Последний хранитель (СИ) - Борисов Александр Анатольевич (мир книг .txt) 📗
Его мозг еще продолжал жить и даже выдавать информацию: все мысли сомкнулась на пестром калейдоскопе предсмертных воспоминаний, сопровождавшихся словами на непонятном мне языке. — Ариф! — кричала моложавая женщина на прожаренной солнцем горной тропе, — Ариф! Так его, наверное, звали — Ариф. Он еще и не начал падать, автоматически завершая последний обдуманный шаг. Ослепительно-белая кость позвоночника, мраморный срез мяса и мышц, увязший в грудине, аккуратный кружочек гортани — все это еще не было испачкано кровью. Я подхватил его поперек талии. Нас догоняли заплутавшие во времени звуки: треск расползающейся под пальцами кожи, густой хруст деформированных ударом аорты, гортани, мышц и хрящей. Чуть раньше, чем он захотел упасть, позвоночник на срезе хрустнул, и зазвенел. Пальцы саднило. Казалось, ладонь моей правой руки густо покрыта липким противным налетом. Затаскивая Арифа в ванну, я, вдруг, подумал: на временном максимуме эту голову можно было отрезать обычным листом бумаги. Я бросил мертвое тело сверху, на общую кучу. Так, чтобы при обыске не испачкаться самому. Долго и тщательно мыл руки, вытер их о штаны. В зеркале, невинно взиравшем на душегубство, я вдруг увидел как из начинавшей вырастать гортани Арифа, вместе с выдохом вышли пары с первыми брызгами крови. Где-то рядом витала его душа. Когда-то Ариф был левшой. Заточка сидела в левом его сапоге, а «Беретта» с глушителем — в кобуре под правым плечом. Я перевернул его тело на спину и обыскал. Ни бумажника, ни документов там не нашел. Две скомканных сотни, да тощая пачка долларов лежали в «нажопном» кармане. Не густо! Если я собираюсь зарабатывать на жизнь новым для себя ремеслом, при столь нищих уловах придется хорошо попотеть. Запах крови становился насыщенней, нестерпимей. Пропустив это дело мимо внимания, я сдуру полез в нагрудный карман добротной итальянской рубашки. И, вроде, не зря — рука натолкнулась на плотный прямоугольник… и тут!!! Кажется, в роду у Арифа кровь принято смывать кровью. И он это сделал столь энергично, что не только рука — весь правый рукав моей замшевой куртки покрылся дымящейся жижей, липкой и вонючей до тошноты. От неожиданности я втиснулся в привычные временные рамки. Не блевать же со скоростью пули? — раковину разнесешь.
Мой организм и горло Арифа издавали примерно одни и те же звуки. «Отстрелявшись», я с наивозможнейшим тщанием пробовал застирать рукав в холодной воде, но бросил это занятие когда окончательно понял, что бесполезно.
Впереди было много работы. Плотный кусочек картона нес в себе ценную информацию. Это была гостевая карта клиента гостиницы. Судя по номеру, указанному в ней, коллекционеры отрезанных голов жили этажом выше. Я перебрал в памяти картинки из сознания убиенного и получил о номере общее представление. Стандартная четырехместка. Слева от прихожей санузел, направо душ. Там, кстати, ожидает эвакуации, спеленатое казенными одеялами и перевязанное веревками, мертвое тело их уважаемого товарища, которого, умирая уже, завалил Стас ножом НРС. И тут зазвонил телефон. Почему, интересно, он молчал все это время? — в городе продолжается поисковая операция с привлечением сторонних подразделений. Все это требовало оперативного вмешательства и координации. Так что доклады с мест об изменяющейся обстановке должны были поступать много чаще. Как минимум — через каждые полчаса. Я не стал разбираться: кто звонит и зачем звонит. То ли это осиротевшие бойцы соскучились по начальству, то ли подельники Арифа таким сложным образом торопили гонца? Впрочем, убрал я его достаточно оперативно — поводов для беспокойства у его товарищей по оружию возникнуть пока не должно. Шкерочный нож и заточку я рассовал за шнуровки ботинок, а «Беретту» убрал в коричневый кейс — в рукопашном бою пистолет больше шумит, чем работает и будет только мешать. Испачканную кровью, синюю сумку Арифа я пинком отшвырнул в дальний угол прихожей. Прикурил последнюю сигарету, взял «пожитки» и выглянул в коридор. Ключ, которым Ариф открывал номер, так и остался торчать снаружи. Я провернул его на два оборота, да так и оставил. Не стал даже стирать отпечатки пальцев: одним больше — одним меньше.
На лестничной клетке было пустынно и тихо. Черные полосы, оставленные каблуками «уважаемого человека», вели наверх, на восьмой этаж. Ворс ковровой дорожки мягко глушил шаги. Нужная дверь с номером 822 была чуть приоткрыта. За ней кипела дискуссия. Я спокойно вошел в прихожую, нажал на «собачку». Замок лязгнул, как затвор автомата. Но, хозяева, по-моему, этого не услышали.
Если память Арифу не изменяла, людей в этой четырехместке должно быть еще шестеро, не считая покойника. Но спорили они за десятерых. Судя по тому, что языком для общения был избран «великий могучий», здесь собрались «дети разных народов». Все они очень спешили. Еще бы! Нужно было «рвать когти», но задерживал их не только гонец с головами. Весь сыр-бор разгорелся вокруг мертвеца и планов его эвакуации. Что делать, — спрашивали одни, — если работники гостиницы или милиция, или и те и другие, сделают попытку задержать их в вестибюле гостиницы с казенными одеялами, в которые упаковано тело уважаемого Хасана? Не лучше ли оставить его здесь? Будем прорываться с оружием, не оставляя свидетелей, — предлагали другие. — Внизу ожидает машина. На подходе еще одна. Нужно только дождаться Арифа и отправить его за огневым подкреплением. Третьи тоже считали, что нужно дождаться Арифа: пусть, мол, спустится вниз и попробует «кому надо» хорошо заплатить. Шестерка им, что ли, этот Ариф? — я даже обиделся за него. — Э-э, дорогой, кель манда! Что стоишь? — крикнул кто-то из них — заметил, наверное, шевеление за стеклами двери, ведущей в апартаменты. Ну, что ж, здравствуйте!
Трое участников шумной дискуссии разместились за небольшим столом. Они играли в карты на деньги. Еще двое курили, лежа в кроватях. Шестой сидел в левом углу рядом с телефонной тумбой, забравшись с ногами в белых носках, на мягкое кресло. Это был бритый наголо бородач в широких шикарных штанах, переливающихся оттенками синего в волнах электрического света. На спинке кресла лежал его бордовый пиджак, а на коленях — небольшой автомат с массивным глушителем. Бородач контролировал вход. От него исходила основная угроза. Реакция у него была потрясающей. Выучка тоже. Исправляя оплошность, бородач попытался упасть вперед-вниз, перехватить в движении автомат и еще в воздухе нажать на курок. — Мамая кэру! — мысленно крикнул он.Но я уже успел отодвинуться вправо, поставив между ним и собой бестолковых картежников. Они побросали карты и начали подниматься, но человек с автоматом все равно собрался стрелять.
Как в старом забытом сне, где я опрокидывал поленницу дров, моя правая рука резко выбросилась в его направлении, ладонью вперед. Бородач отшатнулся. Его, вместе с креслом, с силой швырнуло в оконный проем. Затрещала, ломаясь, деревянная рама, брызнули в стороны осколки стекла. Автомат отлетел в сторону. Наверное, этот несчастный на какое-то время вырубился. Он никак не отреагировал на то, что верхняя, более-менее целая часть стекла, влекомая собственной тяжестью, сначала медленно, а потом все более ускоряясь, ринулась вниз. Как гильотина, она с беспощадным хрустом отделила беспокойную голову от его широченных плеч. К тому, что было потом, лучше всего подошло бы вульгарное слово «мочить». Головы лопались, как перезрелые тыквы, прежде чем их носители успевали подняться на ноги и сообразить, что им сподручней делать: драться, или бежать. Я всех убивал, уже не боясь испачкаться. Одежда, руки, лицо и, даже, вспотевшие волосы — все было забрызгано вязким желе из крови, мяса и мозга. Они умирали в счастливом неведении, думая, что за все в этой жизни ими уже заплачено. Нет, мужики, это только прелюдия. Я приду в этот номер еще не один раз — совершу временную петлю и приду, чтобы спросить за все. И пусть это будет не эталонное время, а новая вероятность, вы мне не просто расскажете, а хором споете: кто из вас побывал на квартире отца, куда подевалась Наташка, зачем вы отрезаете головы и, самое главное, кто за всем этим стоит. Споете, перебивая друг друга потому, что несколько раз умирать страшно. Они еще не перестали думать, а я уже собирал трофеи. «Мамая кэру»… где-то я слышал это ругательство. Нужно будет спросить в следующий раз, что оно означает? В прихожей под вешалкой я обнаружил вместительную синюю сумку. Точно такую же, как у Арифа. Покупали, наверное, в одном магазине. Я побросал в нее деньги, документы и весь боевой арсенал: два автомата, два пистолета «ТТ» и четыре «Беретты», патроны в обоймах и россыпью, заточки, ножи-стропорезы, пластиковую взрывчатку — потом разберемся. Чтобы освободить от ноши правую руку, сунул в сумку и свой дипломат. Ключ от машины и водительские права на имя Насреддина Рустамова спрятал в боковой карман сочащейся кровью куртки. Уже на обратном пути я обо что-то споткнулся. В сердцах пнул ногой перевязанный бечевкою сверток, а из него, вдруг, посыпались деньги — пачки новеньких долларов в банковской упаковке. Сумку пришлось трамбовать ногами. — Это сколько же нужно поймать рыбы, чтоб заработать такие деньги? — спросил я у тела Насреддина Рустамова. Он, естественно промолчал. Прощальным взглядом я окинул место побоища и обругал себя за излишнюю эмоциональность. То же самое можно бы сделать тише и гораздо быстрее. Телефон хоть и упал, слава Богу, еще работал. Я позвонил на второй этаж. Никто не ответил. Наверное, Сашка послушался меня и ушел. Если так — вдвойне молодец. По смежной стене номера уже колотили. На улице завывала сирена. Пора и честь знать — загостился. Я поднял с пола понравившийся мне «Калаш», подогнал ремень под правую руку и пнул ногой хлипкий замок. Засады не было. Но этих двух я чуть не зашиб. Прямо под дверью, так и не решившись в нее постучать, что-то лопотала на своем языке парочка заспанных финнов. Мужик был в пижаме и ночном колпаке, а подруга его — в осеннем пальто, наброшенном на голое тело. Увидев мою свирепую рожу, мужик проглотил и язык, а дамочка плотней запахнула свое пальтецо и прикусила кулак. — Ду ю спик инглиш? — спросил я и повел «калашом», — чешите отсюдова на хрен. Здесь больше никто не будет шуметь. Их сразу не стало. Я прислушался, прозондировал окружающее пространство. По лестничной клетке поднимались бегом несколько человек. А зачем тебе так спешить, если ты не солдат? Впрочем, служивые были еще далеко, их агрессивные мысли были настроены на этаж ниже. Значит, как минимум, минуты четыре запишем себе в актив. Время нужно беречь — оно, как и я, устает. Коридор безмолвствовал. Он был огромен и пуст. Если кто-то здесь сейчас и не спит, то больше всего опасается за надежность казенных дверей. Я беспрепятственно дошел до самого служебного лифта. Он откликнулся сразу: засветилась красная кнопка, кабина медленно поползла вверх. Где-то на этаже отчаянно верещали протрезвевшие финны: — Мафия! В коридор выскочили двое в военной форме. Рванулись ко мне, доставая на ходу пистолеты. Наверное, тоже пришли по кровавому следу. — Стоять!!! Опоздали, братишки. Скрипучая дверь отошла в сторону, кабина присела, качнулась и медленно поползла вниз. Я выбрал третий этаж — хорошее число, три. Сбежал на пролет вниз, даже не представляя, куда приведет узкая служебная лестница. Ага! Все туда же! Вход в ресторан уже забран тяжелой решеткой, но слева от него, за невзрачной застекленной дверью, почему-то закрытой на ключ, ласкали мой взгляд таблички гостиничных номеров. Судя по ним, та самая, нужная мне, была где-то рядом. Шум за спиной нарастал — сверху поджимали преследователи. Я вышиб преграду вместе с дверным косяком. Короткий рывок — и я дома. Все было, как договаривались: номер открыт, ключ — в замке изнутри. Я провернул его на два оборота, и в то же мгновение дверь содрогнулась под напором тяжелого тела. — Беги, отморозок, беги, — ревел голос с той стороны, — только не вздумай сдаваться! Повинную не приму, убью при попытке к бегству. Кровь смывается только кровью. Что ж ты стоишь? — беги! Окно было распахнуто настежь, выход на козырек искусно задрапирован тяжелыми шторами. На подоконнике красовалась чекушка. На горлышко с «бескозыркой», как рецепт на склянку с лекарством, была нанизана бумажка с каракулями. С чего это Сашка вздумал, вдруг, пошутить? Не читая, я сунул записку в карман, слегка приподнял штору и вырвался на скользкий загаженный козырек. Что только сюда не бросали! Хорошо, хоть никто не додумался сходить по большому.
