Выбор богов - Саймак Клиффорд Дональд (книги онлайн без регистрации TXT) 📗
Он убежал от меня? — подумала она. Или в том, что произошло в тот день в лощине, ей виделось больше, чем было на самом деле? Оба они были потрясены случившимися там событиями, и захлестнувшие их чувства могли найти выход таким образом, однако, если взглянуть более трезво, это совершенно бессмысленно. Не похоже, сказала она себе, чтобы это было так. Она все думала с тех пор об этом и склонялась к мысли, что те события всего лишь дали толчок тому, что она знала и чувствовала, но не осознавала полностью — что она любила этого бродягу с запада. Но что если, думала она, он задал себе тот же вопрос и нашел иной ответ?
Сбежал ли он? Или он все еще должен что-то искать — спустя все эти месяцы и пройденные мили, ищет ли он по-прежнему? Убежден ли он, что предмет его поисков лежит не в этом доме и не в ней самой, и потому двинулся дальше на восток в своих бесконечных исканиях?
Она отложила книгу прочь и сидела в тишине погруженной в сумрак библиотеки, уставленной рядами книг, и на столе догорала, оплывая, свеча. Скоро придет зима, подумала она, и ему будет холодно. Она могла бы дать ему одеяла, теплую одежду. Но он не сказал ей, что собирается уходить, а сама она знать этого не могла.
Она снова пережила в мыслях день, когда они нашли то существо. Все было тогда так непонятно, и до сих пор она не могла собрать все воедино, сказать, что сперва произошло это событие, затем то, а после него еще третье. Все было перемешано, словно случилось одновременно, без малейших промежутков времени, однако она знала, что было иначе, что существовала последовательность событий, хотя они произошли довольно быстро и беспорядочно. Самое странное, что она не могла с уверенностью сказать, что сделал Дэвид, а что — она сама, и в который раз задала себе вопрос, смогли бы они сделать это по отдельности или необходимо было участие обоих, чтобы каждый сделал то, что сделал.
И что сделала она? Что с ней случилось? Пытаясь это восстановить, девушка могла припомнить лишь отдельные фрагменты, а она была уверена, что произошедшее никак не дробилось, и фрагменты эти — не более чем разбитые кусочки некоего целого. Раскрылся весь мир, вся вселенная — или то, о чем она с тех пор думала как о вселенной, — развернувшись перед ней, обнажив все потайные уголки, явив все существующие знания, все причины всех событий; вселенная, из которой были вычеркнуты время и пространство, ибо они служат в первую очередь для того, чтобы никто не мог постичь ее целиком. Появилась на короткий миг и затем исчезла так быстро, что мозг не успел ничего зафиксировать, исчезла, оставив о себе лишь впечатления, никаких определенных воспоминаний, никакого твердого знания — только впечатления, словно лицо, увиденное при вспышке молнии и потом вновь погрузившееся во мрак.
Было ли это — могло ли быть — осуществлением того, о чем она пыталась рассказать Дедушке Дубу, понимая, что внутри нее нечто происходит, что грядет некое изменение, но не зная, какое именно, и сказав вместо этого, что может снова уйти, хотя и по-другому, чем она уходила в страну дикого риса? Если это так, подумала она, если это новая способность, вроде путешествия к звездам, а не просто нечто ей привидевшееся, то ей никогда больше не придется куда-то отправляться, потому что она уже там, она сама суть любое место, каким только захочет быть.
Она впервые подумала об этом как о способности и смутилась и испугалась — не столько значения этой мысли, сколько того, что вообще об этом подумала, что она, пусть даже подсознательно, позволила себе об этом думать. Она сидела, выпрямившись и напряженно застыв, и в полутемной комнате, где мерцала, догорая, свеча, ей вновь послышались голоса и тихое движение всех тех призраков, что обитали среди своих произведений, в этом единственном оставшемся им на Земле месте.
Глава 24
(Выдержка из записи в журнале от 29 ноября 5036 года).
…В последние несколько столетий произошло некоторое ухудшение моего физического состояния, и теперь бывают дни (как сегодня), когда я ощущаю на своих плечах тяжесть прожитых лет. Я чувствую усталость, которую нельзя отнести на счет обычных дел, потому что я никогда не утомлял себя чрезмерно делами, а в последние годы и подавно. Походка моя сделалась шаркающей, а рука утратила бьющую твердость и выводит в журнале дрожащие каракули, и случается также, что я пишу не то слово, которое хотел написать — очень похожее, но не то. Еще бывает, что я не могу сразу подыскать нужное слово, и приходится подолгу сидеть, роясь в памяти, что меня не столько раздражает, сколько печалит. Порой я пишу с ошибками, чего раньше никогда не бывало. Думаю, я стал похож на старого пса, который спит на солнышке, с той существенной разницей, что старый пес ничего от себя не требует.
Элисон, моя жена, скончалась пятьсот лет назад, и хотя многое уже забылось, я помню, что смерть ее была тиха и спокойна, и полагаю, что и моя, вероятно, будет такой же. Живя так, как сейчас, мы умираем от старости, а не от разрушительного действия болезней, и именно это, с моей точки зрения, в большей степени, чем долгая жизнь, является истинным счастьем, которое было нам даровано. Порой я задумываюсь о том, в какой мере долгая жизнь — сказочно долгая жизнь — есть благо для человечества.
Однако подобные мысли, говорю я себе, — всего лишь мысли старого, со странностями, человека, и потому не стоит обращать на них внимание.
Одно я помню очень хорошо, и с того самого дня это меня преследует.
Когда умерла Элисон, собралось много людей, издалека, со звезд, и мы отслужили по ней службу, в доме и у могилы. Поскольку среди нас не было ни одного духовного лица, мой внук Джейсон читал тексты из Библии и произносил слова, которые по обычаю полагалось произносить, и все было очень торжественно и достойно. Возле могилы стояли люди — огромная толпа а чуть поодаль находились роботы; не то чтобы мы им как-то дали понять, что им следует стоять отдельно от нас, а по своему собственному желанию и в соответствии с древним обычаем.
Когда все закончилось, мы вернулись в дом, и спустя некоторое время я прошел в библиотеку и сидел там в одиночестве, и никто меня не тревожил, понимая, что мне нужно побыть одному. Немного погодя раздался стук в дверь, и когда я пригласил того, кто там был, войти, вошел Езекия из монастыря. Он пришел сказать, что он со своими товарищами не присутствовал на похоронах (чего я не заметил), поскольку в это самое время они у себя в монастыре отправили заупокойную службу. Сообщив это, он вручил мне текст службы. Текст был написан чрезвычайно разборчиво и красиво, с красочно нарисованными заглавными буквами и украшениями на полях страниц — такая же аккуратная, безупречная рукопись, как сохранившиеся средневековые манускрипты. Откровенно говоря, я не знал, что ответить. Разумеется, с его стороны это была дерзость и, с моей точки зрения, дурной тон. Однако я не сомневался, что роботы не имели никакого дурного умысла и сами видели в этом не дерзость и не нарушение приличий, но поступок, продиктованный любовью и уважением. Поэтому я поблагодарил Езекию, хотя, боюсь, в выражении благодарности был несколько краток, что он, как я уверен, заметил. В то время я не описал происшедшее в журнале и никому об этом не рассказывал. Я вообще сомневаюсь, чтобы кто-нибудь знал, что робот ко мне приходил. Все годы я с величайшей ответственностью относился к записи всего, что происходило. Поначалу я завел журнал для того, чтобы занести на бумагу правду о том, что случилось с человечеством и таким образом воспрепятствовать появлению мифов и легенд. Думаю, тогда у меня не было никаких иных соображений, и я не собирался продолжать свои записи в дальнейшем, но к тому времени, когда закончил, я уже настолько усвоил привычку писать, что не отказался от своего занятия, и стал записывать все наши, даже самые мелкие, события, а часто наряду с ними и свои мысли.
Почему же я не отметил то, что произошло между мной и Езекией, до сих пор не могу понять. Разумеется, происшедшее не имело столь уж большого значения, не являлось столь страшным нарушением этикета, что следовало бы его скрывать. Поначалу я об этом забыл, а когда случалось вспомнить, я снова забывал, но с недавних пор думаю об этом постоянно.
