Половой диморфизм - Робинсон Ким Стэнли (книги без регистрации бесплатно полностью TXT) 📗
- Возможно, это просто перестраховка, - улыбнулся Смит.
- Конечно перестраховка, но все равно плясать придет ся от этих цифр.
- Так, значит, ты считаешь - в этом контексте, - что мне есть смысл и дальше заниматься окаменелой «мусорной» ДНК?
- Конечно заниматься, я уверен, что она расскажет массу интересного.
- Работа уж больно тягомотная.
- А почему бы тебе не прочитать длинную последовательность, слепить ее, прицепить куда-нибудь и посмотреть, что получится?
Смит пожал плечами. Он считал работы, связанные с использованием больших участков полного генома, небрежными и малодоказательными, но так, конечно же, было бы во много раз быстрее. Чтение маленьких кусочков одиночной ДНК, называвшихся на профессиональном жаргоне тэгами, позволило быстро идентифицировать большую часть человеческого генома, но некоторые гены при этом были пропущены; к тому же такая методика полностью игнорировала даже регуляторные последовательности, ответственные за протеин-кодирующую функцию генов, не говоря уж о «мусорной» ДНК, заполнявшей длинные участки между последовательностями, имеющими более-менее внятный смысл.
Фрэнк, с которым Смит поделился своими сомнениями, кивнул, немного подумал и сказал:
- Теперь, когда генотипы описаны практически полностью, ситуация стала совсем другой. У тебя имеется столько точек отсчета, что практически невозможно перепутать, где конкретно расположены твои кусочки на большой последовательности. Достаточно загнать материал в Ландера-Уотермена, затем доводка по колевским вариациям, и все будет о'кей даже при множественных повторениях. А что касается этих твоих кусочков, там же сплошные «вроде бы» да «скорее всего», настолько плохо они сохранились. Так что на попытке ты ровно ничего не теряешь.
А поздним вечером получилось так, что они с Селеной ехали домой вместе.
- А что ты думаешь о прямой подсадке in vitro копий того, что я накопал? - спросил он ее, почти стесняясь своего вопроса.
- Сплошная грязь, - пожала плечами Селена. - Наслоение возможных ошибок.
Постепенно выработался новый распорядок жизни. Смит работал, плавал, ехал домой. В пустой, как правило, дом. Очень часто на автоответчике были послания Селене от Марка с разговорами о работе. Или ее послания Смиту, уведомлявшие его, что сегодня она будет поздно. Это случал ось так часто, что он перестал спешить домой после тренировки, а изредка даже ходил вместе с Фрэнком и другими знакомыми по клубу в какой-нибудь ресторан. Как-то раз они заказали в прибрежном кафе несколько кувшинов пива, а затем пошли прогуляться по пляжу, что закончилось беготней с уймой брызг и хохота по мелководью и купанием в темной теплой воде, ничуть не похожей на воду в их бассейне. Хороший получился вечер.
А дома на автоответчике его ждало сообщение от Селены, что они с Марком немного перекусят, а затем плотно сядут за статью, так что дома она будет очень поздно.
Что оказалось прискорбной правдой. В два часа ночи Селены все еще не было. Мало-помалу до Смита дошло, что ни один нормальный человек не засиживается так долго за работой, не перезвонив домой. Так что это послание имело несколько особый смысл. Его захлестнуло страдание, тут же сменившееся гневом. Больше всего его возмущала трусливая неопределенность, с какой наговорила свое послание Селена. После всего, что между ними было, он достоин хотя бы откровенности - покаяния - семейной сцены. По мере того как затягивалось ожидание, его ярость нарастала, затем он на мгновение испугался, что она попала в какую-нибудь беду - ну поломала себе что-нибудь, ведь чего не бывает. Ну да, в беду, конечно. Цела она целехонька и где-то сейчас забавляется. И вдруг его ярость выплеснулась наружу.
Он вывалил из кладовки несколько картонных коробок и начал как попало закидывать в них ее одежду и прочие вещи, придавливая ногой, что не влезало. Но одежда пахла Селеной и хозяйственным мылом; ощутив эти запахи, он хрипло застонал и опустился на край кровати. Если довести все это до конца, он никогда больше не увидит, как она одевается и раздевается; от этой мысли он застонал еще громче, как раненое животное.
Но люди отнюдь не животные. Распихав вещи Селены по коробкам, Смит выволок коробки за дверь и прямо там и бросил.
Селена вернулась в начале четвертого. Было слышно, как она наткнулась на коробку и сдавленно вскрикнула. Он рывком распахнул дверь и вышел наружу. - Что это такое? В чем дело?
Она сбилась с какого-то, заранее заготовленного сценария и теперь начинала злиться. Она еще и злится! Слегка было успокоившийся Смит, снова вскипел яростью:
- Ты прекрасно знаешь, в чем дело!
- Что?!
- Ты и Марк.
Селена молча сверлила его глазами.
- Догадался, ну наконец-то! - сказала она, когда молчание стало совсем невыносимым. - А ведь все началось год с лишним назад. И вот такая, значит, твоя реакция, - добавила Селена, указав на коробки.
Смит ударил ее по лицу.
И тут же наклонился над ней, помогая ей сесть на землю и лихорадочно бормоча:
- Господи, Селена, прости меня, ради бога, я никак не хотел… - Он ударил Селену неожиданно для себя самого, ударил за ее презрение, что он так долго не видел ее измену. - Сам не верю, что я…
- Уйди! - кричала Селена, истерически всхлипывая и осыпая его градом беспорядочных ударов. - Уйди, уйди, уйди, ты же ублюдок, ты жалкий ублюдок! Да как ты посмел, как ты посмел меня ударить?!
Испуганный сначала, ее крик переходил постепенно в визг, впрочем, она кричала не слишком громко из опасения, что услышат в соседних домах, и держалась рукой за ударенную щеку.
- Прости меня, Селена, прости, пожалуйста, мне очень жаль, что так вышло, я разозлился на то, что ты мне сказала, но я же понимаю, это совсем не значит… Прости меня, попытайся простить.
Теперь он злился на себя ничуть не меньше, чем на нее,- и о чем он, спрашивается, думал, с какой стати предоставил ей такой моральный перевес, ведь это она виновата, это она его предала, это ей бы сейчас оправдываться! Тем временем Селена перестала всхлипывать, резко встала и ушла в ночь. В паре соседних окон загорелся свет. Смит стоял и смотрел на коробки с красивой, такой знакомой одеждой, в костяшках пальцев его правого кулака пульсировала боль.
Жизнь оборвалась. Он жил там же, где и прежде, но теперь в одиночку, он продолжал ходить на работу, но все его сторонились: они знали, что произошло той ночью. Селена не появлялась на работе, пока не сошел синяк, она не стала подавать на него жалобу, не стала выяснять отношения, а просто переехала к Марку, Смита же на работе по возможности избегала. Да его и все избегали. Пару раз она подходила к его столу, чтобы спросить бесстрастным голосом о каком-либо деловом моменте их разрыва. Они не смотрели друг другу в глаза. Впрочем, теперь он вообще не встречался взглядом ни с кем из сотрудников. Было как-то странно, что вот разговариваешь с человеком, смотришь ему в глаза и он тоже смотрит тебе в глаза, а в действительности и ты, и он смотрите куда-то чуть в сторону. Психологические тонкости приматов, отточенные миллионами лет жизни в саванне.
Он потерял аппетит, стал каким-то вялым. Утром, проснувшись, он долго решал, стоит ли вылезать из постели. Затем, глядя на голые стены спальни, с которых Селена поснимала свои любимые гравюры, он начинал злиться на нее, иногда до такой степени, что начинали пульсировать жилы на шее и висках. Это поднимало его с кровати, но тут же выяснялось, что идти ему, собственно, некуда, кроме как на работу. А там каждая собака знала, что он способен ударить женщину, что он домашний деспот, засранец. Марсианское общество относилось к подобным людям с предельной нетерпимостью.
Стыд или гнев, гнев или стыд. Скорбь или унижение. Негодование или раскаяние. Утраченная любовь. Ни на что не направленная, безысходная ярость.
И он теперь не плавал с прежней регулярностью. Ему было мучительно смотреть на пловчих, хотя они оставались такими же, как прежде, дружелюбными; они не знали никого из лабораторских, кроме него самого и Фрэнка, а Фрэнк и полслова им не сказал о том, что случилось. И все равно. Его словно что-то от них отгородило. Он знал, что нужно бы плавать больше, а плавал все меньше и меньше. Иногда он решал твердо взять себя в руки и ходил в бассейн дня три подряд, а затем опять под тем или иным предлогом начинал отлынивать от плавания.
