Зажги меня - Мафи Тахира (мир книг .TXT) 📗
Я содрогаюсь от того яда, которым пропитана вся его речь. Никогда еще не видела, чтобы Адам был таким жестоким и переполненным желчи. Это не тот Адам, которого я знаю. Мне хочется, чтобы он немедленно замолчал. Немного притормозил. Извинился. Чтобы он «перемотал пленку» назад и стер все то, что он только что сказал.
Но он этого не делает.
– Ты считаешь, что у тебя была тяжелая жизнь, – говорит он мне. – Тебе пришлось побывать в палате психушки, а то и в тюремной камере, и ты думаешь, что, да, вот это трудности. Но ты не понимаешь одного. При всех твоих неприятностях у тебя была постоянно и крыша над головой, и еда, которую тебе приносили по расписанию. – Он сжимает и разжимает ладони. – А это даже больше, чем имеют многие люди. Ты даже не представляешь себе, что это значит – жить вот тут, постоянно голодать и видеть, как вокруг тебя умирают твои родные. Тебе этого не прочувствовать. Ты не знаешь, что такое настоящие страдания. Иногда мне кажется, что ты живешь в какой-то фантастической стране, где все выживают благодаря собственному оптимизму. Только здесь это не пройдет. В этом мире ты либо живой, либо почти мертвый, либо мертвый. И никакой романтики в этом нет. И иллюзий тоже. Поэтому даже не пытайся делать вид, будто ты знаешь, что это такое – быть живым. Именно сейчас. Потому что ты ничего об этом не знаешь.
Слова, как мне кажется, это такие непредсказуемые существа…
Ни ружье, ни меч, ни армия, ни король никогда не будут иметь больше силы и власти, чем предложение. Меч может резать и убивать, а слова будут пронзать и оставаться в нашей плоти, вгрызаясь в нашу душу. Потом они становятся неким подобием трупов, которые мы понесем с собой в будущее, при этом стараясь вырыть им могилу, но всякий раз нам не будет удаваться отделаться от их скелетов и вырвать из себя навеки.
Я шумно сглатываю
один
два
три раза
и успокаиваюсь, чтобы твердо ответить ему. Четко подбирая каждое слово.
Он просто сильно расстроен. В этом я стараюсь убедить себя. Он просто напуган и перенес сильный стресс. И он совсем не то имел в виду, когда говорил. Все это я снова и снова повторяю про себя.
Он просто расстроен.
Он имел в виду совсем другое.
– Возможно, – начинаю я. – Может быть, ты и прав, и я действительно не знаю, что же это такое – жить и быть живым. Может быть, я еще не до конца стала человеком и плохо разбираюсь в том, что находится передо мной. – Я смотрю ему прямо в глаза. – Зато мне известно, что значит – прятаться от мира. Я знаю, что такое жить так, как будто меня вообще не существует. Я либо закрыта в клетке, либо в больничной палате, и в том и в другом случае я надежно изолирована от общества. Но больше этого не повторится, – говорю я. – Я уже не смогу так существовать. Потому что дошла до такого этапа в своей жизни, когда больше не боюсь говорить. И моя тень меня больше не преследует. Я вовсе не хочу терять свою свободу, ни за что. Назад я не поверну ни при каких обстоятельствах. Лучше пусть меня пристрелят, когда я буду во весь голос требовать справедливости, чем мне предоставят право умереть в тюрьме, в которую сама заперла себя.
Адам смотрит куда-то на стену и смеется, потом переводит взгляд на меня.
– Ты себя сейчас вообще-то слышишь? – спрашивает он. – Ты рассказываешь мне о том, что тебе так и хочется выскочить перед группой солдат и заявить, как ты ненавидишь Оздоровление. И все только для того, чтобы доказать им свою точку зрения? Чтобы они пристрелили тебя еще до твоего восемнадцатилетия? Это полная бессмыслица, – говорит он. – И ничему этот подвиг не послужит. Да и не похоже такое поведение на тебя. – Он качает осуждающе головой. – Мне казалось, что тебе хочется жить самой по собственным правилам. Тебе никогда не хотелось ввязываться в войну. Ты просто мечтала избавиться от Уорнера и психушки, и еще от своих ненормальных родителей. Я подумал, что теперь ты должна быть счастлива, когда борьба закончилась.
– О чем ты говоришь? – удивляюсь я. – Я всегда говорила, что хочу бороться. Причем утверждала это с самого начала, с того момента, когда сказала тебе, что мне обязательно нужно сбежать с базы. Вот это действительно похоже на меня, – настаиваю я. – Вот что я чувствую. И всегда чувствовала себя так и только так.
– Нет, – упирается он. – Мы сбежали с базы совсем не для того, чтобы начать войну. Мы сбежали, чтобы отделаться от Оздоровления, чтобы сопротивляться, но только по-своему. И – самое главное – чтобы жить вместе. Но потом возник Кенджи и увез нас в «Омегу пойнт», и сразу все изменилось. Вот тогда-то мы и решили присоединиться к борьбе. Потому что уж слишком хорошо все звучало, и казалось, что у нас есть шанс победить. Но вот только теперь, – он оглянулся на закрытую дверь, – что от всего этого у нас осталось? Восемь очень плохо вооруженных мужчин и женщин и один десятилетний мальчик, которые пытаются сразиться с целыми армиями. Это задание попросту невыполнимо, – говорит он. – И если мне суждено скоро умереть, я не хочу, чтобы это произошло из-за моей собственной глупости. Если мне предстоит отправиться на войну – если судьбе будет угодно еще раз испытать меня, то я рискну. Но это произойдет лишь в том случае, если я буду знать, что вероятность победы достаточно велика. Вот только так, и никак иначе.
– Я не считаю, что борьбу за человечество можно назвать «своей собственной глупостью»…
– Ты понятия не имеешь, о чем ты говоришь, – огрызается он, и я вижу, как он напрягся. – Сейчас пока что мы ничего не можем сделать.
– Всегда можно что-то сделать, Адам. Так должно быть. Потому что я так жить дальше не собираюсь. Никогда.
– Джульетта, прошу тебя, – говорит он, и в его голосе неожиданно я слышу полное отчаяние, смешанное со страданием. – Я не хочу, чтобы тебя убивали. Я не хочу снова потерять тебя…
– Ты тут ни при чем, Адам. – Мне очень сложно произнести эти слова, но он должен понять меня. – Ты для меня очень важен. Ты любил меня, и ты заботился обо мне в то время, когда всем другим было ровным счетом наплевать. Мне не хочется, чтобы ты думал, что я равнодушна к тебе, потому что это не так. Но мое решение не имеет никакого отношения к тебе. Оно касается только меня, – поясняю я. – А вот такая жизнь, – я указываю на дверь, – та, что происходит по ту сторону стены, это совсем не то, что я хочу и к чему стремлюсь.
Но мои слова, как мне кажется, только еще сильнее расстраивают его.
– Значит, ты скорее согласишься на то, чтобы они тебя убили? – спрашивает Адам, снова начиная сердиться. – Ты это хочешь мне сказать? Ты скорее умрешь, но не будешь строить новую жизнь здесь вместе со мной?
– Я скорее умру, – твердо произношу я, чуть отдаляясь от его протянутой руки, – но не вернусь к прежнему своему состоянию, когда я молчала и чувствовала, как все вокруг душит меня.
Адам собирается что-то ответить мне, вот он уже чуть приоткрыл рот, как вдруг до нас доносится невероятный шум и гам, возникший внезапно с другой стороны смежной стены. Мы в страхе переглядываемся и, резко распахнув дверь, перебегаем из спальни в жилую комнату.
Сердце у меня останавливается. Потом снова начинает колотиться. И снова останавливается.
Сюда явился Уорнер.
Глава 20
Он стоит у входной двери, небрежно засунув руки в карманы, а ему в лицо нацелено не менее шести самых разных пистолетов. Мозг лихорадочно работает, я пытаюсь придумать, что же делать дальше, и при этом выбрать лучший вариант из возникающих в моей голове. Но как только я оказываюсь в комнате, выражение лица Уорнера сразу меняется: холодная тонкая линия его губ переходит в широчайшую дружелюбную улыбку, которая так и расцветает на глазах у изумленных беженцев. Глаза его сияют. Он усмехается, глядя на меня, и, похоже, вовсе не имеет ничего против того, что в его сторону смотрит сразу несколько смертельных стволов.
Меня сразу удивляет то, каким образом ему удалось разыскать меня.
