Плерома - Попов Михаил Михайлович (бесплатные книги полный формат txt) 📗
Когда Иван Антонович, наконец, раскурил трубку, у него уже оформилась прочная уверенность, что с сегодняшнего дня ситуация в их отношениях с Бандалетовым кардинально изменилась. И нельзя сказать, к лучшему или к худшему. Он не взялся бы конкретно предугадывать, что именно произошло, но, вместе с тем, был глубоко убежден, что это связано с «радостью народа». Возможно, он уже не так прочно мертв, как это представлялось до сего момента. Где-то натянулась какая-то нитка, где-то отцепился какой-то крючок. И толстяк, учуяв это своей почвенной жилой, примчался на разведку – не известно ли что-нибудь калиновской немчуре! Если бы знал что-то твердо – сидел бы тихо.
Иван Антонович медленно, вдумчиво затянулся и посмотрел прямо в бледно-голубые глаза противника, и подумал – ну, теперь, кажется, начнется.
– Я не полукровка, а квартеронка, – сказала Марина, широко шагая крепкими ногами в красных резиновых сапогах, отодвигая левой рукой редкие кусты подлеска. Правой она придерживала на мощном плече устройство, напоминающее миноискатель. Оно называлось некрофон и служило для поиска погребенных тел. На поясе у Марины был широкий патронташ, набитый серебристыми сигарами. С глаз на лоб были сдвинуты огромные очки с квадратными черными стеклами. Вадим и Люба едва поспевали за ней. Они были одеты так же, как и она, в яркие, синие комбинезоны, но экипированы значительно беднее, и напоминали ассистентов Марины.
– Извини, Марин, – сказал Вадим. Это он только что неправильно обозначил сестренку.
– А что это значит? – спросила Люба, продираясь сквозь орешник.
– Кровный вопрос. В прежней жизни мне была выделена только четверть жизненной силы, и, стало быть, на три четверти я принадлежала миру несуществования. Это, конечно, не научный термин, для простоты так говорю.
– Понимаю, – сказала Люба.
В ответ Марина зычно гоготнула.
– Когда ситуация вывернулась наизнанку и я оказалась в «Новом Свете», у меня обнаружились особые свойства к ориентировке в мертвом мире. Понятно?
Люба не знала, что ответить, и сказала:
– Не знаю.
– Чего там непонятного, – Марины вышла на берег полноводного, беззвучного лесного ручья. – Я, понимаешь ли, чую останки, фрагменты, частицы, как вам будет угодно, не до конца мертвой жизни. В толще почвы, подмогильными плитами, за штукатуркой стен. Прибор, разумеется, помогает, но в нашем деле, как раньше в старательском, очень важен природный нос.
Марина вошла в ручей. На третьем шаге темная, быстрая вода была ей уже по грудь. Еще через пять шагов квартеронка уже выбиралась на противоположный берег. Обернувшись к мнущимся спутникам, она сообщила.
– За мной. Комбинезоны не промокают.
Когда шумно обтекающая команда воссоединилась, было сообщено:
– За этой рощицей уже и лагерь. За мной!
Вадим позволил трем-четырем березам затесаться между лидирующей Мариной и группой аутсайдеров, в которую кроме него входила и Люба, и задал вопрос, уже давно скопившийся под небом.
– О чем это ты так увлеченно беседовала с этим старым хрычом? Там в музее.
– А? – непонимающе переспросила девушка, хотя сразу и все поняла.
– Я спрашиваю…
– Ну ты же сам слышал, когда подошел.
– А когда еще не подошел?
– Да он и не хрыч, – дернула плечом Люба.
– Хрыч, хрыч, знаешь, сколько ему лет?!
– Он сказал, что и сам не знает. А ты что, знаешь?
– Для чего он хвастался… в смысле, что он хотел продемонстрировать этими…
– Он говорил, что «с Лермонтовым на дружеской ноге», и тот ему посвятил целую поэму.
– Какую еще поэму?
– Он сказал, что я могу и сама догадаться.
– Черт с ней, с поэмой, я про часы. У него часы в кармане, которые ходят.
– Ну и что?
– Ты что, не понимаешь, что это значит? – вкрадчиво понизил голос Вадим.
– А что это значит?
Идиотский разговор, подумал Вадим, отставая на полшага.
– Не отставать! – донеслось из-за маячивших впереди сытых белых стволов. Вадиму здешние березы еще с самого его первого выхода в «свет» напоминали голландских коров с подмытыми выменами.
– Ты вроде как расстроился.
– Да нет.
Открылась полянка, на ней лагерь. Четыре длинные палатки, стоящие крестом. В перекрестье костер с коптящимся казанком. Костром заняты две по очереди зевающие личности. Рядом, на перевернутом ведре сидел пожилой некрупный мужчина в черном комбинезоне, круглых очках и стругал невзрачную палочку перочинным ножичком.
– Это он, – шепнул Вадим Любе.
– Кто?
– Не узнаешь?!
Марина в этот момент подошла к сидящему и что-то пошептала ему на ухо. Он повернул маленькую сухую голову в сторону гостей и грустно улыбнулся.
– Неужели никогда не видела?! Ведь вся страна зачитывалась! Как раз в твое время.
Люба ответить не сумела, не успела. Черный мужчина перестал стругать, встал и сказал негромко:
– Подъем!
И вокруг как-то сразу образовалась множественная возня. Из палаток выпархивали юноши и девушки, расхватывали «миноискатели», полулежавшие шеренгой на «коновязи», что-то жуя на ходу, и, напевая неизвестные песни, топали вслед за черной фигурой, уже углублявшейся в подлесок.
Подлетела Марина.
– Чего стоите, дядя Боря ждать не будет!
– Опять идти?! – ужаснулась Люба. От геликоптерной станции на краю заповедного участка, где они приземлились два часа назад, до этого лагеря было километров восемь.
– А ты как хотела, экспедиция. ОН себе передышки не дает.
– Можно я… останусь. Суп сварю.
Марина посмотрела на Любу удивленно.
– А я помогу, – криво улыбнулся Вадим.
– Суп, так суп, – подвела итог могучая сестра, и, повернувшись, мощными прыжками понеслась в лес, на ходу налаживая свой разыскиватель мертвой жизни.
Вадим и Люба сели к костру. Вадим подбросил веток на угли. Потом встал и долил в пустой казанок воды из канистры, стоявшей тут же. Дым пополз из-под закопченного брюха сразу во все стороны. Глядя на спутника прищуренным глазом, Люба сказала:
– Конечно, сюрприз – это клево, но ты знаешь, а я так и не поняла, к кому вы меня привезли.
Вадим выпрямился, полез в карман комбинезона, вынул маленькую книжку и протянул спутнице.
Люба смотрела на него все так же прищуренно, терпеливо ожидая, когда кончится эта прелюдия, и все будет разъяснено впрямую.
– Держи. Это Стругацкий Борис Натанович.
Люба повертела в руках книжку.
– А это специальная программка, их специально составляют для гостей «звезды».
– Зачем?
– Ну как зачем. Надо же знать хотя бы основные факты, связанные с выбранным объектом. Из какого он века, из какого племени, чем на самом деле занимался в жизни. А то бывает, что у режиссера Форда или президента Форда спрашивают, как ему пришла в голову идея собирать автомобиль на конвейере. А уж как номера царей-королей путают, это просто дичь. Годами иногда люди ждут, а потом… Интерес очень часто сочетается с чудовищным невежеством. Здесь же список заведомо нежелательных вопросов. Например, у Ивана Грозного лучше не интересоваться, как он относится к картине, на которой он убивает своего сына. Как подраздел нежелательных вопросов, вопросы банальные. Не надо спрашивать Колумба, как ему показалась Америка при первой встрече.
– А я и не просила никакого Колумба, – сердито сказала Люба, ее раздражала не столько фигура первооткрывателя, сколько Вадимов голос, опять заскользивший по невидимой дорожке чужой гладкописи.
Почуяв отпор, молодой человек сбился. Честно говоря, эта девушка, явно не будучи семи пядей во лбу, все время ставила его в тупик своими реакциями. Он не ощущал превосходства, которое обязан был над нею ощущать.
– А что он тут делает, дядя Боря?
– В отпуске.
– Не понимаю.
– Так-то он вообще сидит где-то в Москве или в Питере в квартире, «целая прихожая литературоведов» и фанатов. «Публика хоть восторженная, но почему-то все равно неприятная». Так мне Маринка рассказывала. Вопросы, вопросы, все одно и то же, «кто придумал сюжет «Понедельника»?», с кого списан образ говорящего клопа?» Это мучительно, но куда деваться, он же обязан. А тут он отдыхает душой.
