некоторых приходилось сажать под замок. Это не приносило удовольствия, ни им, ни ей. А неуважительное отношение только усугубило бы ситуацию и для них, и для нее.
И хотя к Ри у нее претензий не было – бедная девочка с большущим шрамом на лбу, который говорил любому, что жизнь для нее не была легкой прогулкой, – подобные неразумные требования Ван считала неуважительными. Негоже дергать начальника, особенно в сложившейся чрезвычайной медицинской ситуации.
Ван и сама тревожилась по поводу прочитанного в Интернете насчет Авроры и приказа начальника всем остаться на вторую смену. Отправленная в карантин Макдэвид на мониторе выглядела так, будто место ей не в камере, а в саркофаге. Муж Ван, Томми, которому она позвонила домой, заявил, что с ним все будет в порядке до ее возвращения, но она ему не поверила. Томми из-за травмы тазобедренных суставов не мог ходить – и был не в состоянии поджарить себе сэндвич с сыром; до ее приезда он будет питаться маринованными огурцами из банки. Если Ван в таких обстоятельствах не теряла голову, не имела права ее терять ни Ри, ни любая другая заключенная.
– Нет, Ри, придется умерить аппетиты. Можешь сказать мне или не говорить никому. Если дело действительно важное, я передам начальнику. И почему ты прикоснулась к моей Будке? Черт побери, ты знаешь, что это запрещено. Мне что, отметить в рапорте твое плохое поведение?
– Дежурная… – По другую сторону пуленепробиваемого стекла Ри умоляюще сложила руки. – Пожалуйста, я не лгу. Случилось что-то неправильное, совсем неправильное, и это нужно остановить. Вы – женщина, пожалуйста, поймите меня. – Теперь она заламывала руки. – Как женщина. Хорошо?
Ван Лэмпли пристально оглядела заключенную, которая стояла на приподнятой бетонной площадке перед Будкой и умоляла дежурную, словно у них было что-то общее, помимо двух Х-хромосом.
– Ри, ты нарываешься. И я не шучу.
– Я бы не стала врать ради призов! Пожалуйста, поверьте мне. Это касается Питерса, и дело серьезное. Начальник должна знать.
Питерс.
Ван потерла мощный правый бицепс, как делала всегда, если вопрос требовал размышлений. На бицепсе был вытатуирован могильный камень с надписью «ТВОЯ ГОРДОСТЬ», а под надписью – согнутая рука. Это был символ всех соперников, которых она победила: костяшки прижаты к столу, спасибо за поединок. Многие мужчины избегали состязаться с ней. Боялись оконфузиться. Ссылались на тендинит плеча, травму локтя и т. д. «Не стала бы врать ради призов» – выражение любопытное, но в некотором смысле уместное. Дон Питерс был из тех, кто врал ради призов.
«Если бы я не вывихнул плечо, когда подавал в бейсбольной команде в старших классах, то справился бы с тобой в два счета, Лэмпли», – однажды объяснил ей этот маленький говнюк за пивом в «Скрипучем колесе».
«Кто бы сомневался, Донни», – ответила она.
Большой секрет Ри скорее всего будет пустышкой, но… Дон Питерс. Жалобы на него шли потоком, и да, понять их в полной мере могла только женщина.
Ван подняла чашку кофе, о которой забыла. Содержимое давно остыло. Ладно, пожалуй, она проводит Ри Демпстер к начальнику. Не потому, что Ванесса Лэмпли вдруг смягчилась. Просто ей требовался горячий кофе. В конце концов, неизвестно, когда закончится ее смена.
– Хорошо, заключенная. На этот раз пусть будет по-твоему. Возможно, я совершаю ошибку, но я это сделаю. Надеюсь, ты хорошенько подумала.
– Подумала, дежурная, подумала. Я думала, думала и думала.
Лэмпли вызвала Тига Мерфи, чтобы тот заменил ее в Будке. Сказала, что ей нужно чуток передохнуть.
Питерс стоял у «мягкой» камеры, привалившись к стене, и пролистывал страницы на мобильнике. Уголки скривившегося рта опустились вниз.
– Придется тебя побеспокоить, Дон, – Клинт ткнул подбородком в дверь камеры, – но мне нужно с ней поговорить.
– Никакого беспокойства, док. – Питерс выключил мобильник, и на его губах заиграла дружелюбная улыбка, такая же фальшивая, как и настольные лампы от «Тиффани», продававшиеся на блошином рынке, который раз в две недели проводился в Мейлоке.
Правда состояла в другом: а) дежурный не имел права заглядывать в мобильник, находясь на посту в разгар смены; и б) Клинт не один месяц пытался добиться перевода Питерса или его увольнения. Четверо заключенных пожаловались доктору на сексуальные домогательства со стороны Питерса, но только в его кабинете, на условиях конфиденциальности. Ни одна не пожелала говорить для протокола. Они боялись последствий. Большинство этих женщин многое знали о последствиях, как в стенах тюрьмы, так и за ее пределами.
– Значит, у Макдэвид та же фигня, да? Что в новостях? Тогда почему это должно касаться меня? Все, что я вижу, говорит, что это женская болезнь. Однако врач здесь вы.
Как Клинт и предупреждал Коутс, полдесятка ее попыток связаться с ЦКЗ окончились безрезультатно: в трубке раздавались короткие гудки.
– Я знаю не больше твоего, Дон, и да, насколько мне известно, пока нет ни одного случая заражения мужчины этим вирусом, или как там его называть. Мне нужно поговорить с арестованной.
– Конечно, конечно.
Питерс отомкнул верхний и нижний замки, отодвинул засовы, включил рацию.
– Дежурный Питерс, впускаю дока в камеру А-десять, прием. – Он настежь распахнул дверь.
Прежде чем пропустить Клинта в камеру, Питерс нацелил палец на арестованную, которая сидела на покрытой губчатым материалом койке у дальней стены.
– Я буду здесь, поэтому не советую пытаться причинить вред доктору. Это ясно? Мне не хочется применять к тебе силу, но в случае необходимости я применю. Ты меня поняла?
Иви не смотрела на него. Она полностью сосредоточилась на своих волосах и расчесывала их пальцами в поисках узелков.
– Поняла. Приятно иметь дело с таким джентльменом. Ваша мать должна вами гордиться, дежурный Питерс.
Питерс застыл в дверях, пытаясь решить, а не смеются ли над ним? Разумеется, мать им гордилась. Он служил на переднем крае борьбы с преступностью.
Прежде чем он смог определиться, Клинт похлопал его по плечу.
– Спасибо, Дон. Теперь дело за мной.
– Мисс Блэк? Иви? Я доктор Норкросс, штатный психиатр этого заведения. Вы достаточно спокойны, чтобы поговорить? Для меня важно понять, в каком вы психическом состоянии, как себя чувствуете, понимаете ли, что происходит, есть ли у вас какие-то вопросы или опасения.