Дикие карты - Мартин Джордж Р.Р. (книги онлайн бесплатно txt) 📗

Термин «туз» вошел в моду как раз после того, как Блайз вступила в ЭЗД, так что внезапно мы стали «Четырьмя тузами». Мистер Холмс был демократическим тузом в рукаве, или пятым тузом.

Поразительно, какое количество льстецов нас окружало. Публика просто не позволила бы нам сделать что-нибудь неправильное. Даже закоренелые расисты говорили об Эрле Сэндерсоне «наш цветной летчик». Когда он высказывался о расовой сегрегации или мистер Холмс – о популизме, люди слушали их с раскрытым ртом.

Думаю, Эрл сознательно манипулировал своим имиджем. Он был умен и отлично представлял себе механизм работы прессы. Обещание, с такой внутренней борьбой данное им мистеру Холмсу, оказалось совершенно оправданным. Он сознательно лепил из себя черного героя, идеальную фигуру для подражания. Спортсмен, стипендиат, профсоюзный лидер, герой войны, безупречный муж, туз. Он стал первым чернокожим, попавшим на обложку «Таймс» и «Лайф». Он сместил Робсона с пьедестала чернокожего идола, что тот скрепя сердце признал, сказав: «Я не умею летать, зато Эрл Сэндерсон не умеет петь». Относительно этого Робсон, кстати сказать, заблуждался.

Эрл вознесся так высоко, как еще никогда в жизни. Вот только он не задумывался о том, что случается с колоссами, когда людям становится известно об их глиняных ногах.

Закат «Четырех тузов» начался в следующем, сорок восьмом году. Когда коммунисты готовы были взять верх в Чехословакии, мы спешно вылетели в Германию, а потом все вдруг отменили. Кто-то в Госдепе решил, что ситуация слишком сложная и нам будет не под силу с ней справиться, и попросил мистера Холмса не вмешиваться. Потом до меня дошел слух, будто бы правительство проводило собственный набор тузов на секретную службу, их заслали туда, и они провалили все дело. Так это или нет – не знаю.

Затем, два месяца спустя после чехословацкого фиаско, нас послали в Китай – спасать миллиард с лишним человек для демократии. Тогда это было неочевидно, но мы проиграли борьбу еще до того, как вступили в нее. На бумаге дело казалось поправимым: армия Гоминьдана еще удерживала все главные города, была превосходно оснащена по сравнению с Мао и его войсками, и все знали, что генералиссимус – гений. Если бы это было не так, почему тогда «Таймс» дважды объявляла его «человеком года»?

Однако коммунисты уверенно продвигались на юг со скоростью двадцать три с половиной мили в день – в солнце и в непогоду, зимой и летом, перераспределяя землю на своем пути. Остановить этот победный марш не могло ничто – и уж точно не генералиссимус.

Когда нас вызвали, генералиссимус подал в отставку – он делал это время от времени, просто чтобы доказать всем, что незаменим. Поэтому «Четыре туза» встретились с новым президентом, неким Ченом, который то и дело оглядывался через плечо, опасаясь, как бы его не сместили, когда «великий человек» решит вновь эффектно появиться на сцене, чтобы спасти страну.

К тому времени Соединенные Штаты были готовы отдать север Китая и Маньчжурию, которые Гоминьдан и так уже потерял, отстаивая крупные города. План состоял в том, чтобы сохранить для генералиссимуса юг, разделив страну надвое. Таким образом Гоминьдан получал шанс упрочить свои позиции на юге и подготовиться к тому, чтобы взять реванш, а коммунисты получали северные города, которые доставались им без борьбы.

Мы все были там – я имею в виду «Четыре туза» и Холмса. Блайз включили в группу в качестве научного консультанта, и она взялась просвещать местных жителей относительно гигиены, ирригации и вакцинации. Там же были и Мао, и Чжоу Эньлай [27], и президент Чен. Генералиссимус остался в Гуанчжоу – дулся в своей палатке, Народно-освободительная армия осаждала Мукден в Маньчжурии, а остальные ее части все так же уверенно продвигались на юг, двадцать три с половиной мили каждый день, под руководством Линь Бяо [28].

У нас с Эрлом дел было не так уж много. Мы были наблюдателями, а наблюдали мы главным образом делегатов. Гоминьдановцы были на удивление вежливы, хорошо одевались, а их затянутые в униформу слуги сновали повсюду, выполняя их поручения. Когда они разговаривали друг с другом, со стороны это выглядело как менуэт.

Члены НОА [29] были умными и исполненными достоинства служаками – в том смысле, в каком можно назвать служакой настоящего солдата, и крахмальное чистоплюйство гоминьдановцев было им совершенно чуждо. Они побывали на войне и не привыкли проигрывать. Это я увидел с первого же взгляда.

Это стало для меня потрясением. Все, что я знал о Китае, было почерпнуто из книг Перл Бак [30]. Да, и еще то, что генералиссимус – бесспорный гений.

– Эти ребята воюют с теми ребятами? – спросил я у Эрла.

– Те ребята, – мой приятель махнул на толпу гоминьдановцев, – ни с кем не воюют. Они прикрывают свои задницы и удирают. В том-то все и дело.

– Мне это не нравится, – сказал я.

Вид у Сэндерсона был довольно унылый.

– Мне тоже, – сказал он. Потом сплюнул на землю. – Гоминьдановские чиновники воруют землю у крестьян. Коммунисты отдают им землю обратно, и поэтому народ поддерживает их. Но как только они выиграют войну, то тут же заберут землю назад, как Сталин.

Эрл отлично разбирался в истории – а я просто читал газеты.

За две недели мистер Холмс выработал основную стратегию переговоров, и тогда за дело взялся Дэвид Герштейн. Стоило ему только войти в зал, как через несколько минут Чен с Мао улыбались друг другу, как два встретившихся после долгой разлуки школьных товарища, а после затяжных переговоров формальное соглашение о разделе Китая наконец было достигнуто. Гоминьдану и НОА было приказано стать друзьями и сложить оружие.

Идиллия не продлилась и нескольких дней. Генералиссимус, которому, вне всякого сомнения, доложил о нашем вероломстве экс-полковник Перон, разорвал соглашение и вернулся спасать Китай. Линь Бяо продолжил свое неудержимое продвижение на юг. После нескольких грандиозных сражений бесспорный гений генералиссимуса очутился на островке, охраняемом американским флотом, – вместе с Хуаном Пероном и его белобрысой лахудрой, которым снова пришлось сматывать удочки.

Мистер Холмс рассказывал мне, что, когда он летел обратно над Тихим океаном с договором о разделе в кармане, в то время как соглашение было разорвано у него за спиной и ликующие толпы в Гонконге, Маниле, Оаху и Сан-Франциско изрядно поредели, он все время вспоминал Невилла Чемберлена с его клочком бумаги. Чемберленовский «мир в Европе» обернулся кровавой войной, превратив самого Чемберлена в мировое посмешище: этот человек, исполненный самых благих намерений, принял желаемое за действительное и слишком доверился людям, куда более него искушенным в закулисных играх.

Мистер Холмс наступил на те же грабли. Он не понимал, что, пока он продолжал жить по старинке и бороться за прошлые идеалы – за демократию, либерализм, справедливость и интеграцию, – мир вокруг него изменялся, а он оставался прежним, и именно поэтому мир в конце концов неминуемо должен был перемолоть его в своих жерновах.

В то время общественное мнение еще было к нам снисходительно, но публика запомнила, что мы ее разочаровали. Ее энтузиазм немного поугас.

Возможно, время «Четырех тузов» просто прошло. Все крупные военные преступники были пойманы, фашизм находился в загоне, а неудачи в Чехословакии и Китае продемонстрировали нам наши пределы.

Когда Сталин начал блокаду Берлина, мы с Эрлом вылетели туда. На мне снова была моя походная форма, на Эрле – кожаная куртка. Он барражировал [31] над проволочными заграждениями русских, а я получил от армии джип с личным водителем. В конце концов Сталин пошел на попятный.